knife.csv

,url,title,content,date
0,https://knife.media/vicious-authorities/,Власть некомпетентна и всегда лжет: 5 пороков глав государств в фильмах Адама Маккея,"Новый фильм Адама Маккея «Не смотрите наверх!» может показаться комедийной фантасмагорией — но на деле оказывается едкой политической сатирой, основанной на реалиях американской политики. Экономист и ведущий канала «Чорт ногу сломит» Сергей Жданов разобрал пять идей режиссера о власти: она некомпетентна, не заботится о будущем, лжет, замутняет разум — и никогда не бывает наказана.
Адам Маккей начинал карьеру на телевидении со сценариев для юмористической передачи Saturday Night Live. Его режиссерская карьера началась в 2004 году хитовой комедией «Телеведущий» с Уиллом Ферреллом в главной роли. Затем пара Маккей — Феррелл сделали еще пяток комедий, смешных и коммерчески успешных, но не отличавшихся особой глубиной. А сейчас они продюсируют популярную драму «Наследники».
В середине 2010-х Маккей неожиданно сменил амплуа и снял серьезное кино на болезненную для Америки тему: фильм «Игра на понижение» (Big Short) рассказывает о причинах финансового кризиса 2008 года. В нем много юмора и есть знакомые еще по «Телеведущему» комедийные актеры: одну из главных ролей играет Стив Карелл, на тот момент только что закончивший сниматься в культовом комедийном сериале «Офис». Комедийные таланты проявляют и звезды вроде Райана Гослинга и Брэда Питта, а забавной абсурдности происходящему добавляют камео Марго Робби, певицы Селены Гомес и звездного шеф-повара Энтони Бурдена.
Но несмотря на комедийную оболочку, фильм поднимает крайне серьезные вопросы вроде природы экономического неравенства, беспринципности больших денег и хрупкости оснований, на которых держится современная цивилизация.
«Игра на понижение» перевела Маккея из статуса комедийного режиссера в «серьезного», а следующий фильм «Власть» (Vice, 2018) превратил его в живого классика политической сатиры и принес целых 8 номинаций на «Оскар». Сатирический байопик повествует о карьере Дика Чейни — одного из самых заслуженных и противоречивых из ныне живущих американских политиков. Чейни был вице-президентом США при Буше-младшем с 2000 по 2008 год, отвечал за реакцию Америки на террористические атаки 11 сентября 2001 года и был одним из главных идеологов Иракской войны.
«Власть» сделана в еще более абсурдистской и шутливой манере, чем «Игра на понижение» (например, Стив Карелл играет министра обороны США Дональда Рамсфелда) — но при этом поднимает еще более мрачные и болезненные темы вроде войны и пыток, истоков терроризма и беспринципности корпораций.
Наконец, два месяца назад вышел свежий фильм Маккея «Не смотрите наверх!» (Don’t Look Up!), разделивший публику на два враждующих лагеря поклонников и злопыхателей. В отличие от двух предыдущих фильмов, начинавшихся с титра «Основано на реальных событиях», действие «Не смотрите наверх!» разворачивается в вымышленной вселенной, где на Землю с огромной скоростью несется метеорит класса «убийца планет». У землян есть полгода, чтобы отвести угрозу. В условиях истекающего времени проявляются знакомые по предыдущим фильмам Маккея человеческие черты: алчность, неспособность договариваться, недальновидность и просто адская глупость.
Все три «серьезных» фильма Адама Маккея исследуют одну и ту же тему — пороки, лежащие в основе власти. Вот пять смелых критических заявлений режиссера о тех, кто управляет государством.
1. Власть некомпетентна
Образ президента США фигурирует в двух из трех фильмов Маккея, и оба раза этот человек оказывается удивительно некомпетентным для своего поста.
В фильме «Власть» мы видим Джорджа Буша-младшего — алкоголика в завязке, который не хочет заниматься «сложными» государственными делами вроде войн и международной политики, а просто хочет доказать своему отцу, бывшему президенту США Джорджу Бушу-старшему, что он его достоин. При этом Маккей подчеркивает, что, несмотря на формально демократическое устройство Америки, власть там передается по наследству: от Буша-старшего к Бушу-младшему, от отца Чейни к дочери Чейни.
Придуманная Маккеем президент Джени Орлин из «Не смотрите наверх!» — пародия на Трампа: она нарциссична, озабочена только своими рейтингами и непробиваема для критиков и неудобной правды. Орлин проталкивает своего бывшего любовника во власть, а своего сына делает главой аппарата Белого дома (аллюзия на дочь Трампа Иванку, которая неформально была правой рукой отца). Последний очевидно неумен, принимает экстази во время запуска ракет и публично молится за сохранение «крутых вещей» вроде дорогих часов и квартир. Зато носит за мамой ядерный чемоданчик в виде модного кожаного портфеля.
Наиболее исчерпывающую характеристику власти дает герой Ди Каприо из «Не смотрите наверх!», который в сердцах называет президента Орлин и техноолигарха Питера Ишервела социопатами и фашистами.
И тут мы сталкиваемся с одной из самых неразрешимых проблем власти. В идеале странами и корпорациями должны управлять люди, которые будут заботиться о народе и своих клиентах. Но на практике на верхушке раз за разом оказываются самые холодные и безразличные люди в мире.
2. Власть живет моментом и не думает о будущем
Во всех трех фильмах Маккей подчеркивает: власть живет сегодняшним днем. Решения принимаются ради сиюминутной выгоды, а негативные последствия абсолютно не волнуют власть имущих — ведь с ними будет разбираться уже кто-то другой. Политики и крупные бизнесмены, по Маккею, в детстве точно провалили бы зефирный тест.
Преследование личных интересов (деньги, власть, популярность) властных персонажей приводит к мировому финансовому кризису, войне в Ираке и созданию международных террористических организаций, климатической катастрофе и концу света.
В «Игре на понижение» показаны финансисты, которые будто живут с закрытыми глазами, не обращая внимания на то, что участвуют в заведомо мошеннических схемах: пока деньги текут и другие делают так же, всё нормально.
Главный герой «Власти» развязывает войну в Ираке, чтобы разделить местные нефтяные месторождения между американскими компаниями, и оправдывает это войной с терроризмом. Впоследствии оказывается, что предпосылки для войны были ложными: политический рейтинг Чейни опускается до нуля, а на месте режима Хусейна появляется печально известная террористическая организация — но это уже не имеет значения, так как цель в моменте была достигнута.
Такая же история повторяется и в «Не смотрите наверх!», на создание которого Маккея вдохновила климатическая повестка. Угроза исчезновения человечества в будущем не может заставить ни политиков, ни бизнесменов, ни медиа отказаться от сиюминутной выгоды — рейтингов, денег и популярности.
Все разговоры персонажей Маккея о светлом будущем и действия по достижению этого будущего нужны исключительно для получения выгоды здесь и сейчас. Главный виновник гибели человечества — техноолигарх Ишервел (привет Илону Маску) — прикрывается рассказами о светлом будущем, в котором «бедность, социальная несправедливость, утрата биоразнообразия и мировой голод» исчезнут, а люди станут «межпланетарным, межзвездным, межгалактическим видом». На самом деле единственное, чего он хочет, — обойти китайских конкурентов, заполучив редкие минералы с кометы.
3. Власть лжет. И это норма
Маккей раз за разом подчеркивает: верхушка на самом деле прекрасно понимает, что ее действия могут привести к катастрофе, но оппортунизм каждый раз заставляет ее считать, что всё как-нибудь обойдется. Власть постоянно рискует. Но чтобы народ не понял, в какие опасные игры играют за его спиной и что стоит на кону, власть имущие прикладывают огромные усилия по маскировке. Скажем прямо: политики постоянно врут.
В фильме «Власть» идея маскировки опасной правды показана в сцене, основанной на реальном кейсе политтехнолога Фрэнка Лунца. Он работал в think tank Дика Чейни и, чтобы спасти богатых от необходимости платить налоги на унаследованную недвижимость, предложил называть их «налогами на смерть». С такой формулировкой даже последний бедняк будет выступать против того, чтобы миллионерам пришлось платить. А чтобы народ не нервничал из-за страшно звучащего «глобального потепления» и не мешал нефтяным компаниям, этот процесс лучше называть «климатическими изменениями»: меняться можно в обе стороны, и если сегодня климат хуже, не факт, что завтра он сам по себе не улучшится.
Финансист из «Игры на понижение» в диалоге с персонажем Карелла признается, что отлично понимает: он вовлечен в откровенную аферу и глобальный обман, он паразит системы. Но его это совершенно не смущает, потому что общество очевидно ценит его больше остальных — ведь у него, участника большой лжи, гораздо больше денег, чем у людей, которые не хотят врать и участвовать в мутных схемах. Деньги и успех оправдывают любую ложь, а все, кто думают иначе, — жалкие неудачники.
В «Не смотрите наверх!» тема лжи власть имущих красноречиво раскрывается в эпизоде с генералом Симсом — высокопоставленным военным. Он обманывает главных героев и берет с них деньги за еду и воду, которую можно взять бесплатно на кухне в Белом доме. Генералу с большим окладом и на государственном пайке не нужны те копейки, которые он получает с наивных новичков. Но он всё равно лжет и сбивает с них деньгу — просто потому, что может.
Когда твоя работа требует от тебя постоянно врать и лицемерить, начинаешь делать это и в свободное время.
4. Власть затуманивает рассудок
Власть искажает реальность не только для ее обладателей, но и для людей со стороны: перефразируя Чейни из «Власти», половина людей боится сильных мира сего, а другая половина мечтает оказаться на их месте. Равнодушных к власти практически нет, а тех немногих, кто избежал ее одурманивающих чар, общество считает безнадежными маргиналами и сумасшедшими, как героиню Дженнифер Лоуренс в «Не смотрите наверх!».
Любые законы и правила «открыты для интерпретации», а власть автоматически легитимизирует любые действия и делает ее носителей непогрешимыми: «Если это делает США, это по определению не могут быть пытки», — говорит Дик Чейни в фильме Маккея. Поэтому пытки неудобной позой, удушьем от воды, замкнутым пространством и собаками называются у министра обороны и вице-президента США «расширенным допросом».
И мы задаемся вопросом: это власть притягивает социопатов — или же она создает их?
Понять, что Маккей не преувеличивает масштабы проблемы, можно просто покопавшись в реальной истории финансового кризиса или войны в Ираке. Ну а чтобы перестать смеяться, давайте вспомним, с каким довольным видом реальный Дик Чейни подписывал бутылку с водой для пыток в шоу Саши Барона Коэна. Мрак и чернота юмора реального Чейни многократно превосходят шутки Маккея или Коэна о нем.
5. Власть остается безнаказанной
Один из самых печальных выводов, которые Маккей делает во всех трех фильмах, заключается в том, что за ошибки и злодеяния правителей обычно расплачиваются простые люди.
Героя фильма «Власть» вице-президента Чейни никто не судил, хотя в результате его политических решений погибли и были замучены десятки тысяч людей (неполный, но внушительный перечень жертв Маккей приводит в конце фильма).
Многие американцы до сих пор осуждают Чейни и считают его военным преступником. Но другая часть общества (например, нефтяные компании и 1% богатых, которых он доблестно защищал от налогообложения) чествует его как одного из выдающихся американских политиков XXI века. А его дочь Лиз Чейни сейчас занимает одну из ключевых позиций в республиканской партии США — и, возможно, когда-нибудь окажется в кресле Овального кабинета.
Никто из чиновников и топовых финансистов, о которых шла речь в «Игре на понижение», не понес ответственности за финансовый кризис 2008 года. Банки, заварившие кашу с обеспеченными долговыми обязательствами, из-за которых и начался кризис, напротив, получили миллиарды долларов поддержки от государства, а их топовые работники вышли из кризиса с «золотыми парашютами» — огромными бонусами. Зато миллионы американцев не просто не получили никакой помощи, но и лишились своих домов, пенсий, работ и всех сбережений.
Тупость чиновников и жадность техноолигарха в «Не смотрите наверх!» привели к концу света, в котором погибли все 8 миллиардов людей. Покинуть умирающую Землю удалось только 2000 человек — конечно же, топовым чиновникам и богачам.
Возможность улететь на космическом корабле в другие звездные системы пока что фантастика (или нет?), зато есть реальный шанс вымирания всего живого на Земле — например, в случае ядерной войны.
И тут грех не вспомнить другого мастера сатиры — Стэнли Кубрика — и его фильм «Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу», явно вдохновивший Маккея на «Не смотрите наверх!». «Доктор Стрейнджлав» был снят в период холодной войны в 1964 году и рассказывал историю конца света из-за начатой по ошибке ядерной войны между США и СССР. Войну можно было остановить, но чиновники не смогли между собой договориться и погибли вместе со всеми остальными жителями Земли.
Почти за 60 лет с момента выхода «Доктора Стрейнджлава» природа власти и чиновников вообще не поменялась. Зато, к счастью, вместо великого, но мертвого сатирика Кубрика с нами в одно время живет другой выдающийся сатирик — Адам Маккей.
Сейчас Маккей работает над следующим фильмом Bad Blood о самой громкой афере Кремниевой долины — компании Theranos и ее основательнице Элизабет Холмс. Как и «Игра на понижение», фильм будет снят по книге, а главную роль в нем сыграет Дженнифер Лоуренс.",2022-02-03T14:04:27+03:00
1,https://knife.media/deleuze-literature/,Краткая история малых знаков. Как Жиль Делез с помощью Пруста и Кафки возвращал их к «жизни»,"Писатель — почти философ, только вместо концептов он создает персонажей, которые переживают своего автора и начинают ассоциироваться не только с его личностью. Именно поэтому Жиль Делез нередко предпочитал философствовать с помощью литературы. Максимилиан Неаполитанский — о том, как Марсель Пруст погружает читателя в мир знаков и помогает классифицировать время, а Франц Кафка помогает раскрыть освобождающие функции искусства.
Воспоминания — нет, интерпретация — да
В 1964 году Делез впервые со всей полнотой поставил вопрос об искусстве и литературе через подробный и оригинальный анализ прустовской эпопеи «В поисках утраченного времени» и попытался вместе с этим выйти к «практической пользе» своего прочтения, отдалившись от первоисточника и делая несколько шагов в сторону от самого Пруста.
В работе «Марсель Пруст и знаки» Делез значительно изменяет привычную для литературоведения точку зрения. Романы Пруста, которые часто причисляют к «литературе тотального воспоминания», в интерпретации Делеза в первую очередь связаны не с памятью, а с интерпретацией знаков. Об этом Делез говорит в самом начале своего исследования:
Последняя фраза хорошо демонстрирует то, что можно назвать интерпретацией знаков. Это тот способ, которым Делез ведет войну против пафоса памяти и воспоминаний, заменяя их знаками, устремляя поиски в будущее. Отталкиваясь от этой цитаты, можно назвать важнейшие характеристики «обучения», которые пригодятся для понимания всей книги Делеза.
В первую очередь характеристикой обучения является его конкретность и эмпиричность. Делез говорит о конкретном обучении (он называет его «мирским»). Это обучение известно каждому, однако мы нечасто задумываемся, что оно построено на знаках. Эти знаки — везде и вокруг (знаки древесины, знаки болезни). Конкретность знаков и их эмпиричность связаны с материальностью. В этом выражается отношение Делеза к литературе как к некой «материи», то есть предельно конкретному способу мыслить и выражать это на бумаге. Не случайно он говорит о «египтологии» самой литературы, то есть о том, чем занимается археолог, интерпретируя материальные знаки. Здесь важно сделать оговорку: это не такая археология, которую предлагал Мишель Фуко (археология знаний и условная работа с архивом), а такая, которая направлена на работу с конкретным материалом и, например, со знаками материи, которые описаны в той или иной книге. Именно это и пытается осуществить Делез, анализируя тексты Пруста.
На первых этапах чтения мы имеем дело с определенным ассоциативным рядом — конкретность — эмпиричность — материальность, к нему можно также добавить будничность знаков — их постоянное присутствие в нашей повседневности. В то же время Делез усложнил эту «систему обучения» — он разделил знаки на четыре мира, в каждом из которых существует свой тип времени. Эти четыре мира и четыре типа времени составляют важнейшую часть исследования о Прусте, а сама идея знаков, которые сливаются и превращаются в поток, в дальнейшем перекочует в другие работы Делеза. Мы же пойдем по порядку.
Привет, как дела, или Мир светских знаков
Итак, первый мир — это мир светских знаков, или же знаков скольжения. Эти знаки тоже материальны. Их нам нужно каждый раз расшифровывать, когда мы попадаем в общество. Можно подумать, что эти знаки актуальны только для времен Пруста, только тогда, когда существовало реальное светское общество, то есть «выход в свет». Однако и сейчас — при любом общении формального характера, когда человеку нужно достичь некой цели в общении — например, завести полезные связи или кому-то понравиться, — в общем, ему всё равно нужно использовать эти знаки, а также интерпретировать знаки других. 
Делез пишет, что светские знаки возникают в качестве заместителя действия или мысли. Они действуют как некая пустота, которая заполняется скольжением, причем очень быстрым («поверхностное общение»). Главный вопрос при работе со светскими знаками — это вопрос о том, почему кто-то оказывается принят в том или ином кругу, а кого-то принимать перестают? Описание светских знаков интуитивно понятно, однако Делез добавляет к нему важное уточнение: можно не думать и не действовать, но всё равно производить светские знаки. Такое производство возможно исключительно со светскими знаками. Формальное общение без содержания — игра по правилам общества, в котором ты действуешь.
Разочарование и невзаимная любовь: мир любовных знаков 
Следующий, второй мир знаков — это знаки любовные, с ними такое формальное скольжение уже невозможно.
Пустота в любовных знаках должна быть обязательно заполнена — чем угодно, например ревностью. Делез говорит, что субъективная часть любви и, соответственно, ее знаки необходимо и почти всегда имеют связь с ревностью. Ревность, в свою очередь, работает намного сильнее и масштабнее, чем наша возможность интерпретации любовных знаков. Иначе говоря, ревность представляет всегда очень широкое поле для расшифровки и подстановки. Причина этому в том, что человек, который эту ревность предъявляет к другому, одновременно является и ее источником. Ревнующий субъект любой знак может принять за правду, за чистую монету, за факт измены или за невнимание к себе. Подтверждение этому можно легко найти и в повседневном опыте: когда мы сталкиваемся с ревностью, у нас не оказывается никаких способов отхода, мы полностью теряемся. Все выходы заблокированы, так как ревность идет дальше в улавливании и интерпретации знаков, по словам Делеза, она — конечная цель любви и ее предназначение.
В этом, конечно, скрывается некоторый парадокс, особенно если не учитывать то, что Делез ревность и любовь не противопоставляет, а наоборот — сводит их. По его мнению, оказывается, например, что расшифровка любовных знаков может разочаровать человека, потому что вскроется, что эти знаки лживы (но не пусты, как было со знаками светскими). Их лживость направлена на бессмысленное возбуждение человека: нужно его завести, а потом оставить ни с чем. Это почти всегда заканчивается плачевно, даже несмотря на то, что поначалу любовные знаки могли представляться субъекту удивительно сложными, быть для него настоящими иероглифами любви (как называет это Делез).
Тут явлена мука великого «глубокого постижения», когда эта глубина ни к чему не приводит: глубокое или близкое общение с человеком, который изначально казался очень интересным, так как посылал соответствующие знаки, в итоге сулит разочарование.
Делез выводит интересную формулу, своего рода девиз, который может стать альтернативой процесса «неприятной» расшифровки. Влюбленный должен постоянно повторять одну фразу: «любить, не будучи любимым». Мы сталкиваемся с этим при чтении Пруста и в некоторой степени в своем собственном опыте.
Девиз «любить, не будучи любимым» является альтернативой процессу взаимного столкновения знаков, которые посылаются с двух сторон. Такая альтернатива призвана уберечь нас от разочарования — нужно, чтобы только одна сторона посылала знаки, чтобы любил кто-нибудь один, покупаясь на ложные знаки. Когда одна сторона будет хорошо работать, это поможет избежать главной проблемы или «главного качества», которое Делез находит у Пруста, — это поможет избежать разочарования. Делез так и пишет:
Также Делез различает любовь и влюбленность. О влюбленности он говорит совершенно иначе — в более позитивном ключе. Влюбиться, по Делезу, означает индивидуализировать человека посредством знаков, которые он несет или излучает. Это постепенное высвечивание, которое показывает черты, манеру, жесты, интонации — приобщаясь к ним, мы обучаемся.
Тот, в кого мы влюблены, выражает некий «возможный мир», новый мир, совсем незнакомый нам. Из-за наличия этого возможного мира столь легко влюбиться в человека не из нашего круга, не из нашего мира (и это, конечно, работает не только с эпопеей Пруста). Делез по этому поводу говорит следующее:
Человек будто скрывает в себе неизведанные и недоступные страны, возможные миры, в которые всегда хочется «провалиться», испытывая чувство влюбленности и расшифровывая его самого и его знаки.
Я ощущаю, но не до конца, или Мир чувственных знаков
Третий мир, мир чувственных знаков, Делез называет недостаточными и неполными. Опять же они не похожи на два предыдущих типа знаков — на знаки светские, то есть пустые, или на ложные знаки любви. Чувственные знаки являются не теми и не другими. Их недостаточность заключена в том, что, несмотря на одаривание нас несказанной радостью при общении, к своему источнику, к источнику этой радости они никогда не приближают полностью. В этом скрыта их материальная реальность, способность отсылать, но не воспроизводить. Чувственный знак будто бы отсылает к сущности реальных явлений — семейный праздник, поездка на море, романтическое свидание, — но при этом не работает с памятью.
Нельзя сказать, что я посмотрел на фото или прочитал запись и вспомнил прошлогоднее лето, лесное озеро в деревне или запах цветущих лип в мае. Нет, Делез устраняет память из мира чувственных знаков, для него чувственный знак — это прямая реакция, это ссылка без изначального текста, без изначальной материи, однако с открывающимся доступом. Например, если вас касается рукой возлюбленный или возлюбленная, то это образует серию ассоциаций из чувственных знаков со всеми касаниями такого рода, но это не значит, что касание в настоящий момент более реально, чем все остальные. Здесь в любом случае не дойти до полноты, до изначального, первого касания (первого запаха, первого взгляда и т. д.), и именно в этом кроется недостаточность чувственных знаков.
Конец и начало знаков искусства
Теперь можно перейти к миру знаков искусства, самому важному для Делеза и для Пруста. Знаки искусства являются самыми нематериальными из всех возможных. Их нематериальность состоит в том, что для всех других знаков они создают основу, в прямом смысле конструируют остальные знаки и настраивают их на определенный лад. В связи с этим Делез наделяет их такой важностью:
В этой цитате мы также видим противопоставление сущностей идеальных и материальных. Они, как и все другие «сущности» и знаки, тоже связаны с обучением. Обучение материальным знакам одновременно означает и обучение знакам идеальным, которые производит искусство. В этом смысле мир знаков искусства является всеобщим — чем бы ни занимались, в каком бы мире ни действовали, в итоге мы всё равно придем к знакам искусства. Через них материя открывает доступ к идеальному. И вновь тут осуществляется некий процесс отсылок и ассоциаций. Знаки искусства дают Делезу возможность сделать важный шаг в развитии метода анализа художественных текстов: теперь литературный герой рассматривается как ученик, как тот, кто учится и интерпретирует знаки без апелляции к памяти. Путь литературного героя начинается со знаков искусства и ими же заканчивается, в промежутках нет места воспоминаниям, его главная цель — интерпретация.
К такому выводу приходит Делез, когда говорит о Прусте с точки зрения этой системы — системы четырех миров знаков, однако вместе с этим он усложняет ее, добавляя к ней различные виды времени.
В каком времени мы живем?
Обучение Пруста приводит к тому, что можно назвать истиной, которая явлена во времени. Она всегда темпоральна, она всегда в будущем — в будущем обучении. Истина Пруста, по утверждению Делеза, носит окрас времени — например, обучения, которое может длиться четыре года или всю жизнь. Однако тут же встает вопрос: если герой так упорно учится — а обучением является почти всё его существование, развернутое в некотором материальном пространстве, то откуда берется то самое «утраченное» или «потерянное» время? Делез на этот вопрос тоже отвечает, но опять же — очень своеобразно. Чтобы лучше понять эту своеобразность, как раз и были нужны все четыре мира знаков. Потому что за каждым из них кроется свой вид времени. Делез вводит дополнительную классификацию — классификацию временных структур.
Время, которое теряют, соответствует миру светских знаков. Эти знаки пусты, они работают на скольжении. Попадая в светское общество, человек может потерять свою значимость, если он неинтересен. Можно представить ситуацию, когда происходит какой-то относительно светский разговор и время теряется, потому что на пустой светский вопрос может быть дан только пустой ответ. «Да, я читал или видел это, мне очень понравилось, это очень изысканно». Или более простая ситуация: знакомый, с которым нет желания общаться и который спрашивает: как дела? Вы отвечаете, что всё хорошо, всё в порядке — в общем, схема здесь всегда одна, она повторяется и не представляет большого интереса. И даже разговор о светских знаках сам по себе является в некоторой степени временем, которое теряют (но это важно для Пруста, поэтому было необходимо об этом сказать).
Утраченное время соответствует миру знаков любви. Важно понять различие между временем, которое теряют, и утраченным временем. Первое время представляется неким процессом, именно утечкой времени, бессмысленным скольжением. Время же утраченное — это конкретное состояние, которое не случайно связывается со знаками любви. Например, когда происходит коммуникация между влюбленными, в этом может присутствовать некий трагизм, тоскливость, обреченность. Почему? Делез отвечает: потому что первое касание кожи уже никогда не повторится, любовная машина никогда не начнет работать так, как она работала раньше, и останется только вот это утраченное время, которое никогда нельзя будет повторить. Но повторения очень захочется, и в этом и будет явлен весь трагизм происходящего: нельзя вновь испытать «первую любовь». По Делезу, любовные знаки — это исключительно утраченное время. Утраченное всегда, всегда становящееся утраченным без возможности повторения первичных ощущений.
Время, которое обретают, существует в мире чувственных знаков. Здесь логика Делеза уже не так очевидна. Это, вероятно, сложно вывести эмпирически из частного опыта, но чувственные знаки — это знаки материальные, мы берем их как ощущения, как чувствования и как то, что имеет непосредственную корреляцию с материальным миром, что позволяет нам этот мир обретать, получая к нему доступ. Здесь уже несложно догадаться, что вместе с этой материальностью обретается и время. Оно складывается из кусочков ощущений, из вкуса печенья из детства, из запахов дома, в котором вы росли. Это соотношение носит такой характер: здесь чувственные знаки равны дискурсу времени, которое обретают, в процессе добавляя к себе в копилку, коллекционируя его как ценные вещи.
И наконец, последний тип времени — обретенное время, или же время абсолютное. Оно связано со знаками искусства, которые все другие знаки определяют и настраивают в плане их дематериализации и приведении к идеальным сущностям. Потому что если мы имеем знак любви, знак чувства или какой-нибудь еще — всё это может быть запечатлено в знаках искусства и том дискурсе времени, которое они в себе несут. Например, это как написать книгу — роман, эпопею о своей жизни. 
Оно соединяет в себе всё остальное, создавая единую литературную машину по переработке знаков, обучению этим знакам, а также направленную на поиск истины, которая всегда существует в будущем. В этом Делез находит главный урок Пруста — урок об обращении к будущему и заключении своей жизни в мир знаков искусства.
Делез не дает прямого ответа на вопрос «что такое искусство?» или «что такое литература?», однако с помощью системы знаков и четырех видов времени приводит читателя к пониманию того, что искусство может быть представлено не только в текстах, но и повсюду — в материальных вещах, в нашей повседневности, в простом человеческом общении. Нам остается только выбрать нужную оптику, чтобы суметь разглядеть и обучиться тем знакам, с которыми мы имеем дело ежедневно. И уже отталкиваясь от этого, заниматься проблемами литературы — их расшифровкой.
Знаки идут дальше
Можно кратко сказать о том влиянии, которое работа «Пруст и знаки» оказала на другие книги Делеза. Это влияние было немалым. Как замечают некоторые исследователи, «именно прочтение Пруста дает ключ к мысли Делеза, потому что то, что позднее появится в качестве абстрактного тезиса в „Различии и повторении“, — находит в прустовском нарративе самое ясное выражение и объяснительную схему, указывающие на то, что это различие предоставляет повторению объект. Повторение всего-навсего получает свою степень различия. Именно различное должно повторяться, и об этом на протяжении сотен страниц рассказывает Пруст». Знаки повторяются, но с каждым повтором они становятся иными (на этом принципе Делез будет строить свою онтологию различия, постепенно отходя от знаков к более абстрактным моделям).
При каждом повторе набор остается прежним и в то же время обновляется, различается. Обнаруживая это у Пруста, Делез проводит эту линию дальше — в другие работы, в которых, однако, вопрос об искусстве литературы не будет ставиться так остро и первостепенно.
От Пруста к Кафке, искусство и материя 
«Что такое искусство», Делез вновь спросит уже в книге 1975 года, которая будет посвящена другому писателю — Францу Кафке. Эта книга — «Кафка: за малую литературу», небольшая по объему, написанная в соавторстве с Феликсом Гваттари, стала своеобразным промежуточным этапом их работы между двумя фундаментальными томами «Капитализма и шизофрении», что придает ей концентрированности и концептуальной плотности. В этой книге можно найти множество параллелей с книгой о Прусте, хотя их и разделяет чуть больше десяти лет. Например, в обеих работах присутствует материальное понимание искусства, то есть понимание искусства как того, что определяет материю, приводит ее в движение, устраняя разделение на «материальное» и «духовное». Как пишет Делез, как бы озвучивая призыв от лица искусства, «приводите в движение материю, призывайте материю. Искусство — это зеркало, которое, порой, спешит как часы». В этом случае это касается не только литературы. Материальные «явления» — эмоции, происшествия, случаи, события, предметы — всё это может запечатлеть искусство, и в то же время оно оказывает влияние на это: например, оно приводит в движение наше тело, заставляет его содрогаться — когда мы смотрим на удивительную картину и по телу бегут мурашки, или когда смерть любимого персонажа в книге аффектирует не меньше, чем смерть реального человека. Тут схожая с Прустом ситуация: происходит обучение материальным знакам с помощью искусства (обучение материальным знакам одновременно означает и обучение знакам идеальным, которые искусство производит).
Кафкианское ускорение и ускользание
В то же время Делез говорит, добавляя еще одну характеристику искусства помимо его материальности: искусство спешит и ускоряется, и за счет этого открывает новые линии ускользания. Искусство — это всегда искусство быстро думать, искусство «проходить сквозь стены, не задевая их головой». Поэты и писатели всегда работают с определенными набором скоростей. Сами же линии ускользания представляют собой «пути сокрытия», траектории побега, благодаря которым можно уйти от репрессивной машины государства или от машины «большой литературы». Этим Кафка и занимается, в этом и состоит его искусство ускользания: он создает малую литературу внутри большой. Сам Делез поясняет это так:
Точка отсталости — вот что занимает малое искусство и малую литературу — поиск этой точки, поиск своей собственной провинции.
Он незаметно готовит свой собственный художественный «теракт», чувствуя свою принадлежность к «коллективному высказыванию». Кафка заброшен в немецкий язык и как художник должен с ним что-то сделать: полностью принять или переработать, устранить или ускорить до невероятных режимов выражения. Кафка — выразитель всех пражских евреев, которые тоже закинуты в немецкий язык и которые тоже чувствуют себя обделенными и изгнанными. Делез напрямую говорит об этом, цитируя дневники Кафки: литература — это дело народа.
Положение «на краю» дает любому автору возможность отделиться от своего «хрупкого сообщества» и перейти к другому: «...такое положение позволяет ему в еще большей мере выражать другое потенциальное сообщество, выковывать средства для некоего другого сознания и некой другой чувственности». Другая чувственность находится на периферии, там же находится и интенсивность — интенсивность как внутреннее напряжение, как возможность «сильного» выражения и производства сильных аффектов (эмоций, впечатлений), которые захватят зрителя, читателя или слушателя. Делез как бы рисует такой процесс: уйти от столицы к периферии, уйти к границам большого искусства и продолжить действовать там, говоря от лица малого народа. Чтобы уйти от центра к периферии, нужны линии ускользания. В этом контексте Делезу точно бы понравились строчки из стихотворения Бродского: «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря». Жить в глухой провинции и заниматься творчеством, производством — будь то производство концептов, литературных героев или картин.
Переосмысляя искусство и литературу в категориях интенсивности и величины (большого и малого), Делез также затрагивает проблему выражения и содержания. По его мысли, в малой литературе выражение главнее содержания, именно выражение дает свободу высказываний и желаний: «выражение опережает или движется вперед, именно оно предшествует содержаниям, либо чтобы предвосхитить жесткие формы, в какие те собираются отлиться, либо чтобы заставить их удирать по линии ускользания или трансформации». Содержание же определяется Делезом как «блокированное, угнетенное или угнетающее, нейтрализованное желание с минимумом соединений и с детскими воспоминаниями».
Выражение является желанием, которое поднимается или уклоняется, открываясь новым соединениям. Выражение — «союзник» интенсивности, по Делезу, это справедливо для всех изящных искусств. Его обращение к Кафке в этом контексте не случайно: «Никто лучше, чем Кафка, не смог определить искусство или выражение без какой-либо ссылки, в чем бы та ни состояла, на эстетику». Делез пытается избавить искусство и выражение от «эстетического» понимания, от категорий, которые, сильно упрощая, можно назвать «чистым искусством», чистым мастерством чего-либо — большие художники большого таланта, гении и т. д. Всё это выходит за рамки делезовского анализа.
Кафка как писатель стремился реализовать это через письма, новеллы и романы, создав свою литературную машину. Можем рассмотреть это подробнее.
Как говорит Делез, письмо — это ризоматическое, то есть (опять же) лишенное центра выражение писателя малой литературы Франца Кафки. Оно лишается центра из-за того, что письма несут в себе дуальность субъекта высказывания и субъекта высказываемого: письма всегда хотят «высказывать». Они должны быть высказаны (это можно сравнить с невозможностью замолчать), они всегда написаны с желанием или сами этим желанием являются. Еще Делез к этому добавляет, что в случае Кафки письма могут использоваться как «громоотвод для чувства вины» (тут можно вспомнить письма Кафки к отцу). Если вновь сравнивать Кафку и Пруста, то письма Пруста, напротив, характеризуются всегда доминированием субъекта высказываемого, там всё время подчеркивается, что у автора больше нет желания их писать, это желание заменяет активное выражение чувства вины и страха.
Второй элемент его литературной машины Кафки — это новеллы. Новеллы представляют собой анималистичное — животное выражение малой литературы, в котором главным является становление человека животным или животного человеком. Именно животное у Кафки по преимуществу совпадает с темой новеллы, через животное он также пытается найти выход, прочертить линию ускользания.
Делез приводит множество примеров таких новелл:
И наконец, третий элемент литературной машины — это романы. Делез выводит не одно правило, по которому Кафка либо разворачивает текст в роман, либо не заканчивает его вообще. Также Делез ставит важный вопрос: что заставляет Кафку проектировать роман? Или, отказываясь от задуманного, отложить роман либо попытаться завершить его как новеллу? Или, напротив, сказать себе, что, возможно, новелла может быть новым началом романа, даже если от него тоже отказываешься? Эти вопросы одновременно становятся и главной характеристикой для романов Кафки — их можно перекрещивать между собой, не заканчивая или разворачивая. Роман связывает собой разные коллективные высказывания, разные голоса, и если, например, в одном романе уже есть сборка из коллективных высказываний, то заканчивать другой с таким же набором высказываний для Кафки не имеет смысл (как это было с текстом «В исправительной колонии» и «Исследованием одной собаки»).
Все элементы составляют литературную машину Кафки, с помощью которой он действует, ускользает и производит своих персонажей. Опять же — это искусство интенсивностей, возможности находить их и черпать из писем, новелл и романов. Во многом письма, новеллы и романы — это не только литературная машина Кафки, но и он сам, его жизнь, увиденная через призму текстов.
Какое же всё-таки искусство у Делеза? 
Описание как литературы, так и искусства в целом, переходя из работы в работу, наполнялось разными смыслами. От ранних работ к поздним эти смыслы трансформировались, но выстраивались всё-таки примерно по одной линии понимания. Делез понимает искусство и литературу в первую очередь через жизнь и материальность. От них он отталкивается и идет к другим характеристикам. От жизни исходит понятие интенсивности, от материальности — понятие конкретности. Всем этим наполнено искусство, однако оно не заканчивается только на этом. И Пруст, и Кафка показывают, какой может быть литература и искусство. Чтобы это увидеть, Делез подходит к ним как к мыслителям, извлекая множество концептов и делая их своими союзниками, синтезируя искусство и философию, которые сходятся в своих определениях: они заняты поиском новизны, они заняты жизнью.",2022-02-03T17:56:02+03:00
2,https://knife.media/government-distant/,В мире иерархий и безопасности. Почему российские чиновники не любят удаленку,"21 января российских госслужащих снова перевели на удаленку. Пандемия многим открыла преимущества дистанционной работы, но в случае с чиновниками такой формат плохо уживается с их оргкультурой и ценностями. К такому выводу пришли исследовательницы Центра перспективных управленческих решений (ЦПУР). Они два с лишним года изучали рабочие практики российских госслужащих и выяснили, во что они верят и от каких привычек не могут отказаться даже несмотря на угрозу их жизни.
Кто здесь босс
Одна из основных ценностей госслужбы — иерархия. Если ее не соблюдать, то, по мнению чиновников, не получится продуктивно работать. Поддерживать иерархию на госслужбе во многом помогает сам офис. Вернее, то, как он устроен. Например, кабинет руководителя. Во-первых, это в принципе отдельный кабинет с закрытой дверью. Во-вторых, перед ним есть еще и приемная с секретарем — дополнительный барьер на пути к начальнику. В-третьих, в его кабинет нельзя зайти без веского повода.
На удаленке материальный контекст офиса, который напоминал о строгой иерархии, исчез, поэтому руководителям пришлось искать новые способы подтверждения своего статуса.
Это, среди прочего, размыло границы рабочего дня чиновников. Если раньше рабочий день определялся строгим регламентом (с 9:00 до 18:00), то на удаленке такие рамки пропали, а постоянное ожидание звонка от начальника вылилось в представление, что на связи нужно быть практически круглосуточно. В этом признались 82% опрошенных госслужащих.
Онлайн-коммуникация, с одной стороны, конечно, в определенном смысле «сблизила» госслужащих, и руководителей в том числе. Оказалось, что можно написать в чат, попросить, например, совет и почти сразу его получить. С другой стороны, для многих очные встречи всё равно остались в приоритете. 41% опрошенных в ходе исследования госслужащих заявили, что их общение с руководителем в удаленном формате стало менее эффективным.
К тому же далеко не все вопросы чиновники были готовы обсуждать в зуме. Ради особо важных собирались привычные совещания в офисе.
«Все подслушивают» 
Вторая фундаментальная ценность госслужбы — безопасность информации. Воспроизвести ее в онлайне оказалось еще труднее, а в отдельных случаях даже невозможно.
Чиновники работают с разными типами документов. Часть из них — обычные, не требующие повышенной осторожности. Есть документы для служебного пользования (ДСП) — не какой-то страшный секрет, но за пределами офиса лучше о них не болтать. Порой причина непубличности информации, помеченной как ДСП, не ясна самим сотрудникам, но необходимость оберегать ее от внешнего внимания среди чиновников неоспорима.
Наконец, есть «секретка» (так ее называют сами госслужащие) — информация, которой присвоили один из уровней секретности. Разглашать ее нельзя не то что посторонним, даже не с каждым коллегой ее разрешено обсуждать.
Вера в присутствие постоянной внешней угрозы и необходимость оберегать от нее информацию тоже выражены в самом устройстве офисов госведомств: то, что видимо и осязаемо, легче охранять. Для работы с «секреткой» оборудованы специальные комнаты. Находятся они, как правило, на отдельных этажах, за допуск к ним отвечает специальный отдел. Есть даже специальные сотрудники, которым (и только им) дано право ксерокопировать и распечатывать секретные документы.
Стихийный переход на удаленку заставил заново пересматривать степень важности информации. С одной стороны, градус чувствительности отдельных документов заметно снизился, и работа с ними спокойно перекочевала в онлайн.
Одна из респонденток во время интервью в период первой волны рассказывала:
К слову, о документах. На госслужбе бумажный документ имеет не только формальную (документ же!), но еще и символическую ценность. Хотя у чиновников уже давно существуют и используются электронные системы документооборота, подписанный руководителем листок по-прежнему остается чем-то сакральным и фундаментальным. Даже спустя два года пандемии электронные сервисы так и не вытеснили «работу с бумажками».
Я слежу за тобой
Иерархия и безопасность суть дисциплина и контроль. Обе ценности и основанные на них практики сводятся к дисциплинированию сотрудников госслужб и постоянному контролю за ними и их работой: где и когда они должны находиться, какую информацию считать важной, как вести себя и т. д.
Контролировать кого-то, когда вы находитесь в одном физическом пространстве, гораздо легче. Власти проще оставаться властью, когда существует видимость — отсюда такое значение материального контекста офиса. Видимым должен быть и тот, кто осуществляет надзор.
Пребывание в офисе для госслужащих строго равняется работе. И тем круче выглядит чиновник в глазах коллег, чем больше времени он проводит в офисе. Помимо работы в регламенте есть только обеденный перерыв.
Через охрану информации тоже происходит дисциплинирование. Безопасность как необходимость защищать границы сообщества в среде госслужащих приобрела радикальную форму, появились жесткие рамки секретности, ощущение, что «везде подслушивают», и недоверие даже к собственным коллегам. Отсюда — большое количество правил в работе с информацией и выработанный самоконтроль.
Стихийный переход на удаленку на фоне пандемии COVID-19 и резкая необходимость адаптировать к новому формату устоявшиеся на госслужбе рабочие практики показали, какие из них настолько важны, что перенести их в онлайн и тем более отказаться от них невозможно. Оказалось, что те привычные действия, правила и образ мыслей, которые раньше воспринимались как фон, — поддерживать отношения «начальник — подчиненный» и защищать информацию, на самом деле были фундаментом, на котором стоит работа в государственных органах.
Через ценности иерархии и безопасности и созданные на их основе правила поведения в среде чиновников осуществляется контроль. Из-за вынужденного перехода в онлайн механизмы контроля стали трансформироваться, появлялись новые, но по эффективности все они уступали привычным и давно устоявшимся. Поэтому, как только у госслужащих появилась возможность вернуться в офис, они ей воспользовались.",2022-02-03T16:40:49+03:00
3,https://knife.media/medieval-disability/,"Паломничества на костылях, страдалец Пимен Многоболезный и легендарная коляска папы Гонория. Как жили люди с инвалидностью в средневековой Европе","Инвалидность сегодня — сложное понятие, включающее социальные, медицинские и правовые факторы. Но можно ли изучать инвалидность, когда речь идет о далеком прошлом? Историки, работающие в области medieval disability studies, считают: с некоторыми оговорками — да. Где и на что жили инвалиды, какие приспособления облегчали их жизнь и как им удавалось путешествовать? Разбирается историк Наталья Пелезнева.
В Средние века строгих рамок для понятия «человек с инвалидностью» не было. Ориентировались скорее на состояние конкретного человека, особенно на хорошо заметные внешние проявления. Одно и то же состояние здоровья для кого-то было непреодолимым препятствием, а кому-то вовсе не мешало. Например, если в европейской аристократической семье рождалась девушка с сильной асимметрией плеч, это могло стать большой проблемой. Семьи, занимающие высокое положение, нередко использовали браки дочерей как возможность породниться с другими уважаемыми кланами. С такой особенностью искать мужа было гораздо труднее: считалось, что симметрия тела — залог плодовитости и благополучных родов. А вот крестьян, как предполагают ученые, такая черта у дочери беспокоила бы гораздо меньше — лишь бы это не мешало работать. Средневековые представления об инвалидности заметно отличались от наших, они были более размытыми и зависели от конкретной ситуации.
Почему люди приобретали «особенности здоровья»
Жизнь в Средние века не назовешь легкой, и многие ее обстоятельства приводили к сильным нарушениям здоровья, от которых уже не получалось избавиться. Во-первых, как и сегодня, человек мог родиться с врожденным заболеванием, которое влияло на всю дальнейшую жизнь. Свои следы могли оставить и болезни, пережитые во взрослом возрасте, и неумолимое приближение старости.
У многих здоровье отняла война. Описания расправ над противником в средневековых текстах потрясают жестокостью. Хронисты могли приукрасить отдельные детали, но в целом их сообщения показывают, что уровень насилия был действительно высоким. Жестокость проявляли и рядовые солдаты, и командование. Пострадать можно было не только на поле боя. Иногда захваченных пленников намеренно калечили, чтобы они служили живым напоминанием о том, на что способно войско противника. Например, писали, что Симон IV де Монфор, взяв штурмом поселение Бран, где укрылись катары, велел изувечить всех его защитников. Более сотни человек лишились глаз и носа. Одному из проигравших всё же оставили один глаз, чтобы он мог отвести соратников в соседний город и рассказать там о зверствах подданных де Монфора.
Нанести такие травмы мог не только враг, но и собственный правитель. Истязания, затрудняющие дальнейшую жизнь, были популярным наказанием за многие преступления. Преступникам отрубали кисти и стопы, отрезали нос. Некоторые историки считают, что со временем кары со стороны светских властей становились всё более жестокими. На это могло повлиять возрождение норм римского права, начавшееся в XII веке: римляне широко применяли калечащие меры. Как и в случае истязаний на войне, основная цель заключалась не в боли. Пытка должна была осложнить человеку всю дальнейшую жизнь. У пострадавшего возникали и физические трудности, и проблемы с репутацией. Окружающие обращали внимание на изуродованное лицо или тело, гадая, где несчастный мог приобрести такие увечья: не был ли он наказан, например, за воровство?
Пожалуй, чаще всего люди получали травмы на работе. Иногда ответственность за это нес работодатель. Например, лангобардский эдикт, принятый при короле Ротари в VII веке, обязывал нанимателя заплатить компенсацию каменщикам, если те пострадают на стройке. Какие именно травмы получали во время работы, показывают источники позднего Средневековья. Они упоминают о человеке, который лишился ноги, работая в поле; о строителе, на которого обрушилась стена; о звонаре, что свалился вниз, карабкаясь на колокольню; о двух варщицах пива, упавших в чан с горячим суслом. В эпоху Высокого и позднего Средневековья тех, кто утратил здоровье на работе, могла поддерживать гильдия — объединение людей определенной профессии. Члены гильдии платили взносы, и часть средств шла на содержание пострадавших.
Какой образ жизни вели инвалиды
Может показаться, что в Средние века у людей с тяжелыми нарушениями здоровья практически не было жизненных перспектив помимо одиночества и нищеты. На деле такая судьба была скорее исключением.
Большинство инвалидов в ту эпоху не покидали своего привычного социального круга. Они продолжали быть членами мелких и крупных сообществ: оставались жить в своей семье, выполняли посильную работу, по-прежнему были включены в жизнь города или деревни. Эти социальные связи позволяли сохранять статус.
Инвалид мог жить и в больнице — например, при монастыре. Но таких лечебниц было не много, поэтому мест не хватало. К тому же жизнь в больнице еще не гарантировала, что за человеком будут ухаживать. Например, не повезло одному из героев Киево-Печерского патерика, сборника историй о жизни в Киево-Печерском монастыре. Пимен, прозванный Многоболезным, родился больным и еще в юности поселился в монастыре. Что за недуг у него был, мы не знаем, но Пимен не мог ходить и не покидал свою келью. Монахи, которые должны были ухаживать за больными, нередко забывали о нем или брезговали подходить к нему «смрада ради», так что иногда Пимену приходилось ждать пищи и питья по два-три дня.
Киево-Печерский патерик рассказывает и о чудесах: нерадивые «медбратья» в итоге получили по заслугам. Одного из них «вдруг огнем стало жечь, <...> так что он не мог встать три дня, и, не стерпев жажды, начал кричать: „Помогите мне, Господа ради, умираю от жажды!“». Осознав, что испытывал Пимен, монах раскаялся, и наказание тотчас прекратилось. Конечно, составитель нравоучительного рассказа мог и преувеличить, но обитатели таких больниц действительно иногда жаловались на небрежность служителей.
Пимен мечтал попасть в монастырь и в итоге провел в нем десятки лет, но многие люди Средневековья, наоборот, стремились побывать в других городах и даже странах, инвалиды не исключение. Самым простым способом сделать это было паломничество.
Обычно в паломничество отправлялись группами, где были и здоровые люди, которые помогали инвалидам в пути.
Как пытались облегчить жизнь людей с инвалидностью
Итак, общество в целом не игнорировало потребности инвалидов. Более того, существовали способы облегчить жизнь людей с «особенностями здоровья». Мог ли человек ими воспользоваться, зависело, конечно, от его финансовых возможностей.
Некоторые из этих средств мало изменились с тех пор — например, многие устройства для тех, кому трудно ходить. Материалы совершенствуются, но конструкция тростей и костылей остается прежней.
Для тех, кто лишился руки или ноги, делали протезы. Например, такой нашли в захоронении VI века на территории Австрии. Это металлическое кольцо, на котором заметны несколько сантиметров обугленного дерева. Удивительно, что органический материал сохранился, обычно дерево быстро разлагается в почве. Обладатель протеза, видимо, был всадником: на останках много характерных повреждений. Этот человек пережил ампутацию и носил свою деревянную ступню как минимум несколько лет.
Были и менее привычные нам протезы. 
Скорее всего, у него был еще и деревянный протез: у скелета нет лучевой и локтевой костей правой руки, а рядом с локтем сохранилась металлическая пряжка. Ученые считают, что деревянное «предплечье» крепилось на кожаных ремешках. Зубы мужчины оказались сильно изношены: возможно, он часто подтягивал эти завязки зубами. Как и всадник, потерявший ступню, этот человек прожил много лет после ампутации.
Слабое зрение тогда создавало куда больше проблем, чем сегодня, даже если до полной слепоты человеку было далеко. Нарушения, которые в XXI веке легко корректируют линзы и очки, были тогда препятствием для нормальной жизни. Технологий, которые помогли бы улучшить зрение, Европа не знала до конца XIII века. В 1280-х где-то в Италии появляются первые очки для близоруких. Условия для этого были самые подходящие, хватало и знаний, и материалов. В 1260-х и 1270-х при папском дворе собираются интеллектуалы, создающие важнейшие средневековые трактаты об оптике, а в Венеции в это время оттачивают свое мастерство лучшие стеклодувы. Было и множество потенциальных заказчиков. Очки были нужны и пожилым монахам, работавшим над рукописями, и купцам, разбиравшим записи в бухгалтерских книгах.
Не для всех годился и другой способ решения проблемы — найти поводыря. Тем не менее это была не редкость, на многих средневековых иллюстрациях изображены люди, помогающие слепым идти (здесь, конечно, возможны и отсылки к библейским сюжетам). Были и собаки-поводыри, их изображения можно встретить на полях рукописей. Пес мог выполнять не только роль проводника. На некоторых миниатюрах собака держит в пасти миску — исследователи считают, что это миска для подаяния.
Люди с нарушениями слуха и речи, как и сегодня, использовали для общения жесты. Вряд ли в Средневековье удалось создать полноценный жестовый язык, похожий на современные языки такого типа. Тем не менее жестовые системы прошлого, видимо, позволяли передавать несложные сообщения. Первые подобные системы создавались не ради слабослышащих людей. Их придумали монахи, поскольку монастырские уставы предписывали время от времени соблюдать «тихие часы». Некоторые и вовсе давали обет молчания. Скажем, во французской обители Клюни создали систему из 118 знаков, обозначающих предметы, действия и некоторые нематериальные понятия. С помощью знаков клюнийские монахи могли обозначить, например, слова «книга», «передай хлеб», «он говорит неправду» и «аллилуйя!». Похожие знаки использовали и те, кому были недоступны речь и слух. Ученые предполагают, что даже небольшого количества знаков хватало для бытового общения внутри семьи.
А как насчет сложных технических устройств? Историк Ирина Метцлер однажды задалась вопросом, были ли в средневековой Европе кресла-коляски. Самый ранний пример, который ей удалось найти, создали в конце XVI века. В средневековых источниках не находят ни изображений, ни упоминаний о таких креслах (за одним исключением). При этом технологии вполне позволяли сделать такое устройство: были и колеса, и механизмы, позволяющие приводить их в движение без посторонней помощи. Исследовательница считает, что проблема в инфраструктуре средневековых городов. В них не было ничего похожего на то, что мы сегодня называем доступной, или безбарьерной средой. Чтобы перемещаться на таком кресле за пределами дома, нужно ровное дорожное покрытие, пандусы, иногда — специальные расширенные двери. Даже если в городе были мощеные улицы, на них то и дело попадались камни и другие препятствия.
Ирина Метцлер нашла лишь одно средневековое упоминание о кресле-коляске, но и в нем историки сомневаются. Папа римский Гонорий IV, который занял престол в 1285 году, страдал подагрой. Болезнь зашла так далеко, что понтифик уже не мог стоять и с трудом двигался, поэтому ему приходилось прибегать к помощи техники. Составители хроник и других документов описывают разные механизмы, которые помогали Гонорию служить мессы. Кто-то утверждал, что у него был специальный «подъемник» для рук, чтобы больной папа мог поднимать хлеб и чашу с вином во время оффертория. Другие писали, что Гонорий перемещался в течение мессы на специальном кресле с колесами. Метцлер считает: даже если у Гонория и было такое кресло, его можно было использовать только на крошечной территории Ватикана, где хватало ровных поверхностей и плавных перепадов высоты. Свободно перемещаться по средневековому городу он бы не смог.
Кто и как изучает инвалидность людей Средневековья
Этой проблемой занимается отдельное направление исторических исследований — medieval disability studies. Оно появилось в конце ХХ века как часть широкой области disability studies. Раньше ученые пытались вписать сюжеты об инвалидности в привычный нам «нарратив восстановления/выздоровления». Он предполагает, что человек, потерявший здоровье, непременно хочет излечиться, поэтому постоянно ищет способы, которые помогут выздороветь. Но далеко не все средневековые сюжеты о болезнях и инвалидности укладывались в эту схему. Например, упомянутый выше Пимен Многоболезный прямо говорил, что не хотел бы исцелиться: он считал свое тяжелое земное существование путем к вечной жизни и спасению души.
Одна из основных целей disability studies состоит в том, чтобы посмотреть на болезнь или инвалидность не как на чисто медицинскую проблему, а как на явление, в котором пересекаются медицинские, социальные, политические, экономические и культурные факторы. Для этого очень важно изучить не только теорию, но и разные мнения и взгляды самих людей с особенностями здоровья. Поэтому в таких исследованиях, касающихся современности и относительно близких к нам исторических периодов, широко используют автобиографические документы. Сегодня источников достаточно: люди, столкнувшиеся с этими проблемами, пишут о своем опыте книги, ведут блоги, дают интервью. Для Средневековья же такие тексты — огромная редкость, потому что и сама автобиография тогда была не самым популярным жанром (хотя отдельные мотивы можно встретить в разных памятниках).
Историки ХХ века предпочитали строго медицинский взгляд, они пытались сопоставлять средневековые сюжеты с современными диагнозами. В начале XXI века самой популярной стала социологическая модель, она рассматривала средневековую инвалидность как сложный конструкт, который постепенно сложился в европейском обществе. Историки сходятся во мнении, что большинство инвалидов не выжили бы в средневековой Европе в одиночку, — но и здоровый человек тогда не справился бы один. Только объединяясь в сообщества, мелкие и крупные, люди могли вынести условия той эпохи. Инвалиды были неотъемлемой частью этих сообществ, хотя до появления современных инклюзивных подходов оставались столетия.",2022-02-02T17:02:26+03:00
4,https://knife.media/magnetic-seeds/,Ученые придумали новый метод терапии рака,"Британские ученые разработали новый способ терапии рака с использованием аппарата МРТ и нагретых металлических сфер диаметром два миллиметра. Метод показал эффективность на мышах. В перспективе ученые планируют лечить с его помощью труднодоступные для хирургов опухоли головного мозга и простаты, пишет Science Daily.
Метод терапии называется MINIMA — расшифровывается как «минимально инвазивная абляция под визуальным контролем».
Для проведения процедуры в организм пациента нужно имплантировать металлические сферы. Ученые называют их ферромагнитными семенами. Затем — положить человека в аппарат МРТ.
В магнитно-резонансном томографе металлические семена начнут двигаться по направлению к опухоли. Затем сферы нагреются и с помощью тепла разрушат раковые клетки, не воздействуя на здоровые ткани.
Терапия показала хорошие результаты во время экспериментов с мышами и уничтожения опухоли в мозге свиньи.
Сейчас ученые работают над изменением структуры сфер. В идеале они должны работать, как небольшой скальпель, разрезающий ткани. Тогда хирурги получат возможность проводить дистанционно контролируемые операции.",2022-02-03T18:47:20+03:00
5,https://knife.media/celebs-intelligence/,"Исследование: у людей, одержимых знаменитостями, ниже когнитивные способности","Ученые из Венгрии установили, что люди, одержимые знаменитостями, менее умны по сравнению с теми, кто не интересуется жизнями звезд. Такие выводы — результат исследования, в котором участвовали 1763 человека.
Сначала все участники прошли тесты на грамотность, словарный запас и умение считать, а затем заполнили анкету под названием «Шкала отношения к знаменитостям». Там у людей спрашивали, чувствуют ли они себя обязанными узнавать личные привычки кумиров и подробности их жизни.
Также ученые просили участников рассказать о своем образовании и материальном положении.
Однако ученые пока не выяснили, является ли одержимость знаменитостями причиной или следствием низких когнитивных способностей. Для того, чтобы это установить, нужны дополнительные исследования.",2022-02-03T18:41:38+03:00
6,https://knife.media/un-ranking/,ООН назвала Москву лучшим мегаполисом мира по качеству жизни и развитию инфраструктуры,"В рейтинге ООН «Индекс городского процветания» Москва заняла первое место по качеству жизни и по уровню развития инфраструктуры. С учетом других показателей — вошла в тройку лучших мегаполисов планеты.
По показателям качества жизни за Москвой идут Сингапур и Гонконг, по развитию инфраструктуры — Гонконг и Париж.",2022-02-03T17:36:15+03:00
7,https://knife.media/ligaznaniy-game/,Возможность дня: участвовать в онлайн-викторине общества «Знание» и выиграть путешествие по России,"В субботу, 5 февраля, пройдет вторая отборочная игра «Лиги знаний» — всероссийской онлайн-викторины, которую организует общество «Знание». Участвовать могут все, кому уже исполнилось 12 лет — нужно только собрать команду от пяти человек и зарегистрироваться на игру.
Участникам нужно будет дать как можно больше правильных ответов на вопросы из области науки, космоса, искусства, архитектуры, литературы и т. д. По результатам четырех отборочных игр 100 лучших команд тура попадут в полуфинал. В финале сойдутся 50 лучших команд, а в Гранд-финале, который пройдет офлайн в Москве, сыграют 10 команд.
Отборочная игра начнется в 12:00, за трансляцией можно следить в группе общества «Знание».",2022-02-03T16:55:36+03:00
8,https://knife.media/sputnik-v-eu/,"Привитые «Спутником V» россияне смогут получить европейский ковид-сертификат, если ревакцинируются одобренными в ЕС препаратами","Людям, привитым несертифицированными в ЕС российскими или китайскими вакцинами, будут выдавать европейский ковид-сертификат, если они сделают бустерную прививку разрешенной в ЕС вакциной. Как сообщает ТАСС, об этом заявил представитель Еврокомиссии Кристиан Виганд на брифинге в Брюсселе.
По словам чиновника, сертификат не заменяет визу, которую нужно получать отдельно.
Пока Европейское агентство по лекарственным средствам (EMA) одобрило вакцины производителей Biontech/Pfizer, Moderna, AstraZeneca, Johnson & Johnson и Novavax.",2022-02-03T15:19:10+03:00
9,https://knife.media/plastic-cigarette/,Курильщики оставляют за собой больше 700 тысяч тонн токсичных отходов ежегодно — ООН,"Выброшенные за год окурки превращаются в 766 тысяч тонн токсичного мусора. Фильтры сигарет в основном состоят из микропластика — волокон из ацетата целлюлозы. Они разлагаются под воздействием солнца и влаги, выделяя в окружающую среду тяжелые металлы, сообщает ООН.
Эксперты ООН предлагают делать биоразлагаемые фильтры из натуральных материалов и маркировать сигареты с микропластиком, чтобы решить проблему.",2022-02-03T13:42:01+03:00
10,https://knife.media/opioid-settlement/,В США индейцам выплатят $590 миллионов компенсации за высокий уровень зависимости и смертности от опиоидов,"В США компания Johnson & Johnson и три крупнейших дистрибьютора лекарственных препаратов выплатят индейцам 590 миллионов долларов компенсации в рамках «опиоидного дела». Деньги пойдут на лечение и профилактику зависимости в племенах, контролировать расходы будут вожди, пишет The New York Times.
Эта сделка — мировое соглашение по иску представителей 175 коренных американских народов к фармацевтическим компаниям. Индейцы заявили, что во время опиоидной эпидемии племена столкнулись с непропорционально высоким уровнем зависимости и смертности от передозировок.
Мировое соглашение вступит в силу, когда его подпишет большинство истцов. При этом деньги получат не только 175 инициаторов процесса. Средства распределят среди 574 признанных в США индейских племен.
Johnson & Johnson выплатит коренным народам свою часть компенсации в размере 150 миллионов долларов в течение двух лет. Дистрибьюторы передадут остальные 440 миллионов за шесть с половиной лет.
Юристы Johnson & Johnson подчеркнули, что мировое соглашение не свидетельствует о совершении компанией какого-либо преступления.",2022-02-03T12:56:24+03:00
11,https://knife.media/digitalization-centralization/,Цифровизация образования в России: технологический прорыв или ловушка централизации? Позиция идеологов проекта,"Существует два глобальных проекта развития российских университетов: федеральные программы финансирования и цифровая трансформация. О первом мы говорили в предыдущих текстах: его номинальные задачи — продвижение России в международных рейтингах и развитие региональных вузов. Второй отвечает за оптимизацию процессов внутри университета и внедрение цифровых технологий вместо устаревшей аналоговой бюрократии. Цифровизация высшего образования началась задолго до COVID-19. НИУ ВШЭ и РАНХиГС с середины 2010-х создавали проекты внедрения новых технологий в повседневную жизнь остальных вузов. Как цифровая трансформация проходит в российских университетах, какие проблемы она пытается решить и какие риски несет? Разбираются философ, руководитель отдела культурно-просветительских проектов и программ ЦУНб им. Н. А. Некрасова Александр Вилейкис и социолог, научный сотрудник лаборатории TANDEM СПбГУ Максим Ни совместно c Synopsis.group. Для того чтобы понять, как мыслят цифровизацию те, кто ее проводят, Александр Вилейкис побеседовал с директором Центра подготовки руководителей и команд цифровой трансформации ВШГУ РАНХиГС Ксенией Ткачевой.
Две задачи поставлены перед университетами в рамках цифровизации: повышение качества образования и оптимизация бюрократии. На уровне ценностей речь идет о доступности ведущих преподавателей и исследователей для любого российского университета, ограничении коррупции методами электронного управления и снижении административной нагрузки на рядовых сотрудников университетов.
В реальности, кроме заявленных целей, цифровая трансформация производит «сопутствующий ущерб», когда современные практики накладываются на российскую образовательную почву. В определенной степени цифровизация российских университетов работает на централизацию академии.
Российские региональные университеты конца 2010-х отличались от образа дремучей провинции 2000-х, где лучшее, что может случиться со студентами, — просмотр «ПостНауки» вместо лекций местных самородков о доморощенных науках. Ситуация менялась: появлялись новые молодые преподаватели, готовые работать с актуальным знанием и адекватно подходить к работе со студентами; образовывались исследовательские коллективы, выигрывались грантовые заявки; вузы привлекали специалистов из центра и иностранных университетов; некоторые решали вкладываться в региональный университет и оставались работать. 
Реформы грантовой политики, изменения структуры финансирования, направленные на повышение наукометрических показателей, определенно ударили по росткам развития, но еще одной из угроз стала цифровая реформа.
На первый взгляд может показаться, что между цифровой трансформацией и молодыми преподавателями региональных университетов нет связи, но это не совсем так. Одним из элементов цифровой политики в университетах является перевод лекций (практически всех) и семинаров (где это возможно, то есть в большинстве социогуманитарных наук и некоторых естественных) в онлайн-формат путем обучения через онлайн-курсы. Формально создавать контент может любой университет, вот только использовать в образовательном процессе рекомендуют лучшие курсы, которые создают ведущие университеты. Процесс начался до пандемии, COVID-19 выступил катализатором.
До этого региональные университеты сохраняли некоторые конкурентные преимущества по сравнению со столичными вузами: нет необходимости переезжать в федеральный центр, обучение намного дешевле (как в абсолютных цифрах, так и в стоимость жизни), сохраняется присутствие близких людей. Данные факторы позволяли вузам в регионах привлекать качественных студентов, чей балл ЕГЭ позволяет поступить в вузы столицы. Как только лекционная программа переходит в онлайн-формат, становится возможным учиться в лучших университетах не покидая пределов родного города. Переход на дистанционное преподавание приводит к концентрации лучших студентов в лучших университетах, что увеличивает разрыв между вузами. Богатые богатеют — бедные беднеют.
Первые годы внедрения онлайн-курсов показали: конкурентоспособными остаются университеты, обладающие уникальным развитым исследовательским направлением, превосходящим достижения других, — например, исследование редкой биологической популяции или наличие мощной антропологической школы.
Два масштабных проекта российского образования — цифровизация и федеральные программы финансирования — имеют противоположные векторы: первый работает на развитие центра, второй — регионов.
Вторая задача цифровизации университетов — переход на электронный документооборот, оптимизация бюрократии, автоматизация управленческих процессов.
Данный инструментарий способен избавить вузы от эффекта path dependence («зависимости от пути») — сегодня действуют многие протоколы и формуляры, оставшиеся от предыдущих программ финансирования, некоторые регламенты дублируют друг друга. Это вынуждает преподавателей тратить время и силы на заполнение документации — антрополог Дэвид Гребер называл подобное «бредовой работой».
Данная проблема особо актуальна в последние десять лет, так как на университеты накладывается сразу несколько слоев отчетности перед Минобрнауки, предыдущие распоряжения остаются в действии и создаются новые, дублирующие часть информации. Например, если вуз участвует в нескольких программах финансирования (а это довольно распространенная ситуация: «5-100» и НОЦ могли задействовать один и тот же вуз), то он вынужден отчитываться перед каждой из них, заполняя схожие формуляры. Цифровизация образовательной системы должна разрешить ситуацию, сделав университетскую бюрократию гибкой и удобной в использовании.
Проведенные реформы влияют на повседневность университетов — руководить цифровой бюрократией легче, чем аналоговой. Негативные тенденции стали проявляться вместе с плюсами: в России уже существуют случаи цифровой коррупции, когда систему формальных правил вуз начинает обходить как раз благодаря цифровому контролю, там, где человек бы заметил накрутку показателей.
Одной из важных, но тревожных тенденций является стремление доверять исключительно данным, а не методам социологических исследований. Чтобы определить карьерные траектории студентов, до 2022 года университеты самостоятельно проводили исследования, опрашивая выпускников. В большинстве случаев это было связано с фальсификацией данных, так как для этого нужны были исследовательские мощности и стимуляция респондентов принимать участие в опросе. В реальности вузы либо сами заполняли опросные листы, либо подавали случайные цифры. Так как они практически не проверялись, то министерство исходило из ложных данных. Новый способ анализировать карьерные траектории выпускников предполагает использование номера СНИЛС для отслеживания рабочего места. 
Цифровая трансформация направлена на решение важных проблем российских университетов, реформы затрагивают наиболее болезненные части университетской машинерии, и пока неясно, смогут ли они действительно избавить вузы от проблем или породят новые.
Для того чтобы разобраться, какой видят цифровизацию те, кто ее создает, поговорили с директором Центра подготовки руководителей и команд цифровой трансформации ВШГУ РАНХиГС Ксенией Ткачевой.
Чем цифровизация отличается от аналогового управления? 
— Существует достаточно много разных определений термина «цифровизация». Что вы понимаете под этим термином?
— С терминами действительно до сих пор всё запутано. Окончательно распутают и определят текущие процессы историки через пару поколений. Тем не менее мы опираемся в своих исследовательских и образовательных материалах на такую схему: сначала — автоматизация. Это замена человеческого труда машинным, без использования новых технологий или изменения процесса. Такими были, скажем, первые фабрики. Следующий этап — цифровизация. Это реинжиниринг существующих процессов — повышение их эффективности с помощью внедрения технологий. И наконец, цифровая трансформация. Это использование технологий, которые радикально повышают эффективность процессов и могут способствовать появлению новых экономических моделей. В качестве примера можно назвать платформенные решения, которые меняют целые отрасли: Uber, AliExpress или Amazon.
  — Насколько в целом заинтересованы в налаживании процессов цифровизации разные российские агенты: министерства, госструктуры, частные компании?
— Прошлый год показал — кто не начал думать о цифровизации до этого, уже опоздал. Критичность пересмотра процессов и внедрения технологий осознали все. На уровне государства цели, связанные с цифровой трансформацией, были поставлены в 2018 году в национальном проекте «Цифровая экономика». С тех пор пройден большой путь: обучены тысячи госслужащих, появились проактивные госуслуги, многие ведомства пересмотрели свои внутренние процессы и начали внедрять принципы клиентоцентричности. В качестве успешных примеров можно назвать портал «Госуслуги», ФНС, Счетную палату РФ. В каждом ведомстве появился руководитель цифровой трансформации, были сформулированы стратегии. Государству непросто меняться: есть и бюджетные, и нормативные ограничения, и процесс хоть и не без сложностей, но активно идет. Вопрос, нужно это или нет, не стоит.
Бизнес существует в более жестких условиях конкуренции: покупатели идут к тем, кто предлагает самые удобные, быстрые, понятные сервисы и решения. Коммерческие организации начали меняться с помощью технологий задолго до пандемии.
— Если на время уйти от организационного контекста цифровизации и обратиться к конкретной нише — академическим исследованиям, то возникает вот какой вопрос: насколько современные представления о цифровизации и больших данных застрахованы от позиции «данные заменяют другие исследовательские оптики»? Например, среди выигранных грантовых заявок на гуманитарные исследования (в конкурсах РНФ) с каждым годом становится всё меньше классических методов социальных наук, которые подменяются работой с большими данными или иными математическими методами исследований. Кроме того, опять же в университетах существует большой объем показателей, не попадающих в поле зрения исследователей, опирающихся исключительно на математические методы.
— Спор физиков и лириков начался еще до наших времен, задолго до цифровых технологий. Сегодня мы видим его новую сторону. Когда я училась в Шанинке, быть на стороне лириков — изучать социальные теории и концепции, анализировать их — было гораздо сложнее и престижнее, чем проводить количественные исследования. При этом все понимали, что доход приносят именно они.
Тем ценнее каждая из них.
— Возможна ли цифровая коррупция? Одним из ключевых аргументов в пользу внедрения цифровых технологий является «нейтральность» данных. Насколько в российском контексте они защищены от способов обмана и сокрытия реальной информации?
— Цифровизация способна существенно повысить открытость, публичность и прозрачность государственного управления, выявить коррупционные связи, схемы и отношения, ограничить возможности мошенников. Но она же способна породить новые риски. Поэтому системная работа по соблюдению этических принципов обращения с данными и технологиями становится особенно важной. Нужно обучать и готовить специалистов, которые будут учитывать риски еще на стадии разработки цифровых технологий. Сегодня мы уже видим примеры этичного обращения с данными: создание обезличенных витрин; удаление персональных данных, которые больше не нужны. Уверена, это направление будет активно развиваться и процессы будут более прозрачными и доступными для общественного контроля.
— Как думаете, почему региональные власти идут на контакт в плане цифровых решений? Что ими движет?
— Региональные власти всегда ориентируются на приоритеты, которые транслирует федеральный центр. Так, руководители и стратегии цифровой трансформации сначала появились в ФОИВ, а затем и в региональных органах власти. Также в этом году появился рейтинг цифровой зрелости, который фиксирует прогресс региональных ведомств. К сожалению, многие субъекты стали активно внедрять цифровые решения и уделять этому внимание только после федеральных инициатив и поручений. В то время как регионы — лидеры цифровизации занимались ей проактивно до этого: успехи демонстрируют Москва и Московская область, Санкт-Петербург, Татарстан, ХМАО и ЯНАО. Основная же часть регионов пока имеет средний или низкий уровень цифровой зрелости.
Цифровизация университетов
— Что мы понимаем под цифровизацией университетов? В массовом сознании академических работников сложился образ цифровой трансформации, транслируемый НИУ ВШЭ и РАНХиГС: перевод лекционных пар в дистанционный формат, в то время как семинарские занятия остаются в ведении самого университета. Насколько подобный образ отражает реальное положение дел?
— Цифровизация университетов — это не перевод лекций и семинаров из аудитории в Zoom. Это перестройка всех процессов: как образовательного, так и внутренних административных.
 — Со стороны региональных университетов проявляется достаточно жесткое отторжение новых реформ, по крайней мере на уровне средних и низовых сотрудников. Как думаете, с чем может быть связано подобное неприятие цифровой реформы и как изменить отношение?
— Когда сотрудники принимают в штыки изменения, это может свидетельствовать о нескольких вещах. Первое: не было проведено достаточное количество обсуждений, где руководство транслировало и объясняло новые цели и приоритеты, а каждый сотрудник мог бы высказать свои опасения, сомнения, обсудить их с коллегами. Второе: изменения внедряются одним днем, без предварительного обучения и переходного периода, когда есть время изучить, задать вопросы, дать обратную связь. И наконец, может присутствовать усталость от обещаний сделать лучше, быстрее, эффективнее, а на деле нововведения требуют занятости сверх основной нагрузки и не несут каких-то позитивных изменений.
Чтобы менять это отношение, прежде всего нужно запастись терпением, ведь оно сформировалось не за один год. Затем проанализировать организационную культуру учебного заведения: насколько команда готова к новому? Что влияет на эту готовность? И наметить план, который будет соответствовать уровню цифровой зрелости и организации, и команды. Нужно признать, что кому-то потребуется больше времени на эти изменения и стараться ускорить процесс не имеет смысла. Задача руководителя не только понимать конечную цель, но и стартовую точку, и инструменты, и скорости выбирать сопоставимые.
— Какие реальные преимущества приобретает университет не из числа ведущих, когда переходит на цифровые системы преподавания?
— Не очень понятно, что такое «цифровые системы преподавания». Если речь о занятиях в дистанционном формате, — университет может функционировать несмотря на пандемию, не останавливать учебный процесс, выполнять свою главную функцию. Если речь про более прогрессивные цифровые инструменты, например образовательные платформы с возможностью анализа данных с целью повышения качества образования, то ответ тоже очевиден. Имея больше данных о процессе обучения, можно принимать более эффективные решения, которые помогут и студентам, и преподавателям, и администраторам процесса.
  — Во время пандемии — первого массового введения дистанционного преподавания — многие студенты прогрессивных университетов создавали петиции и протестовали с требованием снизить плату за обучение, так как, по их мнению, качество предоставляемых услуг с переходом на дистант резко снизилось. Насколько подобное в целом оправданно и что следует делать на месте университетов/министерств, чтобы решить данную проблему?
— Несмотря на то, что обучение перешло в онлайн, расходы вузов значительно не снизились — всё так же нужно платить зарплату преподавателям и администраторам, содержать лаборатории и университетские здания (не получится отказаться от аренды помещений, как в случае с коммерческими компаниями).
Ведь переход в онлайн не может быть копипастом очного обучения: новый формат требует пересмотра методики и формата преподавания. На это у университетов и преподавателей зачастую не было ни времени, ни ресурса.
Пандемия еще сильнее обнажила проблему несоответствия уровня образования современным требованиям. Решать нужно именно эту проблему. И в первую очередь усилиями самих университетов.
— Кроме того, дистанционное преподавание приводит к выгоранию преподавательского состава, иным проблемам для университета, насколько в целом подобное оправданно?
— Выгорание, с которым столкнулись многие, независимо от сферы работы, связано не столько с переходом на дистанционную работу, сколько с теми переменами в мире и в жизни, с которыми мы столкнулись в пандемию. Многое из привычного стало недоступно, поменялось количество и практики социального взаимодействия, появилось больше неопределенности, которая сохраняется до сих пор. Эта ситуация повлияла на многих: по данным исследований, среди детей и подростков показатель психических расстройств вырос вдвое, в полтора-два раза выросло количество таких расстройств среди взрослых в России. Университеты не исключение — это затронуло и студентов, и преподавателей. Поэтому так важно сосредоточиться не только на внедрении новых технологий, но и на внимании к людям и на работе с их опасениями, сомнениями. Если не будет людей, готовых учить и учиться, исследовать, то и технологии будут не нужны.
— После перехода на дистант университеты стали конкурировать с платформами, предоставляющими иные образовательные услуги, без диплома государственного образца (Coursera, Skyeng, Skillbox). Насколько вузы способны в целом участвовать в подобном противостоянии и стоит ли им измениться?
— Эта конкуренция началась задолго до пандемии: Coursera и другие платформы давно предлагают свои курсы, зачастую бесплатно. Пандемия как раз подсветила, что очное обучение в университете часто дает больше, чем знания и навыки, — это общение и связи, которые помогают в карьере и развитии больше, чем диплом.
С другой стороны, некоторые EdTech-проекты дают лучший результат, если говорить о получении новых или развитии имеющихся компетенций. Будущее, на мой взгляд, за сотрудничеством между университетами и инновационными проектами.
Университеты и рынок труда
— Сейчас в России существует ситуация, когда большинство прогрессивных студентов поступают буквально в несколько столичных университетов, в то время как региональные студенты заинтересованы обычно в получении формального образования. Насколько в целом экспериментальные форматы обучения, как, например, создание вузов с нуля или введение новых программ, эффективны там, где нет современных производств и других потенциальных рабочих мест?
— Возможно, такое различие связано не с университетами, а со студентами: часто в регионах выпускники не могут позволить себе очное обучение и вынуждены начинать параллельно работать. Они выбирают вариант, который не потребует от них много времени, но позволит получить диплом. Те, кого может поддержать семья, поступают в лучшие вузы, где и требования к студентам значительно выше. Внедрение новых форматов не изменит эту ситуацию.
Пока есть стереотип, что без диплома работу не получить, такой подход будет сохраняться.
  — С каждым годом отток молодых специалистов, и в особенности ученых, из России увеличивается. Существуют ли факторы, которые могли бы изменить динамику или процесс уже необратим?
— Пандемия, на самом деле, этот процесс усилила, так как теперь можно работать на компанию практически из любой точки мира, не выходя из дома. Если говорить про ученых, западные вузы зачастую предлагают более высокую оплату и больше возможностей для исследовательской работы. Нужно больше программ для поддержки молодых ученых и специалистов, создания для них возможности фокусироваться на исследованиях, при этом с достойной заработной платой. И нужно держать фокус не только на удержании наших специалистов, но и на привлечении лучших из других стран.
— Вузы получают огромные ресурсы на развитие в рамках федеральных программ финансирования, при этом реальный рост качества образования значительно отстает от иностранных примеров со схожими инвестициями и моделями. С чем подобное может быть связано? Как это изменить?
— На рост качества образования влияет не столько размер финансирования, сколько то, как оно распределяется. В западных вузах большой объем финансирования — это эндаумент-фонды, инструмент, который у нас только начал развиваться. Таким фондом управляют попечительские советы, состоящие из выпускников. Например, Гарвардский университет: его политику определяют не чиновники, а сообщество профессионалов, которое выбирается голосованием. Эта экономическая модель предполагает управление эндаументом как инвестиционным фондом.
В российских университетах вследствие сложившихся традиций и регулирования отсутствует право на ошибку, о любых полученных и потраченных средствах нужно предоставлять огромные отчеты, которые будут подтверждать целевое расходование средств. В итоге практически отсутствуют попытки инновационной деятельности, инициативы по внедрению экспериментальных форматов, проверки гипотез. Таким образом, управленцы в университетах сосредоточены на выполнении распоряжений, соблюдении нормативных актов и корректной отчетности, а не на улучшениях и изменениях. Чтобы это изменить, нужно действовать с обеих сторон: менять регулирование сферы и организационную культуру университетов.",2022-02-02T16:08:49+03:00
12,https://knife.media/young-schizophrenia/,«С дочкой разговаривал ее нос»: мамы детей с шизофренией — о своем родительском опыте,"В последние годы мы наблюдаем настоящий бум интереса к ментальному здоровью. Известные и не очень люди открыто сообщают о своих диагнозах в соцсетях, но есть психическое заболевание, о котором почти не говорят. Мы дали слово родителям детей с диагнозом «F20» (так обозначается шизофрения в Международной классификации болезней, МКБ-10. С 1 января 2022 вступил в силу МКБ-11, где ВОЗ заменила код F на «Класс 6») и попросили рассказать о том, как начиналась болезнь, как живут их дети сейчас и какое будущее их ждет.
Шизофрения — хроническое психическое заболевание, которое сопровождается искажением восприятия окружающего мира. Симптомы могут быть разными (не зря шизофрения делится на виды и типы), но обычно человек с таким заболеванием живет в собственном мире со своими законами и убеждениями. Для шизофрении характерны нарушения мышления, восприятия и самовосприятия, эмоций, языка и поведения.
Точные причины возникновения болезни до сих пор неизвестны. Считается, что нарушение может возникать в результате взаимодействия генетических, нейрохимических, иммунологических и психосоциальных факторов.
Все это относится также к детской и подростковой шизофрении. Возрастное разделение условное, оно проводится только по дебюту заболевания: детская шизофрения — до девяти лет, подростковая — с десяти до четырнадцати лет, далее — взрослая.
Годом ранее шизофрению в России диагностировали 14,41 ребенку и 79,03 подростку на 100 тысяч. В силу того, что диагностика этого заболевания трудна, а за помощью иногда обращаются поздно, этот показатель может быть как завышен, так и занижен. Согласно мировой статистике, более 69% людей с шизофренией не получают надлежащей помощи.
Одна из важных особенностей детской шизофрении состоит в дизонтогенезе, то есть нарушении индивидуального развития. Проще говоря, пациент как бы застревает в том возрасте, в котором болезнь проявила себя. И если для человека, заболевшего во взрослом возрасте, это не так заметно, то для детей последствия могут оказаться необратимыми: им сложно учиться и осваивать профессию.
И все же диагноз «шизофрения» в детском возрасте — не приговор, а возможность начать лечение как можно раньше, тем более, что подбор схемы препаратов иногда занимает годы. Согласно исследованию группы ученых из Университетской больницы Оулу (Финляндия), опубликованному в авторитетном издании Schizophrenia Bulletin, при наличии правильно подобранной и постоянной терапии 13,5% людей с шизофренией могут добиться стойкой ремиссии и социальной адаптации, а значит не представлять опасности ни для себя, ни для окружающих.
Юлия, мама Алисы, 16 лет
Моя мама рассказывала, что когда она была маленькой, то видела гномов. И если в детстве я воспринимала это как некий дар, то с возрастом поняла, что это признак болезни. Перед тем как забеременеть, я сходила к генетику, сделала тесты — мне сказали, что риски развития психических заболеваний у ребенка низкие.
Но странности у Алисы появились практически сразу. В восемь месяцев она была веселая и счастливая, такая классная. Но она росла, и я понимала, что у нее нет ни к кому привязанности, как будто ей не нужны ни мама, ни папа — никто. Чем старше она становилась, тем это было очевиднее. Потом дочь стала бояться лиц, и всех подаренных кукол мы выкидывали. В полтора года я уводила ее с детской площадки, потому что с детьми она только дралась. Из-за этого в четыре года я отвела ее к психологу. Психолог пыталась перевести эту агрессию в невербальные проявления, например, предлагала Алисе мять бумагу.
Потом мы пошли к психиатру. Он сказал, что девочка очень талантливая и творческая. Год я ее водила к разным специалистам, и только один написал: «Начальное изменение личности».
В десять лет Алиса принялась ходить ночами по дому. Самое страшное было, когда она стояла и смотрела на меня в темноте. Наутро она ничего не помнила. В тринадцать лет я заметила, что у нее порезаны все руки. Она сказала, что это кошка подруги, и я сначала поверила, пока не увидела свежие порезы. После этого ее госпитализировали.
В больнице ей было сначала плохо, потом на препаратах начались улучшения. Через два месяца Алиса вернулась домой в плохом состоянии: тремор рук, повышенное слюноотделение, спазмы мышц шеи, повышение давление, тахикардия, рвота, нейролепсия (снижение двигательной и психической активности). Никакого диспансерного наблюдения не было и нет, в нашей поликлинике сидела бабуля, которая не могла менять схему лечения. Мы стали ходить по частным медцентрам, но и там психиатры не умеют лечить шизофрению. Я нашла доктора из Научного центра психического здоровья (НЦПЗ) и начался год подбора терапии. Вторая госпитализация прошла эффективнее, у нас уже был большой багаж проб и ошибок.
Сначала Алисе поставили «шизоаффективное расстройство», а через год в НЦПЗ диагноз утяжелили — «шизофрения». Я поняла это, еще когда ей было пять лет, и наконец врачи подтвердили мои догадки.
Она носит в школу справку с кодом заболевания — «F20» — и может загуглить эту информацию, но у нее нет такой потребности. Она сейчас так счастлива, что ей все равно.
С учебой не сложилось еще на подготовительных занятиях: она просто не понимала, зачем читать, писать, считать. Мы сменили несколько школ, переводили Алису на заочное и домашнее обучение, но лучше не становилось. Мы нанимали репетиторов по всем предметам. Во время занятий она схватывала, а на следующий день все забывала и надо было снова учить.
Сейчас она в 9 классе общеобразовательной школы, но для детей с ограниченными возможностями. Еще Алиса развивается в рисовании: проходит онлайн-курсы, рисует аниме на профессиональном экране.
Самое сложное для нас — острые состояния. В такие периоды мы мало чем можем помочь, кроме госпитализации, да и от нас почти ничего не зависит: болезнь развивается по своему сценарию, спрогнозировать нельзя. У нее много страхов, ее мозг продуцирует разные пугающие истории.
Я прочитала все, что известно про шизофрению и методах лечения на русском и английском языках. Я знаю несчастных матерей, детям которых меняют по одному препарату, а не работают со схемами, и состояние детей ухудшаются.
Сейчас мысли и разговоры об отношениях с парнями, о браке в будущем вызывают у нее отвращение. Дети и муж — для тех, у кого дебют болезни случился хотя бы после девятнадцати. Их мозг созрел, а у Алисы уровень развития десяти-двенадцатилетней. Каждый эпизод психоза дает когнитивный и эмоциональный дефект — необратимый.
Есть данные, что люди с шизофренией не доживают до старости, потому что препараты отравляют органы и системы. У Алисы уже есть нарушения сердца из-за лекарств, но не пить их тоже нельзя. Мы делаем все для того, чтобы ей было максимально хорошо во взрослом возрасте. Ее младшего брата мы воспитываем с осознанием того, что без него нам не справиться. Наши друзья и их дети тоже никогда ее не оставят. Мы строим большой дом, и у меня есть идея сделать для Алисы и ее подруги с похожим диагнозом что-то вроде социальной квартиры с куратором, который будет им помогать, пока мы с мужем на работе.
Государство не всех поддерживает, особенно в регионах, и это ужасно. никакой социальной адаптации нет. Сами врачи не знают, что делать с этими пациентами. И повзрослев, люди с шизофренией просто сидят по домам.
И я вижу, что большинство родителей находятся в жесточайшей депрессии, при этом они не принимают препараты и не выходят из этого состояния годами. Я считаю, что им тоже нужна помощь врачей, социальных педагогов — на государственном уровне. Как в самолете: наденьте маску сначала на себя, потом на ребенка.
Надежда, мама Олега, 23 года
В детстве мы замечали у сына безразличие к любому виду деятельности, но считали это свойством характера, думали, перерастет и займется любимым делом. Может быть, болезнь была уже тогда, но мне никто об этом не говорил. Олег закончил школу и строительный техникум, но ни врачи, ни педагоги не замечали странностей: просто тихий мальчик, сидит смотрит в окно, учится средне. Я никогда не думала, что нас это коснется, а вот коснулось.
В психиатрическую больницу Олег впервые попал на скорой помощи, это была Крымская республиканская психиатрическая больница No 1 в Симферополе. К тому моменту он месяц не мылся и не брился, оголодал до состояния анорексии. Начал бредить, говорил, что у него рак, что его кто-то преследует, прятал под подушкой ножи. Тогда и поставили диагноз — «шизофрения». Бессрочную инвалидность II группы сыну дали год назад, а до этого мы три года ходили по больницам и врачам, они считали, что Олег «перебесится», и каждый раз назначали новые лекарства. Когда я его из больницы забирала, он даже через дорогу не мог перейти, не понимал, куда идет. От препаратов у него начиналась тахикардия, давление под 200, рвота, бессонница.
У него бывает ремиссия, и тогда он спокоен. А осенью и весной рецидив, ему плохо. Когда Олегу плохо, он отказывается пить таблетки, и его не заставить. Он не выходит из дома, испытывает приступы агрессии, бьет двери. Но самое страшное — голоса. Он с ними говорит, ругается, машет руками, голоса неизвестно что ему могут приказать. И тогда скорая снова отвозит его в стационар в Симферополе. Там он лежит по месяцу-два, ему делают уколы.
В Крыму лечения нет, очень сложно найти специалиста, который про препараты расскажет. Я знаю, что есть лекарства нового поколения, без серьезных побочек, но нам почему-то их не выписывают.
Но мне же к этим врачам потом снова обращаться, я от них зависима. Только Малев наконец объяснил, что подбирать нужно монодозы, по отдельности, а не по несколько препаратов сразу. Он скорректировал терапию, и Олегу стало немного лучше. А вообще я мечтаю отвезти сына в Москву. Я же понимаю, что там уровень медицины выше.
Нам очень трудно. Мне пришлось уволиться и сидеть дома, смотреть за сыном. Боюсь, что он с собой что-нибудь сделает. Проверяю газ, печку — он может забыть выключить их. Когда у него ремиссия и он спокоен, я могу куда-то выйти, что-то сделать. Во время рецидивов моя восьмидесятилетняя мама, которая живет с нами, боится оставаться с Олегом. Но главная проблема даже не в рецидивах, а в том, что он ничего не может делать, только сидит в своей комнате. С таким диагнозом его не берут на работу. Он не может сконцентрировать внимание, поэтому ему действительно было бы трудно работать. При этом Олегу всего двадцать три года, молодой, красивый, он хочет работать. Но у него такая болезнь — и он никому не нужен.
Я даже звонила в психиатрическую клинику в Израиль. Врач сказал, что у них многие люди с шизофренией работают, когда хорошо себя чувствуют, например, курьерами, их не обязывают приходить каждый день. Но мы живем в Бахчисарае, у нас работы и для здоровых нет. Наши люди ездят на работу в Симферополь или в Севастополь. Путь занимает примерно час на электричке — для сына это слишком. Олег получает пенсию 8000 рублей, у меня пособие по уходу за ним — 1200 рублей. Моя мама получает пенсию 16000 рублей и дает нам деньги на хлеб.
Люди с шизофренией выброшены из жизни, а ведь так не должно быть. Я хотела поднять эту тему на государственном уровне. Обращалась в общество инвалидов Симферополя, в соцзащиту, нам отказали — с психическими заболеваниями на работу не берут. Мне предлагали сдать сына в интернат. Но я видела, как там с ними обращаются. Пока я жива, у него будет дом и все что нужно, а что дальше? Ресурс моего здоровья тоже не бесконечный. Государство должно помогать. Спасибо, хоть лекарства дают, но опять же лекарства какие — прошлого века.
Должны быть специалисты, которые смогут выявлять навыки и возможности людей с шизофренией и помогать им с трудоустройством.
Тьма не в головах больных, а в обществе. Психиатрам следовало бы разговаривать с больными людьми, понимать их состояние, индивидуально подбирать препараты. Я проштудировала все законы — на законодательном уровне мы не защищены. Государство на таких людей не обращает внимания. Наверное потому, что сами больные не могут за себя постоять. А кто тогда? Мы, родители этих детей.
Анастасия, мама Софии, 17 лет
Я — мама дочери с диагнозом «F20», то есть шизофрения. Соня всегда была обычным ребенком, правда, очень спокойным и стеснительным. Но я считала это особенностями характера. Первые странности начались три года назад: в феврале 2019 года Соня стала заклеивать скотчем стыки между стенами и потолком. На вопрос «зачем?» ответила, что за ней следят соседи и она заделывает дыры, через которые они наблюдают за ней. Сначала я решила, что она шутит, потом — что ей это просто кажется. Только недели через две я поняла, что с моим ребенком что-то не так.
Из детской поликлиники ее сразу отправили в Республиканский научно-практический центр психического здоровья в Минске. Соня провела в стационаре почти три месяца. При выписке доктор назначила препараты, но диагноз не озвучила, сказала, что похоже на шизофрению, но под вопросом.
Спустя несколько месяцев дочь стала слышать голоса. Например, с ней разговаривал ее нос. Ее снова госпитализировали и поставили диагноз — «F20». Мы оформили инвалидность III степени (всего их четыре). За эти три года Соня лежала в больнице четыре раза: каждый раз схему лечения корректировали, но все равно через некоторое время начиналось обострение. Врачи объяснили, что у Сони такое тяжелое течение шизофрении, что никакие таблетки не помогают. Поэтому сейчас раз в три недели ей делают инъекции. Ее состояние более-менее стабилизировалось, если это можно так назвать. Голоса все еще есть, дочка на них кричит, злится. Но у лекарства накопительный эффект, очень на него надеюсь.
Свой диагноз Соня знает и воспринимает адекватно. Но ей тяжело жить и не понимать, откуда эти голоса. Полтора года она не оставалась дома одна ни на минуту, боялась. Сейчас хотя бы прошел этот страх.
Возможно, сыграл роль наследственный фактор: мой троюродный брат заболел шизофренией после двадцати лет. У Сони также спусковым механизмом стал долгий стресс. За год до начала болезни она познакомилась в социальной сети с мальчиком. У них была романтическая переписка, а затем он уговорил ее присылать фото откровенного содержания. Когда дочка хотела прекратить это, он стал угрожать, что выложит фотографии в интернет и расклеит по городу. Я узнала об этом слишком поздно, когда Соня удалила свои аккаунты и все мне рассказала.
Когда Соня заболела, мне казалось, что вселенная обрушилась. Я не могла поверить, что моя умная и рассудительная девочка попала в психушку. Полгода прошли будто в страшном сне. Затем появилось чувство вины: это я виновата в ее болезни, я не так воспитывала, я ужасная мать, нет мне прощения.
До болезни Соня хорошо училась, но из-за голосов она больше не может ходить в школу и сейчас заканчивает 11 класс, занимаясь с учителями индивидуально. Ее когнитивные способности ухудшились, память ослабла, она не понимает смысла прочитанного. Как объяснила врач, интеллектуально и эмоционально Соня осталась в том возрасте, в котором заболела. Так она подростком и останется, несмотря на лечение. Университет не потянет, но надеется поступить в колледж на заочное, стать библиотекарем. К сожалению, круг ее общения сейчас ограничивается нашей семьей. Иногда гуляет с подругами, но с ними у нее уже нет общих интересов. Болезнь замкнула ее в себе. Я стараюсь социализировать Соню, чтобы она могла жить в обществе. А в далеких мечтах вижу, как моя девочка выходит замуж.
Мы получаем пенсию по инвалидности, на работе мне платят пособие по уходу за ребенком-инвалидом. Но мы живем в небольшом городке, и здесь, в отличие от столицы, нет центров, где могли бы собираться люди с ментальными расстройствами, общаться — а ведь это очень важно.
Скорее всего, Соня не вылечится и всегда будет такой. Никто в этом не виноват. И я стараюсь не заострять внимание на болезни. Я не знаю, что будет через полгода, когда Соне исполнится восемнадцать лет. От некоторых мам слышала, что после совершеннолетия о таких детях забывают. Надеюсь, что болезнь войдет в стадию ремиссии и моя девочка будет жить обычной жизнью. В любом случае, я люблю своего ребенка несмотря ни на что.
В России работает информационный портал для людей, страдающих шизофренией и их близких, а также онлайн-группа поддержки и форум. Там можно получить актуальную информацию об особенностях болезни и ее лечении, а также пообщаться с теми, кто столкнулся с этой проблемой.",2022-02-02T14:08:52+03:00
13,https://knife.media/evolution-of-garden/,От рукотворного Эдема до зеленых партизан: как менялось отношение к садам в искусстве,"Вот уже больше полувека современные художники взаимодействуют с природой. Американец Сам Ван Эйкен вырастил дерево, на котором созревает сорок разных видов фруктов. В барселонской опере сыграли концерт для 2292 комнатных растений, а коллектив dance for plants для растений танцует. Чтобы понять, как современное искусство пришло к таким отношениям с природой, необходимо сперва разобраться в том, как ее изображали в классическом искусстве. Представляем вам краткую историю историю восприятия природы художниками от Античности до наших дней.
Клоду Моне удалось достичь широкой популярности во многом благодаря увлечению садоводством. На его самых известных полотнах запечатлены цветы, которые он тщательно отбирал для своего сада в Живерни. Для художника сад являлся и мастерской, и местом уединения, и приватным пространством, где можно было принять гостей. В цветущих кувшинках и ирисах Моне находил творческое вдохновение.
Собственными мастерскими среди цветов владели и другие художники — современники Моне, например Гюстав Кайботт, Камиль Писсарро, Жак Мажорель. К XX веку сад освободился от символизма, который ему навязывали предыдущие эпохи и приобрел несколько новых ролей — в том числе живого исторического свидетельства и связующей среды для сообществ. Что только современные художники не вытворяли с растениями — забрасывали пустыри бомбами с семенами, устраивали концерты для цветов, строили квартиры для деревьев. О том, как и почему произошла такая трансформация, рассказывают арт-критик, художница и ведущая телеграм-канала «дайджест антропоцена» Ольга Дерюгина и журналист, автор телеграм-канала «Работник культуры» Степан Ботарёв.
Символизм растений в Античности и Средние века
«В повествовании Овидия о золотом веке человечества Земля предстает обильным источником пищи и удовольствий, в христианстве же змей искушает Адама съесть запретный плод в Эдемском саду, что приводит к грехопадению. Обе эти темы стали важнейшими для таких художников эпохи Возрождения, как Иероним Босх, который изобразил мир в виде игрища, где соседствуют добродетель и грех, в „Саду земных наслаждений“, — рассуждает арт-критик и художник Уилл Фуртадо. — С наступлением промышленной революции ботаническая символика перешла на новый виток развития. Теперь животные и растения уже не отсылали к религиозным сюжетам, а стали изображаться как дикие существа».
Ботанические образы в искусстве Античности и Средневековья были наполнены религиозно-символическим содержанием. Гроздья винограда в древнегреческом искусстве, например, отсылали к богу виноделия Вакху. Пшеница — к богине плодородия Деметре. Символизм как метод и некоторые из этих ассоциаций вернулись в искусство в эпоху Ренессанса, которая питала живой интерес к Античности.
В это время природа еще оставалась областью неизведанного, хотя отдельные любознательные личности вроде да Винчи уже пытались расшифровать ее код. Тогда же появились первые энциклопедии Конрада Геснера и Улисса Альдрованди, где реальные животные соседствовали со сказочными созданиями.
Сад как личный рай художника
Еще одним способом рационализировать, одомашнить дикую природу стало садоводство. Набирать популярность оно стало благодаря массовому переселению деревенских жителей в города и завозу в Европу диковинных растений из Африки, Азии, Америки и Австралии. И если в позднее Средневековье сады были роскошью, доступной только французской аристократии и итальянским банкирам, кардиналам и кондотьерам, то к XIX веку завести собственный сад при желании мог уже любой буржуа. Мода на садоводство не обошла стороной и художников.
Сад Клода Моне, который он разбил в коммуне Живерни к северо-западу от Парижа в 1883 году, был «продуман до мелочей».
— рассказывает Энн Дюма, представляя выставку «Современный сад в живописи: от Моне до Матисса», прошедшую в 2016 году в Королевской академии художеств. Моне постоянно экспериментировал с наполнением сада, охотился на редкие виды растений и вовлекал всю свою семью в уход за цветами.
Не менее фанатичным садоводом был, например, художник-ориенталист Жак Мажорель — также большой ценитель экзотики, собиравший растения со всего мира: от агавы из Техаса до черного бамбука из Китая.
А немецкий художник еврейского происхождения Макс Либерман в своем саду на берегу озера Ванзее на окраине Берлина обрел убежище от ужасов Первой мировой; там же он через некоторое время укрывался от нацистов.
В XX веке титул главного художника-ботаника перешел к Эдварду Стейхену. Дельфиниумами, выращенными Стейхеном, в равной степени восхищались как посетители нью-йоркских музеев, так и специалисты по разведению растений.
Новое понимание экосистем
Сегодня легендарный сад Клода Моне в Живерни переживает свое второе рождение и ежегодно привлекает примерно полмиллиона посетителей. Его начали приводить в порядок в 1977 году по инициативе филантропа Жеральда Ван де Кемпа, который также принял активное участие в реставрации версальских дворцов. На восстановление сада ушло четыре года. Если в прошлом столетии Моне писал картины под впечатлением от цветочных композиций, то в XX веке команда профессиональных садовников провела несколько месяцев, изучая живопись и дневниковые записи художника, чтобы воссоздать эталонный фрагмент рукотворного райского уголка. 1977 год — не случайная дата, а следствие еще одного большого культурного переворота в отношении человека к природе.
Благодаря популяризации экологии финансирование научных исследований в этой области увеличилось, и они стали проводиться чаще. Накопленные знания подтолкнули научное сообщество к новому пониманию экосистем.
На протяжении большей части XX века экологи полагали, что экосистемы постепенно и неуклонно приходят к стабильному состоянию, которое может быть нарушено только внешними силами. В качестве примеров приводили леса, которые, достигнув зрелого состояния, якобы оставались в нем навсегда. Однако долгосрочные исследования показали, что экосистемы постоянно развиваются, адаптируются и в математическом смысле не являются стабильными, а только кажутся нам такими из-за краткости человеческой жизни. К примеру, пожары нередко помогают лесам обновляться: некоторые виды деревьев нуждаются в высоких температурах для распространения семян.
Вместе с осознанием динамичности и гибкости экосистем пришло и понимание того, что человеческий контроль над природой бывает опасен, даже если люди исходят из благих побуждений.
Эти научные открытия привели ряд мыслителей к выводам, которые значительно повлияли на всю дальнейшую историю культуры и искусства: во-первых, люди должны реже вмешиваться в естественные процессы и аккуратней менять окружающую среду под себя; во-вторых, нам нужно оберегать хрупкие экосистемы; в-третьих, не стоит воображать себя центром мироздания, присваивать себе право управлять другими живыми существами; в-четвертых, пора признать, что человек — часть природы, и разрушая ее, мы лишаем себя будущего.
Когда ваши соседи — деревья
Представьте себе раскрашенный в разные цвета многоквартирный дом, на фасаде которого не видно ни одной прямой линии. Полы в доме тоже неровные. Дом находится в общественном владении, но желающие могут арендовать одну из квартир. Места хватит на двести человек, двести пятьдесят растений и деревьев.
Такой дом-сад спроектировал и построил в Вене в 1985 году австрийский художник и архитектор Фриденсрайх Хундертвассер. Отвергавший утилитарную архитектуру XX века с ее засильем прямых линий, художник в своем «Манифесте заплесневелости против рационализма в архитектуре» заявлял:
Другой путь освобождения предлагает концепция ревайлдинга, появившаяся в 1990-е годы. Ревайлдинг предлагает вернуть природу к состоянию, в котором она находилась до окультуривания. Впрочем, речь не идет о том, чтобы реконструировать «оригинальный» природный ландшафт, поясняет ландшафтный архитектор Кевин Слоан. Скорее, цель ревайлдинга — вернуть память о пейзаже из прошлого, воссоздать ощущение дикости.
«Ревайлдинг для меня заключается в том, чтобы противиться желанию контролировать природу и позволить ей пойти по собственному пути. Он подразумевает возвращение исчезнувших растений и животных (а в некоторых случаях и уничтожение экзотических растений, которые вытесняют местные виды), снос ограждений, перекрытие дренажных канав, <...> прекращение коммерческой рыбной ловли и других форм эксплуатации, — соглашается экоактивист и автор книги о ревайлдинге „Дикое“ (англ. Feral) Джордж Монбио. — Экосистемы, которые получатся в результате, лучше всего описывать не как дикие, а как управляемые собственной волей: направляемые не человеком, а внутренними процессами».
Ревайлдинг в искусстве
Общественное обсуждение концепции ревайлдинга на Западе началось сравнительно недавно: как раз после выхода книги Джорджа Монбио в 2013 году и последовавшей за ним публикации Wilding Изабеллы Три в 2018 году. До искусства ревайлдинг добрался еще позже.
Именно эта концепция стала призмой, сквозь которую кураторы Анна Саутер и Беатрис Серл предложили зрителям посмотреть на выставку Rewind/Rewild, прошедшую в 2019 году. Обустройство пространства OmVed Gardens на севере Лондона, где размещалась экспозиция, стала попыткой воссоединения человека и природы. Здание OmVed из дерева и стекла совсем не похоже на привычный галерейный «белый куб», скорее оно напоминало оранжерею — за исключением того, что температура в помещении поддерживалась практически такая же, как снаружи. Ветви деревьев раскинулись над крышей галереи, а путь к главному входу в здание лежал через заросли полевых трав и грядки.
«Поскольку наша тема — экосистемы, мы захотели найти экологичный подход и к курированию выставки», — рассказывает Анна Саутер. Кураторы старались минимизировать углеродный след от проведения мероприятия. Кроме того, они решили не оставлять никаких следов и в самом выставочном пространстве. По этой причине галерея OmVed Gardens стала отличным выбором: поскольку здание построено из стекла и дерева, здесь попросту нельзя было сверлить стены и каким-то иным образом «редактировать» пространство под себя.
Партизаны-садовники
В протестные 1970-е в Нью-Йорке появилась группа активистов под названием «Зеленые партизаны» (англ. Green Guerillas), которые начали забрасывать улицы города бомбами... с семенами.
Бомбы эти представляли собой простые шарики из почвы, удобрений и семян, а сама практика такого сидбомбинга существовала в США еще с 1930-х. Особенность акций «Зеленых партизанов» состояла в том, что таким образом они засаживали растениями землю, которая не находилась в их частной собственности. Эта практика, получившая название «садовая герилья» (англ. guerrilla gardening), породила целое движение партизанов-садовников, существующее и сегодня.
Садовая герилья основана на вере в то, что человек может менять среду, которая его окружает, не спрашивая разрешения ни у государства, ни у корпораций, ни у богатых частных собственников. Такую интимную и интроспективную разновидность досуга, как садоводство, она превращает в кооперативную форму протеста, в своего рода «органическое граффити», размышляет автор издания It’s Freezing in LA! Александр Харрис.
В Бразилии, например, в собственности всего 3% землевладельцев находятся 2/3 всех пахотных земель в стране. Если бы можно было поделить эту землю между двенадцатью миллионами безземельных бразильцев, каждому досталось бы по 6,5 гектаров. На родине Рейнольдса ситуация не лучше: половиной Англии владеет не больше 1% ее населения. Причем нередко эти земли, находящиеся в чьей-то собственности, остаются без надлежащего ухода.
Нелегально высаживая на чужой территории растения, садовые партизаны берут заботу о городе в свои руки, а заодно указывают на причину запустения многих городских участков — несправедливое распределение земли.
Садовая герилья нашла отклик и среди художников. Например, фотограф Стив Вин заделывает дыры в асфальте, тротуарной плитке и стенах, внедряя в них миниатюрные садовые инсталляции. Таким образом он подчеркивает проблемы, с которыми не справляются лондонские городские службы, и напоминает о нехватке зеленых насаждений в городе.
Сад как место коллективной заботы
Для американской художницы Пейдж Эмери садоводство — это объединяющая практика. Вместе с участниками самоорганизованного сообщества бездомных Echo Park Rise Up Эмери разбила общественный сад на берегу озера в парке «Эхо» в Лос-Анджелесе. Здесь растут цветы, фрукты и лекарственные растения, например ромашка.
Тут же находится палаточный лагерь для бездомных. Обязанности в коммуне разделены: кто-то распределяет пожертвованную еду, кто-то готовит, кто-то убирается, кто-то раздает лекарства в медицинской палатке, а кто-то охраняет лагерь, куда нередко наведываются полицейские. «Его могут снести в любой момент», — с сожалением замечает Эмери.
Для Эмери создание сада сообща с местным комьюнити — способ разрушить социальные и видовые границы: «Все это — результат сотрудничества между теми, кто обеспечен жильем, и бездомными, между людьми и другими живыми организмами, между детьми, которые здесь прогуливаются, и взрослыми, которые здесь живут».
Идея заботы и сотрудничества важна и для экофеминисток. Художница Дженет Лоуренс в течение многих лет создает инсталляции, привлекающие внимание к экологическим проблемам, в частности к вымиранию животных и растений и разрушению их естественных сред обитания. Например, ее работа 2005 года «Ячеистый сад» (англ. Cellular Gardens) представляла собой живую скульптуру: сеть растений в стеклянных сосудах, питаемых водой через капельницы. Таким образом, жизнь в этом саду-лечебнице поддерживалась искусственно, и эта поддержка легко могла прекратиться. Так художница хотела напомнить о хрупкости экосистем.
Человеческое тело как экосистема, которая может стать садом
Работа «В пути: ботаника путешествия» (англ. IN TRANSIT: Botany of a Journey) художницы Асунсьон Молинос Гордо, напротив, демонстрирует свойственную природе силу преодоления.
Идея произведения пришла к художнице, когда она из исследовательского интереса впервые побывала на заводе по переработке отходов в Дубае. «Это был обычный завод, где раздельно перерабатывали разные категории отходов: металл, стекло и все остальное, — рассказывает Асунсьон. — А затем я прошлась вместе с инженером, и он показал мне, где происходила переработка фекалий со всего города». Внимание Асунсьон приковал прямоугольник с утрамбованными экскрементами. Когда художница спросила сопровождающего, что это, он ответил: «Вам стоит прийти в подходящий сезон. <...> Когда потеплеет и погодные условия будут подходящими, эти фекалии начнут цвести».
Инженер рассказал художнице, что большая часть семян, проходящих через желудочно-кишечный тракт обитателей и гостей Дубая, остаются целыми и невредимыми. При должном уходе из них вырастают томаты, арбузы, баклажаны, кабачки, гранаты, подсолнухи, тыквы и многие другие растения.
Вдохновившись этим знанием, Асунсьон решила провести собственный эксперимент. Своим проектом художница хотела показать, что, во-первых, наше тело — это целая экосистема, а во-вторых, наша связь с природой неоспорима уже потому, что мы выступаем вместилищем для многих других форм жизни — например, различных микроорганизмов.
Деколонизация сада
О пределах устойчивости растений размышляет и Эрнесто Пухоль — художник из Нью-Йорка, проживающий сейчас в Сан-Хуане, столице Пуэрто-Рико. Колонизация Америки европейцами привела не только к истреблению местного населения, но и к вытеснению местной флоры растениями, которые завоеватели привезли с собой из Африки, Китая и Индии. Многие из произрастающих на берегах Карибского моря растений, ягод и фруктов — например кофе, бананы, авокадо, кокосы и манго — это не родные для региона культуры, объясняет Пухоль. Поэтому, в отличие от местных ацеролы, гуавы, папайи, маракуйи и квенепы, они менее устойчивы перед болезнями и ураганами, а еще менее привлекательны для эндемичных насекомых-опылителей и птиц, ищущих места для сооружения гнезд.
В попытке привлечь внимание к засилью колониальных растений Пухоль вернулся в Сан-Хуан, где провел детство, и разбил здесь сад, ставший пристанищем исключительно для коренных растений Карибского региона, вроде пименты кистевидной и западно-индийского лимонного сорго.
Садоводство как экологический активизм
А для австралийского художника Ллойда Годмана работа с растениями — это возможность минимизировать свой углеродный след.
Поэтому в собственных работах Годман использует ксерофиты, то есть растения, очень медленно испаряющие влагу. В основном Годман работает с тилландсиями. При помощи особых волосков, трихом, они накапливают воду на своей поверхности, не нуждаясь ни в корнях, ни в почве. Кроме того, эти растения, в отличие от многих других, способны захватывать углекислый газ по ночам.
Из металлических конструкций, оплетенных тилландсиями, художник создает скульпутуры, вращающиеся в воздухе. Около десятка таких произведений установлены в австралийских Мельбурне и Хобарте; еще три размещены во Франции. Эти работы не требуют особого ухода, остаются на месте монтажа годами и поглощают углекислый газ по ночам, когда многие растения «спят».
Современные художники, работающие с растениями, возвращают в искусство этику и призывают нас, говоря словами куратора упомянутой выставки Rewind/Rewild Анны Саутер, «осознать, что природа — это не „где-то там“, это не великое „другое“, не абстракция, но сеть взаимодействий между реальными животными, реальными растениями и реальными грибами, и человек — неотъемлемая часть этой сети».",2022-02-01T17:48:58+03:00
14,https://knife.media/medieval-disability/,"Паломничества на костылях, страдалец Пимен Многоболезный и легендарная коляска папы Гонория. Как жили люди с инвалидностью в средневековой Европе","Инвалидность сегодня — сложное понятие, включающее социальные, медицинские и правовые факторы. Но можно ли изучать инвалидность, когда речь идет о далеком прошлом? Историки, работающие в области medieval disability studies, считают: с некоторыми оговорками — да. Где и на что жили инвалиды, какие приспособления облегчали их жизнь и как им удавалось путешествовать? Разбирается историк Наталья Пелезнева.
В Средние века строгих рамок для понятия «человек с инвалидностью» не было. Ориентировались скорее на состояние конкретного человека, особенно на хорошо заметные внешние проявления. Одно и то же состояние здоровья для кого-то было непреодолимым препятствием, а кому-то вовсе не мешало. Например, если в европейской аристократической семье рождалась девушка с сильной асимметрией плеч, это могло стать большой проблемой. Семьи, занимающие высокое положение, нередко использовали браки дочерей как возможность породниться с другими уважаемыми кланами. С такой особенностью искать мужа было гораздо труднее: считалось, что симметрия тела — залог плодовитости и благополучных родов. А вот крестьян, как предполагают ученые, такая черта у дочери беспокоила бы гораздо меньше — лишь бы это не мешало работать. Средневековые представления об инвалидности заметно отличались от наших, они были более размытыми и зависели от конкретной ситуации.
Почему люди приобретали «особенности здоровья»
Жизнь в Средние века не назовешь легкой, и многие ее обстоятельства приводили к сильным нарушениям здоровья, от которых уже не получалось избавиться. Во-первых, как и сегодня, человек мог родиться с врожденным заболеванием, которое влияло на всю дальнейшую жизнь. Свои следы могли оставить и болезни, пережитые во взрослом возрасте, и неумолимое приближение старости.
У многих здоровье отняла война. Описания расправ над противником в средневековых текстах потрясают жестокостью. Хронисты могли приукрасить отдельные детали, но в целом их сообщения показывают, что уровень насилия был действительно высоким. Жестокость проявляли и рядовые солдаты, и командование. Пострадать можно было не только на поле боя. Иногда захваченных пленников намеренно калечили, чтобы они служили живым напоминанием о том, на что способно войско противника. Например, писали, что Симон IV де Монфор, взяв штурмом поселение Бран, где укрылись катары, велел изувечить всех его защитников. Более сотни человек лишились глаз и носа. Одному из проигравших всё же оставили один глаз, чтобы он мог отвести соратников в соседний город и рассказать там о зверствах подданных де Монфора.
Нанести такие травмы мог не только враг, но и собственный правитель. Истязания, затрудняющие дальнейшую жизнь, были популярным наказанием за многие преступления. Преступникам отрубали кисти и стопы, отрезали нос. Некоторые историки считают, что со временем кары со стороны светских властей становились всё более жестокими. На это могло повлиять возрождение норм римского права, начавшееся в XII веке: римляне широко применяли калечащие меры. Как и в случае истязаний на войне, основная цель заключалась не в боли. Пытка должна была осложнить человеку всю дальнейшую жизнь. У пострадавшего возникали и физические трудности, и проблемы с репутацией. Окружающие обращали внимание на изуродованное лицо или тело, гадая, где несчастный мог приобрести такие увечья: не был ли он наказан, например, за воровство?
Пожалуй, чаще всего люди получали травмы на работе. Иногда ответственность за это нес работодатель. Например, лангобардский эдикт, принятый при короле Ротари в VII веке, обязывал нанимателя заплатить компенсацию каменщикам, если те пострадают на стройке. Какие именно травмы получали во время работы, показывают источники позднего Средневековья. Они упоминают о человеке, который лишился ноги, работая в поле; о строителе, на которого обрушилась стена; о звонаре, что свалился вниз, карабкаясь на колокольню; о двух варщицах пива, упавших в чан с горячим суслом. В эпоху Высокого и позднего Средневековья тех, кто утратил здоровье на работе, могла поддерживать гильдия — объединение людей определенной профессии. Члены гильдии платили взносы, и часть средств шла на содержание пострадавших.
Какой образ жизни вели инвалиды
Может показаться, что в Средние века у людей с тяжелыми нарушениями здоровья практически не было жизненных перспектив помимо одиночества и нищеты. На деле такая судьба была скорее исключением.
Большинство инвалидов в ту эпоху не покидали своего привычного социального круга. Они продолжали быть членами мелких и крупных сообществ: оставались жить в своей семье, выполняли посильную работу, по-прежнему были включены в жизнь города или деревни. Эти социальные связи позволяли сохранять статус.
Инвалид мог жить и в больнице — например, при монастыре. Но таких лечебниц было не много, поэтому мест не хватало. К тому же жизнь в больнице еще не гарантировала, что за человеком будут ухаживать. Например, не повезло одному из героев Киево-Печерского патерика, сборника историй о жизни в Киево-Печерском монастыре. Пимен, прозванный Многоболезным, родился больным и еще в юности поселился в монастыре. Что за недуг у него был, мы не знаем, но Пимен не мог ходить и не покидал свою келью. Монахи, которые должны были ухаживать за больными, нередко забывали о нем или брезговали подходить к нему «смрада ради», так что иногда Пимену приходилось ждать пищи и питья по два-три дня.
Киево-Печерский патерик рассказывает и о чудесах: нерадивые «медбратья» в итоге получили по заслугам. Одного из них «вдруг огнем стало жечь, <...> так что он не мог встать три дня, и, не стерпев жажды, начал кричать: „Помогите мне, Господа ради, умираю от жажды!“». Осознав, что испытывал Пимен, монах раскаялся, и наказание тотчас прекратилось. Конечно, составитель нравоучительного рассказа мог и преувеличить, но обитатели таких больниц действительно иногда жаловались на небрежность служителей.
Пимен мечтал попасть в монастырь и в итоге провел в нем десятки лет, но многие люди Средневековья, наоборот, стремились побывать в других городах и даже странах, инвалиды не исключение. Самым простым способом сделать это было паломничество.
Обычно в паломничество отправлялись группами, где были и здоровые люди, которые помогали инвалидам в пути.
Как пытались облегчить жизнь людей с инвалидностью
Итак, общество в целом не игнорировало потребности инвалидов. Более того, существовали способы облегчить жизнь людей с «особенностями здоровья». Мог ли человек ими воспользоваться, зависело, конечно, от его финансовых возможностей.
Некоторые из этих средств мало изменились с тех пор — например, многие устройства для тех, кому трудно ходить. Материалы совершенствуются, но конструкция тростей и костылей остается прежней.
Для тех, кто лишился руки или ноги, делали протезы. Например, такой нашли в захоронении VI века на территории Австрии. Это металлическое кольцо, на котором заметны несколько сантиметров обугленного дерева. Удивительно, что органический материал сохранился, обычно дерево быстро разлагается в почве. Обладатель протеза, видимо, был всадником: на останках много характерных повреждений. Этот человек пережил ампутацию и носил свою деревянную ступню как минимум несколько лет.
Были и менее привычные нам протезы. 
Скорее всего, у него был еще и деревянный протез: у скелета нет лучевой и локтевой костей правой руки, а рядом с локтем сохранилась металлическая пряжка. Ученые считают, что деревянное «предплечье» крепилось на кожаных ремешках. Зубы мужчины оказались сильно изношены: возможно, он часто подтягивал эти завязки зубами. Как и всадник, потерявший ступню, этот человек прожил много лет после ампутации.
Слабое зрение тогда создавало куда больше проблем, чем сегодня, даже если до полной слепоты человеку было далеко. Нарушения, которые в XXI веке легко корректируют линзы и очки, были тогда препятствием для нормальной жизни. Технологий, которые помогли бы улучшить зрение, Европа не знала до конца XIII века. В 1280-х где-то в Италии появляются первые очки для близоруких. Условия для этого были самые подходящие, хватало и знаний, и материалов. В 1260-х и 1270-х при папском дворе собираются интеллектуалы, создающие важнейшие средневековые трактаты об оптике, а в Венеции в это время оттачивают свое мастерство лучшие стеклодувы. Было и множество потенциальных заказчиков. Очки были нужны и пожилым монахам, работавшим над рукописями, и купцам, разбиравшим записи в бухгалтерских книгах.
Не для всех годился и другой способ решения проблемы — найти поводыря. Тем не менее это была не редкость, на многих средневековых иллюстрациях изображены люди, помогающие слепым идти (здесь, конечно, возможны и отсылки к библейским сюжетам). Были и собаки-поводыри, их изображения можно встретить на полях рукописей. Пес мог выполнять не только роль проводника. На некоторых миниатюрах собака держит в пасти миску — исследователи считают, что это миска для подаяния.
Люди с нарушениями слуха и речи, как и сегодня, использовали для общения жесты. Вряд ли в Средневековье удалось создать полноценный жестовый язык, похожий на современные языки такого типа. Тем не менее жестовые системы прошлого, видимо, позволяли передавать несложные сообщения. Первые подобные системы создавались не ради слабослышащих людей. Их придумали монахи, поскольку монастырские уставы предписывали время от времени соблюдать «тихие часы». Некоторые и вовсе давали обет молчания. Скажем, во французской обители Клюни создали систему из 118 знаков, обозначающих предметы, действия и некоторые нематериальные понятия. С помощью знаков клюнийские монахи могли обозначить, например, слова «книга», «передай хлеб», «он говорит неправду» и «аллилуйя!». Похожие знаки использовали и те, кому были недоступны речь и слух. Ученые предполагают, что даже небольшого количества знаков хватало для бытового общения внутри семьи.
А как насчет сложных технических устройств? Историк Ирина Метцлер однажды задалась вопросом, были ли в средневековой Европе кресла-коляски. Самый ранний пример, который ей удалось найти, создали в конце XVI века. В средневековых источниках не находят ни изображений, ни упоминаний о таких креслах (за одним исключением). При этом технологии вполне позволяли сделать такое устройство: были и колеса, и механизмы, позволяющие приводить их в движение без посторонней помощи. Исследовательница считает, что проблема в инфраструктуре средневековых городов. В них не было ничего похожего на то, что мы сегодня называем доступной, или безбарьерной средой. Чтобы перемещаться на таком кресле за пределами дома, нужно ровное дорожное покрытие, пандусы, иногда — специальные расширенные двери. Даже если в городе были мощеные улицы, на них то и дело попадались камни и другие препятствия.
Ирина Метцлер нашла лишь одно средневековое упоминание о кресле-коляске, но и в нем историки сомневаются. Папа римский Гонорий IV, который занял престол в 1285 году, страдал подагрой. Болезнь зашла так далеко, что понтифик уже не мог стоять и с трудом двигался, поэтому ему приходилось прибегать к помощи техники. Составители хроник и других документов описывают разные механизмы, которые помогали Гонорию служить мессы. Кто-то утверждал, что у него был специальный «подъемник» для рук, чтобы больной папа мог поднимать хлеб и чашу с вином во время оффертория. Другие писали, что Гонорий перемещался в течение мессы на специальном кресле с колесами. Метцлер считает: даже если у Гонория и было такое кресло, его можно было использовать только на крошечной территории Ватикана, где хватало ровных поверхностей и плавных перепадов высоты. Свободно перемещаться по средневековому городу он бы не смог.
Кто и как изучает инвалидность людей Средневековья
Этой проблемой занимается отдельное направление исторических исследований — medieval disability studies. Оно появилось в конце ХХ века как часть широкой области disability studies. Раньше ученые пытались вписать сюжеты об инвалидности в привычный нам «нарратив восстановления/выздоровления». Он предполагает, что человек, потерявший здоровье, непременно хочет излечиться, поэтому постоянно ищет способы, которые помогут выздороветь. Но далеко не все средневековые сюжеты о болезнях и инвалидности укладывались в эту схему. Например, упомянутый выше Пимен Многоболезный прямо говорил, что не хотел бы исцелиться: он считал свое тяжелое земное существование путем к вечной жизни и спасению души.
Одна из основных целей disability studies состоит в том, чтобы посмотреть на болезнь или инвалидность не как на чисто медицинскую проблему, а как на явление, в котором пересекаются медицинские, социальные, политические, экономические и культурные факторы. Для этого очень важно изучить не только теорию, но и разные мнения и взгляды самих людей с особенностями здоровья. Поэтому в таких исследованиях, касающихся современности и относительно близких к нам исторических периодов, широко используют автобиографические документы. Сегодня источников достаточно: люди, столкнувшиеся с этими проблемами, пишут о своем опыте книги, ведут блоги, дают интервью. Для Средневековья же такие тексты — огромная редкость, потому что и сама автобиография тогда была не самым популярным жанром (хотя отдельные мотивы можно встретить в разных памятниках).
Историки ХХ века предпочитали строго медицинский взгляд, они пытались сопоставлять средневековые сюжеты с современными диагнозами. В начале XXI века самой популярной стала социологическая модель, она рассматривала средневековую инвалидность как сложный конструкт, который постепенно сложился в европейском обществе. Историки сходятся во мнении, что большинство инвалидов не выжили бы в средневековой Европе в одиночку, — но и здоровый человек тогда не справился бы один. Только объединяясь в сообщества, мелкие и крупные, люди могли вынести условия той эпохи. Инвалиды были неотъемлемой частью этих сообществ, хотя до появления современных инклюзивных подходов оставались столетия.",2022-02-02T17:02:26+03:00
15,https://knife.media/broadcasting/,"Музыка, нокаут и сигнал «Титаника». Как уличный торговец газетами создал в Америке массовое радиовещание","В 1906 году нью-йоркский подросток-иммигрант Давид Сарнов пришел работать посыльным в «Маркони и Ко» — самый главный радиостартап той эпохи. Через 5 лет он организовал первую медицинскую консультацию по радио, а через 15 — подсадил Америку на радиовещание. А еще он очень любил рассказывать о себе самые разные басни. Разбираемся в его биографии, рождении радиовещания и отделяем зерна от плевел вместе с автором канала «история экономики» Александром Ивановым.
Стэнфордский университет будущий изобретатель радиовещания Чарльз Херрольд так и не окончил — проучившись три года, он вынужден был по причине слабого здоровья оставить вуз. Зато за время учебы юноша успел вдохновиться идеями Гульельмо Маркони и понял, что мир ожидает бум радио, а раз так, то будет и спрос на специалистов в этой области, и в своем родном Сан-Хосе он открыл колледж радиосвязи.
Так, собственно, родилась первая в мире радиостанция, ведущая регулярные трансляции для неограниченного круга слушателей.
Это радио не приносило своему создателю ни славы, ни денег, оно было истинным hobby для настоящего джентльмена (а Херрольд, автор множества изобретений, который много лет спустя закончил свою жизнь в нищете и забвении, работая уборщиком в доках Сан-Франциско, без сомнения, был настоящим джентльменом), которое не слишком-то обращало на себя чье-то внимание — в конце концов, с приемными устройствами дело обстояло тогда совсем никак и слушателей у этой радиостанции было меньше, чем пальцев на руке.
Для такого способа распространения передач Херрольд придумал даже специальное слово — «бродкаст», которое тогда означало только «разбрасывание семян в землю». Лет десять этот образ никому не говорил ничего, ничего больше, кроме как сельскохозяйственные работы, не означал и получил распространение в заложенном Херрольдом значении уже в 1920-е. Заметим, что бродкаст — один из англицизмов, так и не прижившихся на нашей почве, попытка его перевода (с современным значением) как «широковещательный канал» выглядит несколько громоздко и тоже не прижилась.
Но что взять с фантастов и фантазеров? Поиск следов хоть каких-то дискуссий в обществе на тему будущего радиосвязи не приводит ровно ни к чему — известно только, что в 1915 году в Нью-Йорке младший менеджер компании «Маркони и Ко» пишет президенту компании письмо о том, что будущее — за радиотрансляциями, их ждет коммерческий успех, а приемные устройства (он называет их «мьюзик бокс» и приводит ссылку на подходящий патент) будут востребованы в миллионах экземпляров.
Звали этого младшего менеджера Давид Сарнов (David Sarnoff), и к этому 24-летнему пареньку из глухой белорусской деревни, карьерные дела которого как раз шли в гору, в целом прислушивались, вот только время, по мнению президента компании, было выбрано неудачно — шла Первая мировая, и «Маркони» был завален военными заказами. Во всяком случае, официальный ответ на официальное письмо был дан.
К счастью для радиовещания, Сарнов был именно тем человеком, который понимал, где лежат деньги, и доводил дела до конца.
Его биографию часто приводят как пример человека, который «сделал себя сам», и как образец «американской мечты». Во всяком случае, история его жизни и в самом деле достаточно любопытна, чтобы ознакомиться с ней хотя бы вкратце.
Давид Сарнов родился в местечке Узляны (около 40 км от Минска), его отец был маляром, семья жила впроголодь, и отец решил попытать счастья в Нью-Йорке, куда отправился сначала один, чтобы заработать денег на билет для семьи. Необходимые для покупки самых дешевых билетов 144 доллара он копил долгие 4 года (Давид эти 4 года провел в Борисове, в хедере, изучая Тору), а когда семья прибыла в Нью-Йорк, то выяснилось, что здоровье главы семьи окончательно подорвано. Так, в возрасте 9 лет Давид отправляется искать работу, а самым простым и очевидным заработком оказалась продажа газет. Надо сказать, что, на счастье семьи Сарновых, мальчишка оказался трудолюбивым и предприимчивым — спустя пару лет у него уже своя «газетная биржа»: он занимает место в очереди за утренними газетами с вечера, скупает такую часть тиража, на которую только хватает денег и перепродает газеты тем, кто приходит позже, — его наценка минимальна, а перепродаваемые тиражи — большие, и это дает больший заработок, чем приставание к прохожим с целью впарить им свежую газету, да и времени на бизнес тратится меньше. А время мальчишке из самых низов нужно для получения хотя бы самого минимального образования.
К 14 годам у него уже свой газетный киоск, но Сарнов не зацикливается на этом скромном успехе. Он прилежный ученик бесплатных программ «Образовательного альянса» (больше получить хотя бы зачатки образования негде — учеба стоит денег), где больше всего уделяет внимание английскому и естественным наукам.
В то время уже много говорят о радио и телеграфе, и Сарнов оказывается в компании, которая находится на пике самых передовых достижений: в 1906 году он становится сотрудником «Маркони и Ко». В компанию он приходит посыльным — это, собственно, максимум из того, что он мог получить со своим образовательным багажом и связями.
Здесь Сарнов завоевывает доверие и внимание самого Маркони, который чуть ли не лично учит его пользоваться телеграфным ключом и дает поручения — сначала попроще, а потом — всё более сложные.
Сарнов и сам неплохо работает на собственный имидж — в 1911 году его имя впервые попадает в газеты в связи с дистанционно установленным диагнозом (инфицирование зуба) одному из членов экипажа рыболовного судна врачом с берега. Не совсем ясна роль Сарнова (вроде бы он устанавливал оборудование на судне и на берегу), но с газетчиками общался только он. Нашим современникам, возможно, сложно понять, в чем тут сенсационность, но в 1911 году подобное было из разряда фантастики.
Аналогичный опыт год спустя сделал его знаменитым — в 1912 году именно он (это по озвученной им легенде, конечно же) поймал сигнал бедствия с «Титаника», а затем в течение трех суток общался с кораблями, участвовавшими в спасении людей.
Так вышло, что именно Сарнов стал для прессы главным источником информации, и хотя злые языки говорили, что сам он тогда не умел работать на ключе и был просто менеджером группы телеграфистов из трех человек, это оказалось неважным, во всяком случае для той же прессы.
Неизвестно, услышал ли Сарнов идею об оснащении кораблей радиостанциями от умных людей и развил ее или пришел к этой мысли сам, но именно его имя «приклеилось» к закону о том, что любой корабль, на котором размещено более 50 пассажиров, должен быть в обязательном порядке оснащен рацией.
После выхода этого закона дела Сарнова внутри корпорации «Маркони» сделали очередной скачок: в компании решили назначить 21-летнего юношу главой группы менеджеров, занятых оснащением судов. Заметим, что справился он с этой задачей очень уверенно.
Одним словом, когда Сарнов впервые обратился к руководству с темой организации бродкаста, он уже был в корпорации «Маркони» фигурой заметной и авторитетной и состоял в должности главного инспектора компании (повышение он получил, оснастив радио железную дорогу — и станции, и локомотивы), но и отказ прозвучал вполне мотивированно — и Сарнов, как он позже говорил, «поступил как солдат»: всё свое время и силы он тратил тогда на выполнение военных заказов, но не переставал думать о бродкасте.
Годы вынужденного простоя Сарнов посвятил «наращиванию мускулов» в теме радиотрансляций, которая, как теперь становится понятно, не оставляла его ни на минуту. Он узнал о скромной радиостанции в Сан-Хосе и в дальнейшем применял слово «бродкаст», показавшееся ему очень удачным.
Но главное — он много общался с изобретателями, среди которых и его приятель Альфред Голдсмит, человек, воплотивший мечту Сарнова о «музыкальном ящике» в жизнь. Свое творение Голдсмит назвал радиолой. Однако в производство в дальнейшем пойдет не радиола приятеля нашего героя, а разработка Эдвина Армстронга, отличавшаяся компактностью, отсутствием внешней антенны, более качественным приемом сигнала и воспроизведением звука — как говорится, ничего личного, только бизнес.
Под тем же лозунгом — «ничего личного» — происходит поглощение компании «Маркони» группой инвесторов, среди которых «Дженерал Электрик». Говорят, сделку активно лоббировал сам Сарнов, рассказывая инвесторам, что стоит создать компанию, аккумулирующую патенты в области радио, благо сама тема радио находилась на пике роста. При этом Сарнов полагал, что поскольку бывший благодетель Маркони не принял его идею бродкаста, то стоит попробовать сделать то же самое в новых условиях.
Так была создана корпорация RCA (Radio Corporation of America), в которой Сарнов получил должность менеджера коммерческого отдела и где он очень быстро продвинулся по службе, реализовав то, на что никак не мог получить одобрения, так как в новой структуре его идея бродкаста тоже не вызывала понимания.
Базовая идея радио, активно развиваемая во всем мире, заключалась всё-таки в передаче информации по принципу «точка — точка», возможности радио как средства массовой информации никто в мире не рассматривал всерьез, людям, принимающим решения, казалась крайне смешной мысль о том, что кто-то, кто бы то ни было, сможет разговаривать с размытой и непонятной аудиторией, состоящей из случайных лиц. Кстати, кажется, сам Сарнов тоже поначалу сомневался в таких перспективах, но он полагал, что музыка — вот то, что объединит многих, отсюда и идея «мьюзик бокса». Его оппоненты и в самом деле к идее трансляции музыки относились более сдержанно, во всяком случае, приступов остроумия она не вызывала — Сарнов апеллировал к широкой популярности граммофонов и патефонов и пластинок с записями.
Так или иначе, но Сарнов, опираясь больше на собственный авторитет и служебные возможности, чем на мнение своего начальства, пробил покупку патента Армстронга на «музыкальный ящик» (Армстронг стал миллионером, к неудовольствию друга Сарнова Голдсмита) и построил первую радиостудию, откуда шло музыкальное вещание.
Дело, однако, двигалось не слишком активно: в течение 1919 года в 120-миллионной Америке было куплено всего 5 тысяч устройств Армстронга. Сарнов, конечно, ожидал, что потребитель, в отличие от инвесторов, проголосует за радио кошельком, но этого не случилось — в стране нашлось не так уж много меломанов, которые предпочли радио пластинке на своем патефоне. Идея с музыкальным бродкастингом нуждалась в расширении.
Всё изменило событие, о котором писали все газеты Америки и которого ждал каждый американец: на 2 июня 1921 года был запланирован боксерский поединок между тяжеловесами — кумиром американцев Джеком Демпси и французом Жоржем Карпентье. Сарнов почувствовал, что его детище может себя проявить, RCA трудилось, оборудовав место для комментатора на стадионе в Нью-Джерси и развесив столько громкоговорителей-«колоколов», сколько смогла.
В 1924 году не меньше 2,5 млн американских семей уже имели радиоприемник, в 1927-м число проданных радиол превысит 10 млн, а доходы RCA от продажи приемных устройств составили в 1924 году 80 млн долларов и надолго стали самой большой из доходных статей компании — больше, чем эксплуатация трансконтинентальных линий связи, выполнение военных заказов и передающих и принимающих устройств типа «точка — точка», на которых всего несколько лет назад предполагалось строить коммерческое благополучие компании.
Идея о том, что недорогой массовый продукт выгоднее, чем дорогой и уникальный, в очередной раз восторжествовала.
Летом 1921 года одна из крошечных радиостанций в Нью-Йорке, принадлежавшая соучредителю RCA, компании AT&T, впервые попробовала разместить в эфире рекламу. Рекламодатель, один из магазинов, заплатил за объявление четверть доллара — цена больше походила на стоимость проигранного пари, чем на бизнес, но очень быстро размещение рекламы стало прибыльным занятием. Выяснилось, что на этом можно делать деньги, зарабатывать точно так же, как зарабатывают газеты, и с того самого момента количество радиостанций в Америке росло невероятно: к концу 1921 года, того самого, когда страна была сражена репортажем о бое тяжеловесов, в Америке работает уже 30 радиостанций, а через два года — более 500.
Кстати, Сарнов, как человек, делающий свою биографию сам (или сам ее надиктовывающий), позже расскажет, что он лично поставил тот самый первый эксперимент с рекламой на малоизвестной радиостанции — так сказать, протестировал потенциал идеи на стороне.
Успех идеи Сарнова сказался и на его бизнес-карьере — он быстро стал вице-президентом RCA, но головокружительные высоты, на которые судьба вознесла продавца газет из бедного еврейского квартала, не остановили его и не заставили почивать на лаврах.
Первым делом он «исправляет» то, что принято называть «ошибкой Маркони», — легендарный итальянец в свое время доказывал, что радиосигнал способен без проблем преодолевать преграды в виде толщи воды или грунта и, отражаясь от облаков, распространяться беспрепятственно по всему земному шару (заметим, эта его убежденность отлично помогала ему в самом начале века «рекрутировать» сторонников радио), но к 1920-м годам стало совершенно ясно, что это не так, а значит, радиосигнал из студии RCA в Нью-Йорке будет доступен довольно ограниченному кругу слушателей. Сарнов берется за очень сложное решение — организацию сети радиостанций по всей стране — и успешно разбирается и с этой проблемой. Для рекламодателей он устанавливает самый высокий ценник, это логично, ведь аудитория RCA — вся страна.
Еще одним шагом вперед стало появление радиоприемников в автомобилях: Сарнов вовремя заметил резко возросшую популярность машин и быстро нашел для себя новый рынок.
В 1926 году именно Сарнов создал компанию NBC — специально для производства контента. Радиоспектакли, прямые включения из оперных залов (и даже свой оркестр радио), репортажи, новостные передачи, тематические обзоры и, конечно же, рекламные ролики — всё это рождалось под чутким руководством Сарнова в NBC, компании, которая прекрасно чувствует себя по сей день.
Успех бродкастинга в США быстро отозвался во всем остальном мире: в большинстве стран Европы свои радиостанции и регулярные радиопередачи появились уже к концу 1921 года, а в течение следующих лет число радиостанций выросло до нескольких сотен.
Конечно, радиопередачи пришли и в СССР — их рассматривали, и не без основания, как мощнейший пропагандистский инструмент.
Интересно, как оценивал уровень счастья, достигнутый посредством радио, Сарнов? Мы об этом, конечно, ничего не знаем, но, судя по тому, с каким азартом и вовлеченностью он погрузился в создание следующего своего детища — телевидения, ему казалось, что для достижения счастья нужно было всё-таки нечто большее.
Правда, совсем не факт, что Давид Сарнов мыслил именно категорией счастья всего человечества, может быть, это и приносило ему удачу во всех начинаниях.",2022-01-31T16:34:23+03:00
16,https://knife.media/third-cinema/,«Кинематограф освобождения» против неоколониализма и Голливуда. Как латиноамериканские режиссеры 1960-х снимали радикальное кино,"В 1967 году лидер французской «новой волны» Жан-Люк Годар сделал неожиданный поворот: вместо обычного, хотя и насыщенного социальными аллюзиями кино он на волне мировых левых и антиколониальных протестов стал снимать прямолинейные политические фильмы. Режиссер Мишель Хазанавичус, снявший фильм «Молодой Годар», увидел в этом трагедию. А многие другие — один из важнейших этапов в творчестве мастера. Но Годар был не одинок, за несколько лет до него радикальное кино, направленное против проамериканских правых диктатур, расцвело в Бразилии и Аргентине. Константин Чаплий рассказывает о его короткой, но яркой истории.
Эстетика голода
Движение Cinema Novo зародилось в 1960-м. В 1954 году бразильский диктатор Варгас застрелился во время направленного против него, но неудавшегося военного переворота, а выбранный им в 1950-х курс на политическую и культурную либерализацию был продолжен его преемниками. В то же время обанкротилась и крупнейшая продюсерская компания Vera Cruz, заполнявшая национальный рынок шаблонной продукцией голливудского образца. Возникший культурный вакуум заполнили молодые режиссеры, заряженные духом свободы и непримиримости по отношению к социальной реальности. Это были Нелсон Перейра душ Сантуш, Руй Герра и, пожалуй, наиболее радикальный и влиятельный Глаубер Роша. На примере последнего мы проследим изменения, происходящие с бразильским кино в эпоху политических противоречий.
Человек, способный совладать с собой, способен совладать с любой стихией. Но когда он один выступает против стихии, его самоуверенность оказывается наивной и приводит к трагедии. В фильме «Буря» (1962) Глаубера Роша морская стихия, мощная сила, неподвластная человеку, но лишь богам и их прямым потомкам на земле, противостоит простым рыбакам, орудующим рваными сетями и ржавыми гарпунами. Их предки были рабами, которых отправили из Африки в Бразилию. И хотя рабство формально в прошлом, рыбаки до сих пор трудятся в рабских условиях. Африканское прошлое проявляется также в ритмичных танцах и мифологических верованиях. Как гласят титры в начале фильма, «народ живет под властью трагического мистицизма». Миф служит прикрытием властным отношениям, которые угнетают рыбаков и которые якобы невозможно преодолеть. А за завесой причудливых и по-настоящему зачаровывающих легенд оказываются банальная нищета и эксплуатация.
Один из героев фильма, Фирмино, давно отказался от рыбацкой жизни и работает нелегально в городе. Он изворотлив и подл, но в то же время весел, его речь и движения наполнены жизнелюбием. Он привлекает и отталкивает. Но главное его качество ‒ острая чувствительность к любому проявлению несправедливости, а что еще важнее ‒ способность видеть, что или кто несет за нее ответственность.
Но он вынужден подчиняться старшему рыбаку, на стороне которого авторитет и власть мифа. Материальность голода здесь выступает против мифологии подчинения. «Желудок должен сильно болеть, и когда у него большая рана, все кричат хором», ‒ скажет Фирмино и запустит череду драматических событий, изменивших отношение Аруана к действительности. Он больше не будет с ней смиряться, он решает с ней бороться, противопоставить свою правду власти и деньгам.
Фильм заканчивается моментом осознания Аруана. О том, что произойдет дальше, зритель может догадаться самостоятельно.
Этот фильм, как и многие другие, был снят в «эстетике голода». Так называется статья-манифест, написанная Глаубером Роша в 1965 году. И хотя фильм вышел раньше, он во многом предвосхищает идеи, заложенные в манифест. «Эстетика голода» говорит больше о социально-политических противоречиях Латинской Америки, чем собственно о кино. Это принципиально для режиссеров Cinema Novo: они смещают акцент с искусства как объекта, обладающего абсолютной ценностью, на рассмотрение искусства как области человеческой деятельности, сильно зависимой от других, и в первую очередь от политики. Поэтому неудивительно, что в главном манифесте движения речь идет о голоде, насилии и неоколониализме, а не о монтажных приемах и культурных отсылках.
Причем сопротивлению насильственному:
Земля, обреченная на страдания
Второй этап развития движения Cinema Novo (1964–1969) приходится на годы реакции в бразильском обществе. 1 апреля 1964 года военные свергли демократически избранного президента Жуана Гуларта, представляющего левые силы. После двух десятилетий демократизации и социальных реформ в стране установилась военная диктатура. Общество погружалось в апатию. Оптимизм режиссеров Cinema Novo, характерный для первого этапа, начал испаряться, а вместе с ним и возможности создания радикального кино. Однако процесс всеобщего угасания происходил постепенно.
Фильм «Земля страдания» (устоявшийся перевод ‒ «Земля в трансе», 1967) Глаубера Роша является аллегорией событий, происходивших в Бразилии в это время. Место действия ‒ вымышленная страна, иронично названная Эльдорадо. В центре сюжета оказывается революционный интеллигент Пауль Мартинс, который, мечась между разными политическими силами, пытается бороться с Порфирием Диасом, консервативным президентом и по совместительству его бывшим другом. Неуверенность Мартинса, его бесконечный поток саморефлексии отражается и на форме фильма ‒ головокружительный монтаж разрывает повествовательные нарративы пленки и простые истины линейной истории. Политическая турбулентность затягивает зрителя в свой смертоносный ураган так, что после просмотра самому можно потерять почву под ногами.
Эстетически «Земля страдания» ближе к фильму «На серебряной планете» польского режиссера Анджея Жулавски, известного своей неоднозначностью, гротескной актерской игрой и радикальной формой, чем к более ранним фильмам того же Глаубера Роша.
Фильм-действие
Пока в Бразилии тьма только начинала сгущаться, в Аргентине политическое противостояние уже разгоралось вовсю. Масштабные забастовки рабочих по всей стране часто перерастали в прямое столкновение с властью. Ужасающая бедность соседствовала с непримиримым духом сопротивления, витальность бунта противостояла безжизненности угнетения. В этой атмосфере рождается фильм-действие, фильм-манифест, фильм-событие ‒ «Час печей» (1968, Фернандо Соланас, Октавио Хетино ‒ движение Cine Liberación). Своим названием фильм обязан преданию о том, как первые европейцы-колонизаторы, отправившиеся покорять Латинскую Америку, увидели залитый огнем горизонт. Это был огонь печей, раскинутых по всему юго-восточному побережью, ‒ в них местные индейцы готовили себе пищу. Возможно, колонизаторы смотрели на свое будущее, на огонь, в котором суждено сгореть их властным амбициям.
Общая продолжительность фильма ‒ 4 часа 20 минут. Он поделен на три части: «Неоколониализм и насилие», «Закон освобождения», «Насилие и освобождение». Фильм построен как коллаж из архивных хроник и документальных сцен, снятых самими режиссерами; нарративные эпизоды чередуются с абстрактными рассуждениями; фильм лавирует между жанрами, вернее, они его просто не интересуют ‒ «для чего» важнее «как». Первая часть ‒ своеобразное введение в тему неоколониализма и того насилия, которое он порождает в обществе. Со стороны кажется, что картина выполнена в стиле грубой агитки: чтобы показать всем, кто «плохой», а кто «хороший». На деле, в реальности аргентинских крестьян и рабочих, фильм выглядит скорее как долгожданная попытка обнаружить истинных виновников народных бед. Итак, кто же находится по ту сторону баррикад? Ответ: сменяющие друг друга диктаторские и псевдолиберальные режимы, поддерживаемые США, которые, по мнению режиссеров, используют соседей по континенту в качестве придатка своей империи, выкачивая из них ресурсы.
Вторая часть фильма ‒ «Закон освобождения» ‒ гораздо более экспериментальная по форме и более дискуссионная по содержанию, чем первая. Но эксперимент в фильмах Cine Liberación значит не то же, что для элитарной киноиндустрии: эксперимент призван вызвать дискуссию, спор, сомнение в рядах зрителя и перевести их из состояния пассивного созерцания к активному действию. Черный экран и белые титры в самом центре повествования служат именно этой цели (совсем как в фильмах Ги Дебора).
Во второй части рассматриваются причины нынешнего положения дел в Аргентине. Мы узнаем, кто такой Хуан Перон, как его свергли в 1955-м и что началось после. Перон во многом напоминал Варгаса: он также проводил последовательную социальную политику и стремился к национальной независимости, также пытался «примирить» различные слои населения и также создавал культ вождя. Перону пришлось эмигрировать, а в это же время в Аргентине его имя стало символом борьбы против угнетения. Перонисты устраивали забастовки, проводили шествия и митинги за улучшение условий труда и жизни, но положительного результата это не дало. Герои фильма (профсоюзные активисты) приходят к выводу о необходимости захвата власти рабочими и организации народного рабочего правительства. Вторая часть заканчивается обращением к зрителю, который сам должен сделать вывод о том, как быть с фактами, представленными в фильме, а главное ‒ как дальше действовать.
О действии ‒ третья часть с говорящим названием «Насилие и освобождение». Метод: монтаж ‒ нелинейный, ход рассуждений ‒ последовательный. Мы видели профсоюзных активистов, говорящих о необходимости взятия власти в стране рабочими. А за этим последовало насилие с обеих сторон — беспрецедентное в истории Аргентины. Фильм заканчивается не призывом к насилию, а призывом к дискуссии, к обсуждению тех идей и фактов, которые были в нем представлены. В «Часе печей» много говорится о действии, о необходимости действовать, создавать, изобретать, о недостаточности одних рассуждений и теорий.
Фильм был снят в 1968 году. В 1969-м в стране начались миллионные забастовки, которые не прекращались вплоть до возвращения Перона в 1973 году. А потом вновь возобновились в 1974-м после его смерти и установления режима правых перонистов. Но это были уже не забастовки, а партизанская война, уравнявшая всех жителей страны перед лицом смерти.
Дракон зла против всех и никого
В 1968 году бразильская диктатура вводит полноценную цензуру в стране. Но сопротивления в стране не случилось. Фильмы, которые снимались в это время, маскировались китчевой эстетикой тропикализма, прикрывая едва заметное политическое содержание. Тропикализм как бы переваривал иностранные культурные продукты и смешивал их с бразильской культурой. Пестрые краски и национальные сюжеты в гротескных рамках зачастую приводили к появлению нарочитой невнятности и сумбурности. Один из последних фильмов Глаубера Роша на родине ‒ «Дракон зла против святого воителя» (1969) ‒ следует этому подходу.
Режиссер переворачивает известную в Бразилии историю про Лампиау, благородного бандита-кангасейро. Если в реальности Лампиау был выходцем из кангасейро и часто выступал на их стороне, грабя богатых и убивая полицейских, то в фильме он предстает в роли наемника по имени Антонио дас Мортес, прислуживающего государственной власти и, напротив, знаменитого подавлением крестьянских восстаний кангасейро. Однако Мортес меняется по ходу фильма ‒ то ли от общения с крестьянами и понимания своей родовой связи с ними, то ли от их магических ритуалов. В итоге Мортес, хоть и помогает кангасейро справиться с ненавистным владыкой, не занимает ничью сторону, оставаясь холодным ангелом смерти. Его дар, его же участь ‒ способность лишать жизни. В фильме нет однозначного вывода, как нужно действовать или на чьей стороне правда (как в «Буре»), нет в нем и явного политического контекста (как в «Земле в трансе»).
Обращаясь к образу Мортеса, обреченного на бесконечную борьбу и поиск врагов, Роша переводит содержание фильма в экзистенциальную сферу, а не политическую, как раньше. Смута наступила не только в государственной политике, но и в умах радикальных художников.
Заключение
Главный текст всего «кинематографа освобождения» был написан Соланасом и Хетино и назывался «К Третьему кинематографу». Задача, которую ставили перед собой режиссеры в этом манифесте, заключалась в создании множества очагов сопротивления культуры, альтернативной неоколониальной. Новая культура в их понимании атаковала существующий капиталистический неоколониальный режим и провозглашала ценности свободы и равенства. Освободительное кино Бразилии и Аргентины вполне следовало этим задачам, но методы производства кино различались в зависимости от особенностей политической ситуации в их стране. Аргентинские Cine Liberación уходят в подполье, снимают и показывают кино незаконно, напрямую выступают против государственного насилия и превозносят насилие народа. В Бразилии Cinema Novo адаптируются под государственную политику в отношении кинопроизводства, всё более и более усложняя аллегории, ускользая от цензуры и стремясь обнаружить пространство для свободного высказывания там, где сама возможность открытого высказывания уже под запретом. Это не значит, что одни из них были правы, а другие — нет. Каждое из этих движений всего лишь действовало в соответствии с собственными возможностями в сложившейся социальной ситуации.",2022-01-28T17:10:31+03:00
17,https://knife.media/butt-in-church/,"«Не смотри телесными очами». Почему на Западе святые — сексуальные, а у нас — нет?","Половина респондентов свежего исследования «Левада-центра» полагают, что за полуобнаженные снимки на фоне православных церквей государству следует наказывать, а еще треть уверены, что за фото нужно давать реальные сроки (что и происходит). В основном так считают люди старше 55 лет (49%), но и в группе от 18 до 24 лет таких 19%. Искусствовед и автор телеграм-канала «бесполезный гуманитарий» Анастасия Семенович предлагает взглянуть на это с точки зрения истории православной эстетики и ее отличий от католической.
Для россиян фото с сексуальным подтекстом на фоне церквей — это неприлично или даже оскорбительно, за такое положено извиняться, а то и садиться в тюрьму. Обнаженка в одном контексте с верой — триггер для россиян. Между тем, в католическом мире чувственность, наоборот, работает на церковь, а католические святые со времен барокко изображаются сексуально привлекательными.
Причем если Барнаба да Модена в XIV веке написал в своей «Мадонне с Младенцем» (1370/75) часть груди с соском плоскостно, то эрмитажная «Мадонна Литта» (ок. 1490) Леонардо да Винчи (1452–1519) показывает правую грудь Богоматери, за которую держится младенец, объемной.
В эпоху Возрождения была даже более пикантная вариация: на картине ученика Леонардо Джампьетрино (1495–1549) «Мадонна с Младенцем» (ок. 1520) Мария дает Иисусу грудь, держа сосок между пальцами, младенец же смотрит в сторону, и получается, что грудь Богородица показывает зрителю.
В православной традиции Млекопитательница не распространилась так широко; кроме того, художники работали в рамках иконописного канона, где обнаженная грудь лишена объема и сексуальной привлекательности.
Иисуса в католическом искусстве тоже показывали не только крошечным младенцем — посмотрите на «Мадонну Палафреньери» (1605/06) Микеланджело Меризи да Караваджо (1571–1610). На картине изображена святая Анна (мать Марии), Богородица и Иисус, которые давят змея (символ греха). Художник пишет Богоматерь в платье с корсетом и вырезом, предлагая зрителю смотреть на грудь (Мария наклонилась вперед, поддерживая Иисуса). Иисус тут уже энергичный мальчик, а не младенец, при этом на картине можно разглядеть, что его крайняя плоть не обрезана.
Тот же Джампьетрино несколько раз писал Магдалину, это центральный образ в его искусстве. В одной из картин святая показывает зрителю полностью обнаженную грудь.
«Кающаяся Мария Магдалина» (между 1508 и 1549), которая находится в Эрмитаже, — тоже с голой грудью и животом, тело святой прикрывают лишь длинные рыжие волосы. Чуть более целомудренно (но тоже без одежды) художник изобразил святую Екатерину Александрийскую.
В России (и тоже в Эрмитаже) хранится одна из двух знаменитых кающихся Магдалин Тициана (конец 1480-х — 1576). Наша версия написала около 1565 года, она более поздняя и «одетая», а вот в районе 1531 года венецианский мастер написал святую без одежды — она укрывается, как и у Джампьетрино, только своими волосами (они фирменного «тициановского золотого» цвета, который художник очень любил).
Образ кающейся прекрасной грешницы с густыми золотыми волосами заставил уже в XX веке французского искусствоведа Даниэля Арасса (1944–2003) посвятить ей главу «Шевелюра Магдалины» в книге «Взгляд улитки. Описания неочевидного». Там Арасс рассуждает не о живописной технике Тициана, а о том, была Мария Магдалина крашеной блондинкой или нет и видел ли Иисус волосы на ее теле. «Получается, бесполезно утверждать, что Магдалина была крашеной блондинкой. В любом случае, важны только ее волосы на голове, — пишет Арасс. — Никто никогда не видел волосы на её теле и не увидит. Даже Он. И в этом весь вопрос. Назовите меня сумасшедшим, но я уверен: у неё такие длинные волосы, чтобы отвлекать внимание. Если она их демонстрирует, распускает, выставляет напоказ, то это для того, чтобы надежнее прикрыть волосы на теле, чтобы о них забыли».
А ведь книга Арасса написана отнюдь не только для специалистов, и такое бытование образа, как и соблазнительность католической святой — очередной взятый Ватиканом гейм в медийной игре. Православная традиция, к слову, отделяет друг от друга образы Марии Магдалины и раскаявшейся грешницы, так что иконография Тициана у нас невозможна не только эстетически.
В православной традиции почитают, например, святую Ксению Петербургскую: вдова дворянского происхождения, она жила в XVIII — начале XIX века и после смерти мужа стала юродивой, носила его одежду, пока та не истлела. Казалось бы, идеальная возможность изобразить прекрасную полуголую женщину, но Ксению на православных иконах изображают одетой, часто — подчеркивая морщины и возраст, в то время как западноевропейские художники святых женщин обычно писали молодыми и прекрасными.
В католических церквях принято изображать обнаженных младенцев — путти. Они есть, например, в интерьере Санта Мария Маджоре, одной из старейших и главных римских базилик. Ещё больше их на фасаде Собора святой Агаты в сицилийской Катании.
В восточнохристианском искусстве голозадыми младенцами не баловались — они перешли итальянским мастерам по наследству от Античности и стали маркером католического искусства. Но если путти — милые декоративные младенчики, то Караваджо написал голым взрослого Иоанна Крестителя. Пенис святого явно виден.
Интересна иконография святого Себастьяна. Он почитается как мученик: командир преторианской гвардии римских императоров, в III веке нашей эры он тайно принял христианство. За это император Диоклетиан приказал его казнить, расстреляв стрелами из луков. Но Себастьян не умер: его, раненого, нашла и выходила святая Ирина. Себастьян поправился, но продолжил исповедовать христианство, и его снова казнили — забросали камнями насмерть.
Казнь святого писали десятки художников — и если вы видите на картине молодого красивого почти голого мужчину (обычно связанного), из которого торчат стрелы — это Себастьян. Данному сюжету посвящены полотна самого разного свойства: от отстраненно-меланхолических до почти эротических. Возможно, здесь сыграл роль римский обычай брить лицо, из-за которого офицера гвардии со временем стали писать молодым и миловидным. Живописцы любили момент, когда Себастьяна нашла святая Ирина: например, на третьем этаже Зимнего дворца есть «Святой Себастьян и святая Ирина» Антонио Балестра (1654–1740).
К XX веку Себастьян уже считался патроном гомосексуалов и в искусстве появляется именно в таком контексте. Британский художник и режиссер Дерек Джармен (1942–1994) даже снял полный гомоэротики фильм «Себастьян» (1976), а японский писатель Юкио Мисима (1925–1970) в романе «Исповедь маски» (1949) пишет о «неистовой чувственной радости», обуявшей героя от одной мысли о святом Себастьяне. Герой Мисимы посвятил мученику поэму с такими строками: «Римское дерево, к которому в предсмертных страданиях прижималось молодое тело... Юноша был прекрасен и надменен. Каждое утро девушки города прикрепляли к его шлему белую лилию, и, когда во время краткого перерыва между воинскими упражнениями он отдыхал, стебель цветка грациозно льнул к его мужественному челу, похожий на шею белоснежного лебедя».
Для сравнения, в русско-православной традиции Себастьяна изображали сухопарым мужчиной со стрелами в руке. У нас есть святой, которого принято писать без одежды — Василий Блаженный, но его тело выглядит непривлекательно.
И если вам кажется, что XVII век далеко и иконографии того времени не имеют власти над современными арт-процессами, посмотрите на «Святого Себастьяна» (2013) Стаса Багса. Художник написал немолодое, несексуальное раненое тело, плоть, похожую на мощи. Эту живопись логичнее соотнести с древнерусской иконой, чем с западноевропейскими чувственными картинам. И тем более — с гей-иконой Дерека Джармена.
В общем, разницу в восприятии россиянами и западноевропейцами обнаженки в религиозном контексте не объяснить только современной повесткой. Дело еще и в устоявшихся интерпретациях сакрального.
Иконография святых влияет на представления о приличном и неприличном, и дело не в богословско-теоретической разнице, а именно в эстетике. В принципах, которых церковь придерживалась, заказывая алтарные образы и декор, оформляя свои пространства. Через церкви прошли десятки поколений людей, там бывали знатные и богатые, нищие и безграмотные. Сюжеты икон и религиозной живописи веками были общецивилизационными мемами и помогали с культурной экспансией — поэтому японец Мисима мог писать про святого римлянина Себастьяна.
И у сексуального римского барокко, и у несексуальной (хотя кому что, дело вкуса) русской иконописи — один источник, византийский канон. Итальянские мастера начинали примерно с того же, что русские иконописцы — сравните русскую икону и средневековое итальянское изображение Богоматери.
Богоматерь на обоих работах тиха и бесстрастна, у итальянского мастера еще в помине нет никакой эротики. А вот как ситуация изменилась к XVII веку.
Работа Караваджо уже не похожа на икону, Богоматерь на ней вообще лежит пятками к зрителю. А вот Симон Ушаков по-прежнему соблюдает канон.
Православные иконописцы и сегодня оформляют работы согласно канону. Люди в России веками наблюдали в церквях строгий — если не сказать постный — визуальный ряд, в то время как прихожане-католики в храмах видят сексуальных святых. Чтобы понять, как так вышло, что в российских церквях секса нет, а на загнивающем Западе — есть, хотя стартовали конфессии из одной точки, вернемся в XVII век.
Западнохристианское искусство веками было католическим и плавно двигалось от иконы к светской и авторской живописи. Единая церковная структура простиралась по всей Европе, иерархи могли вмешиваться в государственные дела и обращаться к Папе за поддержкой, что давало Святому престолу большую власть. Но в XVI веке католичество столкнулось с критикой, в Европе росло движение Реформации — Ватикану ставили в вину чрезмерную пышность и лицемерие, слишком роскошные соборы, бесконечные сборы денег в пользу папского престола, развратное поведение иерархов. Некоторые сторонники Реформации настолько не любили католическое искусство, что ударились в иконоборчество. Да и у самой церкви не было единой эстетической платформы. В 1545 году итальянский писатель и интеллектуал Пьетро Аретино (1492–1556) раскритиковал «Страшный суд» (1536/41) Микеланджело (1475–1564) в Сикстинской капелле, написав мастеру: «Наши души нуждаются в спокойной набожности больше, чем в живости художественного замысла».
В 1564 году по указанию Папы Павла IV самые «оскорбительные» участки фрески Микеланджело были перерисованы.
Итак, ещё в середине XVI века католичество не вполне определилось с эстетикой, не знало, что делать с обнажёнкой и цензурировало Микеланджело. А уже в 1615 году появляется «Страшный суд» Питера Пауля Рубенса со сплошной массой голых тел, обнаженными грудями и ягодицами, и все это написано мясисто и натуралистично. Работа Рубенса (1577–1640) — уже барочная вещь, а барокко возникло как искусство Контрреформации.
В 1545–1563 годах в городе Тренте прошел Тридентский собор — XIX вселенский собор католической церкви, на котором утвердили «дорожную карту» Ватикана в противостоянии реформаторам. Среди прочего, особый декрет утвердил целью искусства проповедование христианства — утверждалось, что поклоняться нужно не божественности и силе святых, а их первообразам, и что изображения святых обязательно нужно держать в храмах. При этом епископам полагалось разъяснять пастве, что на изображения святых нельзя смотреть «телесными очами».
Итогом такой «цензуры» стал чувственный визуальный ряд, и из XXI века культурная политика Ватикана выглядит как гениальный маркетинговый ход. Реформация говорила голосом разума о тщете роскоши и моральной последовательности, а Ватикан сделал ставку на внешнюю эффектность и даже эротизм. Современное рекламное производство идет по тому же пути, продавая товары с помощью сексуализированных образов. Папский престол показал, что именно католицизм предлагает взамен на поборы.
Знаменитый «Экстаз святой Терезы» (1645–1652) Джованни Лоренцо Бернини (1598–1680) искусствоведы в шутку зовут «Оргазм святой Терезы». Скульптура иллюстрирует письмо испанской монахини Терезы Авильской (1515–1582), в котором она рассказывала, как ангел явился ей и проткнул ее сердце золотой стрелой с огненным концом, отчего святая почувствовала «сладостную муку». Поскольку работа изготовлена в Риме, а не фривольной Венеции, святая одета, но запрокинутая голова и выражение лица, свободно раскинувшееся под драпировкой тело говорят вовсе не о кротком благочестии, которое приписывали святым всего за пару веков до Бернини.
Искусствовед Александр Якимович в книге «Новое время. Искусство и культура XVII–XVIII веков» обращает внимание, что именно в регионах, оставшихся католическими, расцвела карнавальная культура — бурная и неприличная с точки зрения протестантской этики. В XVII веке появляется «демократический человек» третьего сословия, он ходит в театр, ему нужны книги и картины, где будет «полно чудес, роскоши и великолепия». Именно на жажде чудес, иррациональных экстатических озарений сыграл Ватикан. Радикальный протестантизм зачищал низовую культуру, католицизм был терпимее. Как пишет Якимович, «оставшиеся католическими южные провинции Нидерландов знали такие масленицы, свадьбы, храмовые праздники, которые зримо сохраняли языческую закваску и были в полном смысле слова праздниками брюха, плоти и неудержимого смеха». Торжества в Риме были не менее красочными: «Именно римские карнавалы предлагали обитателям Вечного города такие своеобразные увеселения, как скачки диких лошадей без всадников, а также потешные бега уродов, карликов и голых стариков», — пишет Якимович. В «Страшном суде» (1615) Рубенса Якимович также видит «народно-мифологический комплекс идей».
Опыт Руси второй половины XVI — XVII столетий был похож и не похож на европейский. В Европе была опустошительная Тридцатилетняя война, у нас были Смута с интервенцией, бунты, церковный раскол и закат древнерусской культуры. Но на этом изломе не появилась чувственная барочно-католическая традиция — ведь древнерусская культура не находилась в орбите Ватикана. Со времен Андрея Рублева (1360–1428) и до Симона Ушакова (1626–1686) у нас сохранился византийский канон, который, как видно по иконографии «Троицы» двух мастеров, в XVII веке стал лишь немного декоративнее и детализированнее.
В отличии от центра католичества, который в период военных столкновений в Европе производил контент, главные на Руси мастерские — Оружейная и Серебряная палата — во время Смуты не работали. Патриарх Гермоген (1606/12) отстаивал государственную независимость Руси, а не переживал, как Папа, из-за голых тел в Сикстинской капелле и вообще эстетики конфессии. С западным миром русских мастеров связывали издания гравюр, самое известное из них — так называемая Библия Пискатора (гравированные композиции с сюжетами Священного Писания). Игорь Грабарь называл эти гравюры настольной книгой русских иконописцев.
Важно понять, что Библию Пискатора создавали в протестантских Нидерландах, но с учетом бойкого католического визуала. Насмотренность и опыт авторов «Библии в картинках» были совсем другими, чем у русских художников, поэтому применение композиций западных мастеров нельзя назвать локализацией западной изобразительной традиции. Ученик Симона Ушакова, известный мастер XVII века Гурий Никитин (1620–1691), освоив Библию Пискатора, пользовался именно композициями западных коллег, а его общая эстетика оставалась в рамках канона.
Канон постепенно обновлялся — как когда-то европейские мастера медленно уходили от интернациональной готики к проторенессансной эстетике. В русском (тогда еще древнерусском) искусстве шел процесс, который иногда называют обмирщением иконы — художники двигались от условности к «живоподобию». В этом стиле работал и Ушаков: посмотрите, как написан лик на иконе «Христос Вседержитель» (1663), сколько в нем человечности, как свет придает изображению объем.
Ушаков работал в Оружейной палате — когда мастерские вновь открылись после Смуты, там выполняли заказы высшего московского общества, у которого был спрос на новую эстетику. В 1650-е годы оттуда началась реформа иконописи: «живоподобие» стало первым официальным государственным стилем. Отныне должность жалованного иконописца Оружейной палаты получали почти только мастера, которые писали «живоподобно». То есть изменения в эстетике были плюс-минус похожи на западноевропейские, но прививались медленнее.
Уже при Петре русские художники и архитекторы ездили учиться в Европу, а в 1757 году в Петербурге основали Академию Художеств. Там учили живописи (скульптуре, гравюре, географии, истории и другим наукам) по европейскому образцу, по сути, пропустив внутреннюю эволюцию и выработку аналогов идейной базы, положенной в основу западноевропейского искусства. Коллективного визуального опыта с принятием голых людей и сексуальных святых православные не получили.
Итак, для западного мира храм вполне может быть домом для оргазмирующей (и святой) женщины. Поставив когда-то на чувственность религиозного искусства, католицизм невольно выиграл межрелигиозную лотерею для всего христианства, ведь смотреть на красивых голых (и/или возбужденных) людей любят все — независимо от вероисповедания. Святой Себастьян возбуждал японца Юкио Мисиму. Паоло Соррентино снимает сериал о Папе Римском, где Джуд Лоу снимается топлесс, а у монахини из Ватикана случается роман с беженцем — и критики в восторге. Католицизм подарил миру мощный визуальный ряд, систему образов, которые легко перешли в кино и другие медиа благодаря чувственно-эротической подложке. Наверное, без такого бэкграунда можно оскорбиться, увидев женский зад в стрингах на фоне Исаакия. Но, как постановил Тридентский собор, надо только не смотреть на это телесными очами.",2022-01-27T17:38:27+03:00
18,https://knife.media/russian-vitrage/,«Около 80% этого хрупкого наследия мы утратили». Как российские искусствоведы и волонтеры пытаются сохранить витражи,"Большая часть витражей, особенно дореволюционных, не сохранилась. Они хрупкие, их закрашивают или меняют на стеклопакеты, потому что это дешевле и проще, чем реставрация. Тем не менее есть волонтеры и исследователи, которые пытаются спасти оставшиеся произведения этого декоративно-прикладного искусства. Почему самые романтичные витражи в шахтерском Кемерово, а в Петербурге они по большей части строгие и лаконичные, из-за чего суровые жители Северной столицы угрожают краеведам оружием и как так вышло, что одно из самых масштабных произведений из цветного стекла в Кемеровской области служит теперь забором для курятника? Рассказывают участники краеведческих проектов.
Как Кемерово стало городом витражей
Летом 2020 года витражи в Доме актера заменили на пластиковые окна. Несколько лет назад директор учреждения начала делать ремонт на свой вкус. Видимо, ей показалось, что советские витражи не вписываются в новый дизайн с китайскими люстрами и итальянскими обоями. Помимо витражей утрачены камин, библиотека, панно из кедра, авторские латунные светильники. Где сейчас все это — неизвестно.
Знакомая искусствовед высказала предположение на этот счет.
Событие, случившееся в Доме актера, стало триггером — так появилось «Хрупкое вечное». Собралась команда из шести человек: искусствовед Наталья Попова, художник по стеклу Настя Зайцева, фотограф Татьяна Бельникова, видеограф Вячеслав Втюрин, пиар-менеджер Инна Иванова и я. Я впервые работала в таком коллективе, где не один тащит все на себе, а все проявляют активность одновременно. Мы начали искать информацию и создавать базу кемеровских витражей.
Позже мы узнали еще одну историю. В начале 2000-х демонтировали витраж, который украшал бассейн санатория-профилактория «Сосновый бор» — его просто вывезли на свалку. Житель села Елыкаево решил, что это добро ему пригодится, привез часть витража на свой участок и использовал для строительства сарая, который потом стал курятником. Мне кажется, это символически отражает ситуацию с культурой в Кузбассе, а может — и в стране в целом.
Произведения искусства варварски уничтожали в 1990-е годы. Так, Дом кино «Москва» выкупили бизнесмены, и во время ремонта прекрасные витражи сломали на глазах у автора. Нечто похожее произошло в 2005 году — по инициативе руководителя департамента культуры Кузбасса демонтировали витражи в Театре драмы, вместо них поставили пластиковые окна. Тогда деятели искусства собирали подписи, но отстоять витражи не удалось. На тот момент я жила в Москве — даже не знаю, как бы я отреагировала, узнав об этом. Тогда я точно не осознавала ценности советского искусства. Я всегда негативно относилась к СССР, и мне потребовалось время, чтобы переосмыслить значение художественных произведений той эпохи.
Я вижу, что сегодня у людей постепенно растет интерес к монументальному искусству советского периода. Именно оно могло бы стать визитной карточкой нашего молодого города. У нас нет песчаных пляжей, какой-то особенной местной кухни, старинных зданий.
За последние двадцать лет у нас не было создано ничего, что было бы соизмеримо по качеству с объектами монументального искусства. Дешевый китч заполонил улицы, и люди от этого устали. А в советские времена над визуальным обликом города работало очень много художников. Конечно, они все проходили через идеологическое сито, и было много ремесленников. Но некоторые учились в Строгановском или Суриковском училищах, и, когда они приезжали в Кузбасс, то получали возможность самореализоваться. Они старались воплотить в жизнь свои идеалы, эстетику и навыки.
Витражи создавались, чтобы разнообразить типовое строительство и привнести какую-то отличительную особенность в эту местность. Не знаю, была ли потребность именно в красоте — кажется, что сегодня этого запроса у горожан нет. Возможно, это сценарий Кемерова, который периодически повторяется. Здесь очень тонкий культурный слой и он почему-то постоянно отторгается. Либо у руководителей учреждений культуры нет желания что-то менять, либо делают все на свой вкус. Сегодня у нас нет профессионального экспертного совета, который бы поддерживал действительно классные вещи и не пропускал халтуру и фальшь.
У меня был опыт работы в Москве — я помню это ощущение, когда ты стесняешься говорить о своей малой родине и практически ничего не знаешь о ее истории. Но в 2012 году я вернулась в Кемерово, начала интересоваться краеведением, путешествовать по разным районам и собирать информацию. Примерно тогда у нашего творческого объединения «Кот да Винчи» родился экскурсионный проект «Внутри и снаружи». Сегодня в нашем багаже около сорока тематических экскурсий. Говорят, такого рода патриотизм стал трендом во всем мире. Люди возвращаются в свои родные города и начинают поднимать темы, которые раньше мало кого интересовали. Наша аудитория — единомышленники, всего около десяти тысяч по всем соцсетям. А основной костяк, который ходит на наши экскурсии и ждёт новых — человек двести.
Что касается витражей, любопытно разбираться, как местные художники выкручивались, когда не было подходящего оборудования, материалов, богатой цветовой палитры. Чтобы получить, например, зеленый цвет, художник использовал желтый и синий, накладывая их друг на друга.
Технология создания советского витража отличается от классической. В СССР использовали алюминиевый профиль и литое стекло — зачастую настолько тяжелое и толстое, что, к примеру, чтобы удержать многотонную конструкцию с изображением двух сказочных птиц в ресторане «Русская изба», используются заклепки. Стекло обрубали вручную таким образом, чтобы световых преломлений становилось больше.
Еще одна особенность кемеровских витражей в том, что в них воспевалась романтическая мечта о будущем. Основным сюжетом был возвышенный идеал, который, как правило, воплощала девушка с развевающимися волосами. На здании первого корпуса Университета воплощен программный сюжет: Древо познания, ученые с колбами, книгами и лирами, и венчает композицию женщина с вознесенными к солнцу руками — символ торжества науки и знания. Этот сюжет неоднократно повторяется.
Это узнаваемый стиль главного художника — Сергея Одинцова. В 1930-е годы абстрактная живопись была запрещена, поэтому талантливые авангардисты уходили в преподавание. Они воспитали целое поколение художников, и некоторые из их учеников приехали в Кузбасс, в том числе Одинцов. В 1979 году, после окончания училища с отличием, он переехал в Кемерово. Здесь Одинцов получил мастерскую, заказы, возможность создавать монументальные произведения. Живопись сибирских художников узнается по любви к монохрому, серым оттенкам. Приезжие же художники привнесли яркие краски, но главное — новое мироощущение. Конкуренции на тот момент среди витражистов не было, Одинцов был практически монополистом и отстаивал в своем творчестве то, что хотел.
Поначалу его витражи казались мне простыми, несколько натужными, что ли, но к концу проекта до меня дошло, насколько самобытен этот художник. Лица персонажей он никогда «не разрезал»: лик расписывал краской, а потом обжигал. Когда я пересмотрела все видео, которые снял наш видеограф Слава Втюрин, меня реально пробило. Я испытала настоящий катарсис. В общем, за этот проект мне точно не стыдно, с командой мы прожили маленькую жизнь. После этого к фьюзингу [Технология изготовления витража. Техника спекания цветного стекла в печи. В таком витраже отсутствуют металлические соединения между стеклами, а после обработки в печи стекло становится однородным, разные части вплавляются друг в друга] я стала относиться прохладней, так же как к витражам в технике Тиффани. Может потому, что Одинцова рассмотрела.
Витражи, которые сейчас являются стенами курятника в Елыкаево — тоже его работа. Господи, как они прекрасны именно внутри курятника! Курочки кудахчут, немножко загажено, пыльно... но в моменте, когда солнце пробивается — это божественно красиво. Смотрела бы я на это в бассейне или музее — вряд ли это произвело бы на меня такое же впечатление.
К сожалению, нам не удалось спасти витраж, с которого всё и началось: ему нет сорока лет (такой возраст необходимо иметь, чтобы попасть под охранный статус). Пока он так и стоит в подсобке Дома актера. Да, мы потеряли один, зато нашли сорок четыре витража в Кемерово, на которые никто раньше не обращал внимания, и побудили жителей присмотреться к ним. Бывало такое: приходишь в какое-нибудь учреждение, просишь на проходной сфотографировать витраж и слышишь в ответ: «Какой витраж, нет у нас никаких витражей!» Хотя прямо за спиной у человека красуется живописный сюжет из цветных стекол. Забавно, что теперь, куда бы я ни пришла, со мной все говорят о витражах.
Но раньше их не замечала и я — мне не было интересно советское искусство. Зато сейчас я вижу витражи в фильмах, на этикетках и случайных фотографиях.
Самой большой проблемой для нашего проекта оказался доступ к учреждениям. Зайти куда-то, получить разрешение на фото- и видеосъемку — не для моих нервов точно. К тому же, это отняло очень много энергии и сил. Было много неприятных ситуаций, когда, например, несмотря на заранее полученное согласие, нашу группу с экскурсией выгнали из холла музея; открылось и много любопытных фактов — так, выяснилось, что башня почтамта, стратегического объекта, принадлежит частной компании. В 1990-е годы ее продали, и получается, что башня теперь не принадлежит городу.
На заключительном этапе наш проект поддержала депутат Законодательного собрания Кузбасса Ирина Федорова. Министерство культуры Кузбасса помогло организовать круглый стол, на который были приглашены руководители учреждений культуры и образования, искусствоведы, художники по стеклу, журналисты. По итогам встречи минкульт разослал муниципальным образованиям Кузбасса рекомендации сфотографировать объекты монументально-декоративного искусства советского времени — витражи, барельефы, росписи, сграффито.
Надеемся, что в ближайшее время все это будет оформлено в единую базу, а следующим шагом станет присвоение этим объектам охранного статуса. Но сегодня многие жители узнали, услышали о витражах — поэтому наша главная задача, я считаю, выполнена. Сейчас мы думаем, что необходимо сделать, чтобы на культурной карте России появился город Кемерово с его уникальными витражами.
Каталог дореволюционных витражей в инстаграме
В Санкт-Петербурге, за редким исключением, окна старых жилых домов выходят во двор. Это одна из многих причин, почему город стал витражной столицей России. Витраж в доходном доме — в первую очередь ширма. Она скрывала страшный двор, чтобы зажиточный купец, который снимал квартиру, не видел неприглядной картины из окна.
В старых домах без охранного статуса защита наследия ложится на плечи жильцов, и все зависит только от их сознательности и заинтересованности. Например, однажды подписчики мне рассказали, что в одном из домов в центре города меняют окна и ломают витражи.
Иногда местные активисты находят исторические витражи на «Авито». Многие просто не знают, что эти изображения несут какую-то культурную или историческую ценность. У меня такого вопроса не возникает: я родился и вырос на Петроградской стороне, интересовался историей и участвовал в краеведческих олимпиадах в школе. Витражи в моей жизни тоже присутствуют с юных лет: у мамы была подруга, к которой мы часто ходили в гости — она жила в доходном доме Смирнова на Васильевском острове, где сохранились прекрасные витражи. Но далеко не у всех в городе есть подобный бэкграунд.
Я начал вести свой блог, когда работал в службе безопасности метрополитена. Я музыкальный педагог по образованию, но к сожалению, на тот момент я не мог зарабатывать музыкой. В 2017 году в петербургском метро случился теракт, и служба безопасности набирала новых сотрудников. Я решил попробовать свои силы. В метрополитене удобный график — 2/2, а еще неплохие зарплаты: мужчина, который стоит на входе и просит надеть маску, получает около семидесяти тысяч.
Но все же я понял, что мне интересна более творческая работа. Мне казалось бессмысленным то, что я делаю. Единственным плюсом был соцпакет и всякие бонусы, но мне не хотелось обманывать себя. Я верю, что успех может прийти к человеку только в том случае, если он делает то, что любит.
Поначалу я занимался витражами как любитель — читал исследования краеведов и историков, смотрел фильмы. В середине 2018 года друзья сказали мне: «А давай-ка уже не теряй времени даром, делись знаниями с другими», — и я начал вести блог. Хотя поначалу я не очень серьезно к этому относился. Ведь я все-таки не культуролог. Потом мне стали попадаться разные тематические блоги в инстаграме, где авторы рассказывали о дверях или плитке в Петербурге, а вот витражи еще никто не каталогизировал — и я создал аккаунт как раз для этого. В городе огромное количество интересных способов остекления родом из XX века: травление, когда с помощью кислоты на стекло наносился рисунок, имитации витражей, рисунки, рельефные вставки, фацетные стекла. Витражи — наиболее хрупкий вид декоративно-прикладного искусства, поэтому им я и решил посвятить профиль.
Мой блог сразу привлек внимание и читателей, и СМИ. Я еще работал в метро, но аудитория проекта росла. В начале 2021 года я начал активно проводить экскурсии и сотрудничать с бюро «Тихий ход», у меня появились постоянные клиенты, и в августе я уволился из метрополитена.
В моей коллекции 255 витражей, осталось найти еще четверть.
На Васильевском острове витражей значительно меньше. В центре они установлены в основном во дворцах и церквях. На Петроградке же больше всего витражей в доходных домах.
Сюжеты я условно разделяю на классические — вазы, гирлянды — геометрические и растительные. Встречаются и индивидуальные мотивы, когда заказчик хотел, чтобы в его доме витраж был неким продолжением лепнины. Например, в доме Захарова подсолнухи на фасаде перекликаются с подсолнухами на витражах. А вот утраченный витраж с лотосами на Большом проспекте Петроградской стороны, 63, был типовым. Он делался фирмой «М. Франк и Ко», местным монополистом, поэтому рисунок там типовой, так же как плитка и камины.
Жильцы домов реагируют очень по-разному, когда видят посторонних. В одной из парадных ко мне вышел пьяный мужчина с оружием — с боевым или с травматом, к счастью, выяснить не пришлось. Спросил меня, что я здесь делаю. Честно ответил, что смотрю витражи — обошлось без конфликта, все удалось решить в диалоге.
И совершенно противоположный пример. В здании бывшей фабрики по улице Красного курсанта сейчас расположен детский сад — внутри сохранилось два этажа витражей. Я очень долго добивался у администрации разрешения попасть туда. В результате сотрудники откликнулись и очень тепло ко мне отнеслись: за мной даже специально заехал водитель детского сада. Иногда люди выходят на лестничную клетку и рассказывают много интересного.
В других проектах, посвященных витражам, я не участвовал. Мы немного сотрудничали с Татьяной Княжицкой: когда она писала исследование про витражи России, я делал ей рекламу в блоге. После этого она подарила мне свою книгу. У нас разные проекты: Татьяна изучает витражи как профессионал-искусствовед, она обратилась к помощи КГИОП, набрала волонтеров. Я работаю немного иначе, и моя основная цель — популяризировать знания. Пытался стать волонтером в ее проекте, но мою заявку не заметили — возможно, затерялась где-то.
Сейчас я стою на распутье, выбираю, в какую сторону дальше развивать свою деятельность. Я занимаюсь экскурсиями, но на одних витражах тяжело выстраивать карьеру экскурсовода. Было бы здорово познакомить всех желающих с местами Виктора Цоя в Петербурге, хочу открыть бар, посвященный группе «Кино». Я поклонник их творчества и собрал огромную коллекцию вещей, связанных с группой. Кроме того, у меня есть путеводитель по местам съемок фильма «Брат», и я начинаю проводить экскурсии по маршруту, посвященному Сергею Бодрову. Потому что Данила Багров — это наш самый настоящий супергерой, на которого хочется быть похожим. Он не надеется на кого-то, честный и настоящий.
Надеюсь, вместо того, чтобы все запрещать, обе стороны придут к диалогу. С другой стороны, строгие запреты способствуют тому, чтобы люди сплочались в неформальных группах. Так в свое время было с Ленинградским рок-клубом, который объединил вокруг себя гениальных музыкантов.
Самая большая карта витражей в России 
Витражи в моей жизни появились еще в студенческие годы. Я прочитала статью историка архитектуры Бориса Кирикова о петербургских витражах в журнале «Наше наследие». С тех пор эта тема со мной вот уже тридцать лет. Потом я написала дипломное исследование о витражах, защитила диссертацию, напечатала монографию и массу научных статей.
Постепенно география моих интересов распространилась на всю Россию. Оказалось, что около 80% всех российских витражей сосредоточено в Петербурге. Это закономерно, ведь наш город был столицей Российской Империи. Здесь был эпицентр художественной и промышленной жизни, а конце ХIХ века в Петербурге начался строительный бум. В это время произошли существенные перемены в изготовлении листового стекла — его стали делать промышленным способом, в больших объемах, обогатился его ассортимент. Все это способствовало тому, что к началу ХХ века витражи в Петербурге стали массовым явлением. В других городах России нет такой концентрации витражных окон. Они встречаются, но точечно.
Если говорить о стилистике наших витражей рубежа веков, то в 1900-е в них преобладал модерн, в а 1910-е большее распространение получает неоклассика. Реже встречаются отсылки к историческим эпохам — к барокко, рококо, стилизации в духе египетского искусства, мало аллегорических сюжетов. Если сравнивать петербургские витражи с европейскими образцами, то очевидно, что наши скромнее, в них больше строгости и лаконичности — как в графике, так и в цветовом решении. Эта сдержанность, я думаю, задается общим тоном петербургской архитектуры, классицистическими традициями в зодчестве. Все это в некоторой степени обусловлено местным климатом: скупое из-за постоянной облачности освещение располагает к нейтральному колориту.
По способу создания петербургские дореволюционные витражи практически все паечные, собранные на свинцовый или латунный профиль. В целом эта техника известна давно, именно так делали витражи для средневековых готических соборов. Сперва художник делает эскиз и картон по размеру окна, затем кусочки цветного стекла нарезают по лекалам, а потом соединяют вместе свинцовым профилем, который еще называли жилкой, протяжкой или шинкой.
С началом Первой мировой войны строительство в городе практически прекратилось, витражи делать перестали. Таким образом, эпоха старинных петербургских витражей продлилась около ста лет — с 1830-х по 1914 год.
На выставке «Модерн» в Музее истории Петербурга можно прочитать следующую информацию: витражи устанавливались только в верхней части окон, а центральная плоскость оставалась без узоров, чтобы не препятствовать освещению помещения. Это неверно. Как мы знаем по историческим фотографиям и сохранившимся кое-где целым витражам, они почти всегда закрывали окно целиком, сверху донизу. Но сохранились до наших дней, действительно, в основном верхние фрамуги.
В 1990-е, когда я собирала материалы для своих исследований в парадных, я, конечно, мечтала сделать красивую книгу, где были бы собраны все эти осколки старины. Но мои идеи разбивались о финансовые преграды: тогда для полиграфической печати требовались широкие слайды, сделанные на хорошую фототехнику. Один такой слайд стоил у профессионального фотографа порядка 100 у.е., я не могла себе этого позволить. Я фотографировала витражи на простую мыльницу. Этих изображений хватало для исследовательских задач, а вот для печати они были малопригодны.
Да и такого, как сейчас, интереса к краеведению, к петербургской архитектуре еще не было. Город изучали историки и искусствоведы. А вот сегодня у меня много единомышленников. Времена изменились, люди стали более открытыми. Интерес к истории города, к мельчайшим историческим деталям, к элементам среды — колоссальный. Поэтому нам удалось собрать волонтерское движение, которое занимается инвентаризацией витражей в Петербурге. Среди добровольцев много студентов-художников и реставраторов, молодые мамы, у которых есть немного свободного времени, пока их дети в садике или школе, пожилые люди, которые хотят приносить пользу. Постоянных, активных участников проекта — человек десять-пятнадцать, они исследуют город, описывают витражи, работают с базой данных.
К сожалению, самая объемная работа связана не с прогулками по городу, а с систематизацией материалов — у нас тысячи фотографий, каждое окно с витражом фотографируется общим планом и в деталях. Работа заключается в том, чтобы точно подписать и описать эти фотографии. Из этих фотографий, описаний и исследований пополняется база данных на сайте «Витражи России», которая в сокращенном виде публикуется в книгах. Уже издано две книги — о витражах Василеостровского и Петроградского района, заканчиваем работу над выпуском по Адмиралтейскому району, и к концу 2022 года надеемся напечатать книгу по Центральному району, она будет самая обширная. Если хватит сил — подготовим пятый том, о витражах окраин Петербурга и его окрестностей.
Самое трудное в нашей работе — попадать в парадные. Иногда не пускает охрана, иногда враждебны жильцы. Но встречаются и доброжелательные, понимающие люди, которые покажут и расскажут все, что знают.
Мы публикуем в открытом доступе все адреса с витражами, которые обнаружили. Есть и витражная карта Петербурга. Мне часто задают вопрос, а не навредит ли это сохранности витражей? Эти опасения не новы, и существуют с 1990-х годов. Тогда художником и краеведом Евгением Ивановым был выпущен первый справочник по петербургским витражам. Мне кажется, те, кто хотел украсть витражи, уже украли все, что могли. Сегодня залог сохранения витражей — открытость информации о них. Благодаря интернету и социальным сетям никакая пропажа больше не может остаться тайной: тут же отреагирует общественность, журналисты и блогеры. Наоборот, чем больше мы рассказываем о ценностях, скрытых в парадных, чем больше к ним интерес — тем меньше шансов, что они случайно, по неведению пропадут во время ремонтов.
А чтобы повысить ответственность ТСЖ и управляющих компаний, мы дарим им наши книги о витражах. Понимание ценности сохранившихся артефактов прошлого изменяет отношение людей. Например, на Ораниенбаумской, 22, до прошлого лета сохранялось фактурное стекло с рельефным изображением мелких паучков, но никто на это внимание не обращал. Прошлым летом все исторические окна заменили на стеклопакеты, а рамы с редкими декоративными стеклами начала ХХ века даже не сохранили — просто не придали значения, не знали об их ценности.
В нашем городе потери витражей огромны. Думаю, около 80% этого хрупкого наследия мы утратили. Основные разрушительные периоды — это время революции, Великой Отечественной войны, перестройки. К 1990-м многие осознали цену этого наследия. И только позже поняли, что цена и ценность не одно и тоже. К слову сказать, большинство петербургских витражей находится сегодня в настолько ветхом состоянии, что стоимость их невелика. Реставрация стоит дорого, гораздо больше, чем сделать аналогичный витраж заново. Сегодня в обществе есть понимание в необходимости сохранения дореволюционного наследия. А вот к наследию советской эпохи отношение еще мало изменилось.
Прошлое нас ничему не учит. Сперва мы уничтожали буржуазную культуру, сейчас часто выносим на помойки советские витражи, меняя их на пластиковые стеклопакеты.
Эта тема мне кажется едва ли не более острой, чем защита витражей дореволюционного времени. Конечно, советское прошлое для многих из нас имеет негативную эмоциональную окраску. Когда оно отодвинется на расстояние во времени, то окажется просто исторической эпохой, такой же как XVI или XVIII века, со своими фактами, правителями, искусством. Тема советского витража — еще неисследованная целина, это фантастическое по масштабу и идейному размаху искусство. Да, были и шаблоны, и халтура (а в какие времена их не было?), и краснознаменные солдаты и матросы. Но ведь только этим не исчерпывается ни советский арт в целом, ни витражное искусство в частности. В 1950–1980-е создавали потрясающие витражи — не просто окна, целые огромные стены: с государственным финансированием талантливые художники творили шедевры мирового уровня. Обычно в вину этому искусству ставят его идеологическую ангажированность. Однако есть и размах, и величие, и вечные ценности. Нельзя уничтожать бездумно витражи советской эпохи. Нужно хотя бы изучить, зафиксировать, рассказать людям, тогда появится понимание их значения.
Лично мне дороги все витражи. Чем в более плачевном состоянии витраж, тем больше хочется ему помочь. Меня берут за душу русские религиозные витражи, почти полностью уничтоженные. Они тоже будут учтены проектом по инвентаризации. Важно обратить общественное внимание, настроить фокус сознания многих людей, чтобы забота о материальных ценностях прошлого стала так же естественна для горожан, как забота о собственных стариках.
Радует, что в защите наследия сегодня участвует много людей. Есть «Гэнг» — там добровольцы моют плитку, печи, витражи, организуют реставрацию. Есть мастерская «Двери с помоек» — ее название говорит само за себя. Ребята дают второй шанс выброшенному кем-то «старью», поскольку видят в нем ценность и возвращают в обиход. Есть блогеры, которые рассказывают о наследии, добавляют ему ценности своими компетенциями — не для продаж или услуг, а для его сохранения.",2022-02-01T16:58:51+03:00
19,https://knife.media/very-long-covid/,"Long COVID, или Долгие проводы коронавируса: что медицина знает о постковидном синдроме","Во всем мире коронавирусом переболели более 290 млн человек. Кто-то выздоравливает за месяц, но большинству требуется гораздо больше времени. Разбираемся, что такое Long COVID, почему он возникает, как проявляется, лечится, и при чем здесь дальнобойщики.
Long-haulers — игнорировать нельзя лечить!
В декабре 2019 года COVID-19 был впервые обнаружен в китайском городе Ухань. Всего за 10 месяцев пандемия успела распространиться по всему миру. В начале эпидемии официальная медицина придерживалась версии, что коронавирус — скоротечное заболевание. Например, в феврале 2020 года Всемирная организация здравоохранения сообщила, что время от начала острого COVID-19 до клинического выздоровления в легких случаях составляет 2 недели, в тяжелых и критических — от 3 до 6 недель.
Однако многие с этим не соглашались. Уже весной 2020 года в соцсетях появились группы пользователей, переболевших коронавирусной инфекцией. Сотни пациентов столкнулись со странным явлением: болезнь не отступала за положенные 2–6 недель и, хотя основные симптомы исчезали, люди всё равно не чувствовали себя здоровыми.
Долгое время эти люди не находили поддержки в медицинском сообществе. Многие врачи считали, что долговременные постковидные проявления — выдумки пациентов. Long-haulers дрейфовали посреди непонятных симптомов, как выжившие после кораблекрушения, которых никто не спешит спасать. Оказавшись в безвыходной ситуации, «дальнобойщики» стали сами проводить в соцсетях исследования, опросы, изучая постковидные проявления.
В мае группа «Совместное исследование под руководством пациента» (Patient-led research collaborative) опубликовала свой первый отчет, основанный на ответах 640 респондентов.
Респонденты указывали самые разные постковидные симптомы: от легкого нарушения самочувствия до проблем с сердцем, сосудами и когнитивными функциями.
В октябре 2020 года американка Ханна Дэвис (одна из руководителей Patient-led research collaborative), у которой постковидные проявления длились полгода, выступила на заседании ВОЗ от имени всех пациентов с затяжным коронавирусом. Она представила предварительные результаты второго исследования, организованного пациентами. В опросе приняли участие более 3,5 тысячи респондентов из 56 стран мира.
Большинство опрошенных даже через 6–7 месяцев после острой фазы ковида не могли вернуться к полноценной жизни, прежним условиям работы и испытывали болезненные ощущения.
Достучаться до официальной медицины пытались и некоторые ученые. 5 мая 2020 года сайт BMJ Opinion опубликовал отчет профессора Пола Гарнера, который сам пережил постковидный синдром. Профессор рассказал, что «в течение 7 недель он проходил через американские горки плохого самочувствия, экстремальных эмоций и полного истощения». Гарнер призвал врачей обратить внимание на «длинный хвост» коронавируса и признать, что долговременные симптомы COVID-19 не просто постинфекционная усталость, а болезнь.
Профессор Мартин Макки опубликовал заявление о том, что каждый десятый человек после острого COVID-19 сталкивается с болезненными симптомами и долгий коронавирус требует подхода, ориентированного на пациента.
Long COVID — медицинский термин, придуманный пациентами
Термин «длинный ковид» был придуман пациентами и стал популярным после появления в твиттере хештега #LongCovid. Сегодня это выражение и его производные используются в научной и медицинской литературе.
Единого понимания клинической картины постковидного синдрома пока нет, поэтому описывают его по-разному. Например, по определению института NICE, постковидный синдром — это симптомы, которые длятся дольше 12 недель, возникают во время или после острого коронавируса и не объясняются другим диагнозом. Чаще они появляются группами и могут со временем меняться.
Термин Long COVID — более обширное понятие, которое включает в себя постковидные симптомы любой длительности.
Почему развивается постковидный синдром?
Существует множество теорий возникновения Long COVID. Вот несколько основных.
Самая распространенная теория, объясняющая возникновение постковидного синдрома, — это прямое воздействие коронавируса на органы и ткани во время острого периода болезни. На поверхности вируса SARS-CoV-2, вызывающего ковид, находится 20–40 шипов, с помощью которых он прикрепляется к клетке-цели. Считается, что входными воротами для вируса служат рецепторы белка АПФ2 (ACE2) — он расположен на мембранах клеток и имеет сходство с гликопротеинами (двухкомпонентные белки) SARS-CoV-2.
Белок АПФ2 есть в большинстве тканей организма, например:
Проникнув в клетку, вирус может вызывать множественные повреждения, которые и дают стойкие симптомы.
У людей, умерших от ковида, проводили посмертное гистологическое исследование органов. Фрагменты вируса SARS-CoV-2 обнаружили в эндотелии сосудов микроциркуляторного русла легких, сердца, почек, печени, тонкого кишечника. Когда вирус поражает эндотелий, развивается тромбоваскулит, воспаляются стенки сосудов, образуются тромбы. В свою очередь, тромбы нарушают кровообращение и вызывают кислородное голодание внутренних органов.
В другом исследовании вирус был обнаружен в эндотелии, а также в нейронах головного мозга. Последний факт доказывает его нейротропность — способность поражать центральную нервную систему.
Коронавирус может проникать во вторичные лимфоидные органы (селезенка, лимфатические узлы), которые контролируют клеточный состав крови, устраняют из нее антигены, поврежденные и погибшие клетки. Инфекция приводит к истощению лимфатических фолликулов, снижению количества лимфоцитов — главных защитников организма от бактерий и вирусов. Всё это повышает риск развития практически любого хронического заболевания, а также преждевременной смерти.
Американские исследователи провели вскрытие 44 умерших с коронавирусом, чтобы изучить распространение по организму, репликацию и специфичность SARS-CoV-2. Вирус был широко распространен по организму даже тех людей, которые перенесли легкую или бессимптомную форму заболевания.
Несмотря на широкое распространение инфекции, исследователи не наблюдали никаких признаков воспаления. Так была доказана персистенция SARS-CoV-2 — способность долго жить в организме человека, какое-то время себя не проявляя.
Профессор вирусологии Александр Черепин также высказал предположение об этом свойстве SARS-CoV-2. По его мнению, коронавирус может оставаться в организме больше года.
COVID-19 — огромный стресс для организма, особенно если болезнь протекает с пневмонией, длительной лихорадкой, сильной интоксикацией. Иммунная система начинает бороться с инфекцией любыми доступными средствами. Примером может служить цитокиновый шторм, когда не вирус убивает человека, а реакция иммунной системы на него.
У людей с коронавирусной инфекцией всё чаще обнаруживают синдром мультисистемного воспаления — воспалительный процесс, поражающий сразу несколько систем организма. Мишенями могут быть центральная нервная система, желудочно-кишечный тракт, сердечно-сосудистая система. Сначала считалось, что синдром возникает только у детей и подростков, но с июля 2020 года его стали находить и у взрослых.
Проявления постковидного синдрома
Всего известно 84 симптома постковидного синдрома, но чаще всего люди жалуются на хроническую усталость, одышку и кашель, проблемы с сердцем и сосудами, когнитивные и ментальные расстройства.
Врачи бьются над загадкой постковидной усталости, которая превращает людей в зомби. Практически смертельная слабость, ощущение постоянного переутомления, снижение работоспособности — эти проявления стали ведущими признаками Long COVID. Некоторые ученые сравнивают их с синдромом хронической усталости (СХУ) — тяжелым заболеванием, при котором нарушается работа нервной, иммунной, сердечно-сосудистой систем.
Главный удар коронавируса приходится на дыхательную систему, поэтому неудивительно, что одышка и кашель — распространенные признаки Long COVID. Примерно у половины пациентов, госпитализированных с коронавирусом, на момент выписки из стационара:
Эксперты отмечают, что более 30% людей, перенесших коронавирус, уже в течение первых двух недель после выздоровления ощущают проблемы с сердцем и сосудами. Распространенные симптомы — высокое артериальное давление, перебои в работе сердца, учащенный сердечный ритм.
Клинические исследования показывают, что у многих пациентов через 2–3 месяца после заражения COVID-19 обнаруживаются:
Люди, перенесшие коронавирус, демонстрируют различные психические и когнитивные расстройства, в том числе:
Итальянские ученые обследовали на наличие психиатрических симптомов 402 взрослых, переживших COVID-19. Клинический анализ дал следующие результаты.
Через месяц после появления первых признаков коронавируса у 10–15 % людей сохраняются нарушения обоняния и вкуса. Также симптомами Long COVID могут быть:
Жизнь после COVID-19: как справиться с постковидным синдромом?
Различные организации здравоохранения, в том числе NICE, разработали руководства по Long COVID, в которых есть советы медикам и самим пациентам.
При длительной одышке и других легочных симптомах NICE рекомендует пациентам проводить рентгенографию грудной клетки через 12 недель после заражения коронавирусом, определять состояние и выносливость дыхательной системы с помощью функциональных проб. Пробы помогают оценить работу дыхательной и сердечно-сосудистой системы в домашних условиях. Уровень кислорода в крови можно отслеживать с помощью пульсоксиметра.
Врачи американской клиники Мэйо рекомендуют людям с хронической одышкой:
Ведутся исследования эффективности других методов:
Во время коронавируса, особенно при тяжелом течении болезни, из организма активно выводятся калий и магний — главные защитники сердца и сосудов. Дефицит калия приводит к болям в грудной клетке, высокому артериальному давлению, аритмии вплоть до развития мерцания желудочков, которое нередко заканчивается смертью. Дефицит магния усиливает эти проблемы, а также вызывает когнитивные и ментальные расстройства.
Профессор научно-исследовательского института имени Склифосовского Д. А. Напалков отмечает, что во время острого коронавируса и после него многие люди с артериальной гипертензией прекращают прием препаратов, регулирующих давление, что приводит к инфаркту, инсульту, тромбозу, аритмии.
По интернету гуляют мифы, что лекарства от высокого артериального давления повышают риск заражения коронавирусом. Но врачи эти слухи опровергают и призывают людей с артериальной гипертензией и другими сердечно-сосудистыми заболеваниями не отказываться от препаратов первой линии.
Так как постковидная слабость во многом напоминает синдром хронической усталости, то принцип лечения у них может быть одинаковым. В руководствах NICE по лечению СХУ представлены следующие стратегии:
Метод КПТ также очень эффективно помогает при тревожных состояниях, депрессии, фобиях, обсессивно-компульсивных расстройствах, нарушениях сна, асоциальном поведении. Человек реагирует на внешние и внутренние раздражители определенным способом и при этом вырабатывает определенную модель поведения, присущую только ему. Дисфункциональная модель поведения становится причиной многих ментальных расстройств.
Когнитивно-поведенческие упражнения позволяют исправить дисфункциональную модель поведения на функциональную, эффективную. Их можно делать и во время консультаций у психолога, и самостоятельно.",2022-02-01T14:52:38+03:00
20,https://knife.media/capitalism-sleep/,Не спи — кругом капиталисты! Как рыночная система XXI века разрушает здоровый человеческий сон,"В Издательском доме ВШЭ выходит книга профессора истории и теории современного искусства в Колумбийском университете Нью-Йорка Джонатана Крэри «24/7. Поздний капитализм и цели сна». Автор описывает разрушительное воздействие капитализма в XXI веке, когда рынок непрестанно работает в режиме 24/7, вынуждая людей к постоянной активности и умаляя ценность сна. Публикуем фрагмент из первой главы, посвященной тому, как человеческая идентичность реорганизуется с открытием учреждений, работающих в режиме 24/7, и почему этот рабочий цикл противоречит человеческой природе.
За пустотой стандартной формулы — «24/7» — скрывается статическая избыточность, отрицающая ее связь с ритмическими и периодическими структурами человеческой жизни и подразумевающая произвольную, негибкую схему недели, оторванную от любого варианта развертывания текущего или совокупного опыта. Скажем, например, «24/365» будет уже значить не то же самое, поскольку эта формула вводит громоздкое предположение о расширенной темпоральности, в которой по факту что-то может измениться, в которой могут произойти непредвиденные события. Как я упоминал вначале, многие учреждения в развитом мире уже несколько десятилетий работают в режиме 24/7. Но лишь недавно формирование, моделирование индивидуальной и социальной идентичности было реорганизовано так, чтобы соответствовать непрерывному функционированию рынков, информационных сетей и других систем. Окружающая среда 24/7 имеет подобие социального мира, но на самом деле это асоциальная модель машинной деятельности и приостановки жизни, не раскрывающая человеческие затраты, необходимые для поддержания ее эффективности. Ее следует отличать от того, что Лукач и другие в начале XX века определили как пустое, однородное время модерна, метрическое или календарное время наций, финансов или промышленности, из которого исключены надежды или планы отдельного человека. Новым является полный отказ от притязаний на связь времени с какими-либо долгосрочными проектами или хотя бы фантазиями о «прогрессе» или развитии. Освещенный 24/7 мир без теней — это последний капиталистический мираж постистории, изгнания инаковости, двигателя исторических изменений.
Что касается труда, то оно делает правдоподобной, даже нормальной, идею работы без пауз, без пределов. Это время равняется на неодушевленное, инертное, нестареющее. Как рекламный призыв оно устанавливает абсолютность доступности и, следовательно, неудержимость потребностей и их разжигания, а с ними и вечную невозможность их удовлетворения. Отсутствие ограничений на потребление имеет не только временнóе измерение. Давно миновала та эпоха, когда накапливались в основном вещи. Теперь наши тела и личности ассимилируют постоянно растущий наплыв услуг, изображений, процедур, химикатов, превышая токсичный, а часто и фатальный порог. Долгосрочным выживанием индивида всегда можно пожертвовать, если появляется даже косвенная возможность перерывов, когда он не совершает покупок и не видит рекламу. Сходным образом, режим 24/7, неотделимый от экологической катастрофы, настаивает на постоянных тратах, на бесконечной расточительности, необходимых для его поддержания, и смертоносно нарушает циклы и сезоны, от которых зависит целостность природной среды.
Сон в своей глубокой бесполезности и неизбежной пассивности, с неисчислимыми потерями рабочего времени, обращения и потребления, которые он несет с собой, всегда будет противоречить требованиям вселенной 24/7. Огромная часть нашей жизни, которую мы проводим во сне, свободная от трясины симулированных потребностей, — одно из величайших оскорблений, наносимых человеком ненасытности современного капитализма. Сон — это бескомпромиссное вмешательство в кражу нашего времени капитализмом. Большая часть, казалось бы, фундаментальных потребностей человеческой жизни — голод, жажда, сексуальное желание, а теперь и потребность в дружбе — уже преобразована в товарную или приносящую доход форму. Сон задает собой идею человеческой потребности и промежутка времени, которые нельзя колонизировать и использовать для массового получения прибыли, и поэтому остается несообразной аномалией и местом кризиса в глобальном настоящем. Несмотря на научные исследования в этой области, сон нарушает и запутывает все стратегии по его использованию или изменению. Невероятная, немыслимая реальность состоит в том, что из него невозможно извлечь ничего, что имело бы какую-то цену.
Учитывая безмерность того, что поставлено на карту с экономической точки зрения, неудивительно, что сего дня повсюду происходит эрозия сна.
В середине XX века популярная присказка о том, что «треть нашей жизни мы спим», казалась аксиоматической несомненностью — несомненностью, продолжающей утрачивать свою силу. Сон — повсеместное, но невидимое напоминание о так и не изжитой до конца досовременности, об аграрной вселенной, которая начала исчезать 400 лет назад. Скандальность сна состоит в укорененности в нашей жизни ритмических колебаний солнечного света и тьмы, активности и отдыха, работы и восстановления сил, выкорчеванных или обезвреженных во всем остальном. Конечно, как и все, что считается естественным, сон имеет богатую историю изучения. Он никогда не воспринимался чем-то монолитным или одинаковым, и на протяжении многих веков и тысячелетий он принимал множество разнообразных форм и паттернов. В 1930-е годы Марсель Мосс включил вопросы сна и бодрствования в свое исследование «Техники тела», в котором показал, что многие аспекты, казалось бы, инстинктивного поведения на самом деле приобретаются тысячами разных способов через подражание или обучение. Тем не менее все же можно предположить, что в огромном разнообразии досовременных аграрных обществ представления о сне имели некоторые ключевые общие черты.
К середине XVII века сон утратил стабильное положение, которое он занимал в ставших устаревшими концепциях Аристотеля и мыслителей эпохи Возрождения. В это время обнаружилась несовместимость его природы с новейшими представлениями о производительности и рациональности. Декарт, Юм и Локк — лишь некоторые из философов, которые клеймили сон за его ненужность для работы ума или поиска знаний. Он стал обесцениваться перед лицом привилегий, даваемых сознанию и воле, понятиям полезности, объективности и движимого личными интересами действия. Для Локка сон был прискорбным, пусть и неизбежным нарушением предначертанных Богом для людей приоритетов: быть трудолюбивыми и рациональными. Юм в первом же абзаце «Трактата о человеческой природе» перечисляет сон наряду с лихорадкой и безумием в качестве примеров препятствий, стоящих на пути к познанию. К середине XIX века асимметричная взаимосвязь между сном и бодрствованием стала концептуализироваться в иерархических моделях, в рамках которых сон понимался как регресс к низшему и более примитивному образу существования, сопряженному с «подавлением» предположительно высшей и более сложной мозговой деятельности.
Во многих отношениях неопределенный статус сна следует понимать в связи с конкретной динамикой модерна, которая больше не позволяет организовывать реальность бинарным образом. Гомогенизирующая сила капитализма несовместима с какой-либо внутренней структурной дифференциацией: священное — профанное, карнавальное — будничное, природа — культура, машина — организм и т.д. Тем самым любые сохраняющиеся представления о сне как о чем-то естественном становятся неприемлемыми. Конечно, люди будут продолжать спать, и даже огромным мегаполисам по-прежнему будут знакомы ночные промежутки относительного покоя. Тем не менее сегодня сон — это опыт, отрезанный от представлений о необходимости или природе. Теперь он, вслед за многим другим, концептуализируется как изменчивая, но управляемая функция, определяемая только инструментально и физиологически. Недавние исследования показали, что количество людей, которые один или несколько раз за ночь просыпаются, чтобы проверить свои сообщения или данные, растет в геометрической прогрессии. Одна на первый взгляд несущественная, но распространенная фигура речи — это пришедшее из «машинного мира» обозначение спящего режима. Представление об устройстве, находящемся в состоянии готовности, но почти не потребляющем энергии, способствует превращению привычного сна в простое состояние отложенного или ограниченного доступа и обеспечения работоспособности. Оно приходит на смену логике включения/выключения; таким образом, ничто никогда не бывает принципиально «выключено», не существует состояния настоящего покоя.
Сон — это иррациональное и недопустимое утверждение о том, что могут существовать пределы совместимости живых существ с предположительно непреодолимыми силами модернизации. Один из известных трюизмов современной критической мысли гласит: неизменных природных данностей не существует — даже смерти, по мнению тех, кто предсказывает, что скоро все мы будем загружать свой разум в цифровое бессмертие. Верить в наличие каких-либо сущностных черт, которые отличают живые существа от машин, говорят нам маститые критики, — наивный самообман. Разве стал бы кто-нибудь противиться, вопрошают они, если новые лекарства позволили бы ему трудиться на своей работе по 100 часов подряд? Разве более гибкое и менее продолжительное время сна не означало бы больше личной свободы, возможности еще точнее подстраивать свою жизнь к индивидуальным потребностям и желаниям? Разве меньшее количество сна не дает больше шансов «жить полной жизнью»? Могут возразить, что человек так уж устроен, что должен спать по ночам, что наши тела равняются на суточное вращение нашей планеты и что поведение, зависящее от времени года и времени суток, характерно почти для каждого живого существа.
В XIX веке, как хорошо показал Ансон Рабинбах в своей работе по физиологии утомления, после самых вопиющих злоупотреблений в части обращения с рабочими, сопровождавших индустриализацию в Европе, руководство предприятий пришло к осознанию того, что было бы выгоднее давать рабочим хотя бы скромное количество времени для отдыха, чтобы они могли стать более эффективными и надежными производителями в долгосрочной перспективе. Но начиная с последних десятилетий XX века и по настоящее время с развалом контролируемых или смягченных форм капитализма в Соединенных Штатах и Европе какая-либо внутренняя потребность в отдыхе и восстановлении сил как компонентах экономического роста и рентабельности пропала. Время для человеческого отдыха и обновления сегодня просто слишком дорого, чтобы быть структурно возможным в рамках современного капитализма. Тереза Бреннан ввела термин «биодерегулирование», чтобы описать резкое несоответствие между функционированием дерегулированных рынков во временном плане и внутренними физическими ограничениями людей, которые должны соответствовать этим требованиям.
Как показали недавние дебаты по вопросам здравоохранения, снижение долгосрочной прибыльности живого труда не создает стимулов, чтобы сделать отдых или здоровье экономическими приоритетами. Ныне почти не осталось сколько-нибудь значительных отрезков человеческого существования (за колоссальным исключением сна), не взятых в оборот в качестве рабочего времени, времени потребления или времени маркетинга. В своем анализе современного капитализма Люк Болтански и Эв Кьяпелло указали на множество сил, которые ценят человека, постоянно вовлеченного, стыкующегося, взаимодействующего, общающегося, реагирующего или обрабатывающего информацию в рамках той или иной телематической среды. В богатых регионах земного шара это произошло, как они отмечают, на фоне стирания большей части границ между личным и профес-сиональным временем, между трудом и потреблением. В их коннективистской парадигме наивысшая ценность придается активности как таковой: «Важно что-либо делать, действовать, меняться, ценится любое движение, в отличие от стабильности, часто расцениваемой как бездействие». Эта модель деятельности — не какая-либо трансформация более ранней парадигмы трудовой этики, а совершенно новая модель нормативности, требующая для своей реализации темпоральности в режиме 24/7.",2022-02-01T13:55:38+03:00
21,https://knife.media/club/anorexia-relatives/,"Что делать, если у близкого человека анорексия или булимия","Как помочь человеку с расстройством пищевого поведения? Нужно ли считать анорексию проблемой, если сам человек с анорексией так не считает? Что делать, если вы интенсивно худеете или тренируетесь, живя вместе с человеком с РПП? Возможные ответы на эти вопросы вы найдете во фрагменте из книги «Сила/слабость. Справочник по расстройствам пищевого поведения» норвежского психиатра, создателя Института расстройств пищевого поведения Финна Скордеруда, изданной ИД «Городец».
Советы хорошие и вредные
Вопросов много. Давать общие советы непросто, поскольку общее недостаточно учитывает частное. Каждый человек уникален, и сложно с ходу сказать, как лучше всего ему помочь. Так же уникальна и каждая семья, и невозможно предугадать, как будут поняты и применены такие советы. Что одной семье хорошо, то другой совершенно не подходит. Вредные советы, данные с благими намерениями, в лучшем случае будут истолкованы неправильно, а в худшем приведут к расколу и конфликтам.
Но, с другой стороны, вовсе отказываясь давать советы, мы сбрасываем с себя ответственность. Взглядам автора противоречит слишком большое количество слов типа «нужно» и «следует». И тем не менее ниже мы попытались дать возможные рекомендации, как оптимально действовать и какие подходы лучше применять.
Быть родителем непросто. Даже когда всё идет в целом неплохо, многие всё равно беспокоятся. И когда ребенок заболевает расстройством пищевого поведения, это может быть очень болезненно для родителей. Пищевое расстройство способно коренным образом изменить жизнь семьи. Родители ощущают бессилие, смешанное с чувством вины: «Что мы сделали не так?»
Перед родителями стоит непростая задача: попытаться разграничить вину и ответственность. В данной связи вина будет оказывать разрушительное воздействие. А ответственность будет служить напоминанием о том, что родители — самые важные фигуры для ребенка, которые часто могут стать и лучшими помощниками. Ответственность может также заключаться в том, чтобы понять, что тебе и самому необходимо изменить поведение или отношение к ситуации. Родители, скованные по рукам и ногам чувством бессилия или занимающиеся самобичеванием из чувства вины, вряд ли смогут оказать адекватную помощь дочери или сыну, страдающим пищевым расстройством, а лишь еще больше разовьют у них самих чувство вины. Ведь пищевое расстройство у многих людей сочетается с чрезмерным чувством ответственности и вины. Если вина тянет назад, то ответственность, которую лучше всего делить со специалистами, ведет вперед.
Пищевое расстройство — это также повод для родителя доказать свою взрослость и способность защитить своих детей. Даже когда всё идет хуже некуда, для ребенка, страдающего пищевым расстройством, будет большим облегчением увидеть, что взрослые в состоянии позаботиться о самих себе. Многие описывают РПП как «ад на земле». Работая вместе с ребенком над избавлением от пищевого расстройства, мать или отец укрепляют и собственную самооценку, ведь они осознают свою компетентность как в душевных, так и в телесных вопросах.
Необходимо помнить и о других детях в семье. Как и сами родители, они должны иметь возможность отдохнуть от проблем.
Когда у твоей сестры или брата пищевое расстройство, это может затронуть и тебя: частые ссоры, уставшие или отчаявшиеся родители, постоянные требования внимания от сестры или брата.
Задача здесь состоит в том, чтобы найти баланс: с одной стороны, стараться помогать адекватными способами, оказывать поддержку и проявлять больше терпения, с другой стороны, заявлять о своих правах и месте в семье и не бояться говорить о собственных потребностях.
Иметь пищевое расстройство всё равно что состоять в отношениях, ведь эта связь может стать очень тесной. Поэтому в отношениях с партнером или супругом может возникать своего рода любовный треугольник. Партнер может чувствовать, что его обделяют вниманием, поэтому ему будет непросто проявлять понимание и терпение. Стоит подумать о том, как далеко вы готовы — и способны — зайти в роли помощника и как это может повлиять на ваши отношения. Нужно трезво оценивать, какие аспекты ваших отношений лучше передоверить специалистам.
Иначе говоря, многие партнеры замечательно справляются: и с питанием помогают, и самооценку больного стараются повысить. Некоторые отношения от этого только укрепляются, а некоторые, наоборот, сильно страдают. В партнерских отношениях может возникнуть сильный перекос, а сами они будут больше напоминать «терапию».
Как правило, большое значение имеет сексуальность. Очень часто пищевое расстройство влияет на сексуальность самым разным образом.
Основополагающие принципы
Старайтесь подавать положительный пример, заботясь о собственной жизни и благополучии. Когда состояние близкого человека, страдающего пищевым расстройством (а оно зачастую нестабильно), начинает становиться барометром для вашего собственного благополучия, стоит остановиться и задать себе вопросы: «А не слишком ли я пренебрегаю собственными делами? Не слишком ли вовлекаюсь? Не несу ли я один (или одна) слишком тяжелую ношу? Можно ли эту ответственность разделить с кем-то еще?» Если вы взяли на себя большую ответственность, это может означать, что часть ответственности вы переложили на себя с плеч того, кому как раз стоит поучиться отвечать за себя.
Пищевые расстройства связаны с низкой самооценкой и неуверенностью в себе вне зависимости от того, что сам человек думает о причинах. Для близких самое важное — найти такой подход к больному, который будет повышать его чувство безопасности и веру в себя.
Здесь важна ясность и честность. Нельзя действовать за спиной тех, кого любишь. Ложь или попытки накормить обманным путем здесь не пройдут. Пищевые расстройства можно победить, демонстрируя на практике, что на вас можно положиться.
Пищевые расстройства — это способ коммуникации с помощью тела и еды. Таким образом, необходимо вырабатывать другие способы общения с близкими, более открытые и вербальные.
В семье, с партнером или супругом, а также с друзьями действует то же правило, что и в терапии: качественная коммуникация и хорошие разговоры — лучшее лекарство.
Мы все нуждаемся в одобрении. Но некоторым нужно больше и чаще. Так что хвалите и делайте это часто! Мало кто не обрадуется, услышав слова: «Я тебя люблю».
Возможно, мы думаем, что наша любовь очевидна для того, кого мы любим. Но на деле человек может многого не замечать, особенно если у него очень низкая самооценка. У таких людей есть склонность всё истолковывать в негативном ключе.
Очень важно уметь показать, что вы видите своих близких. Несмотря на то, что мы не всегда знаем, что нам делать в роли матери, отца, партнера или друга, важно показывать, что вы осознаете проблему и стремитесь помочь. Способность к эмпатии — это качество личности. Но не стоит думать, что его невозможно в себе развить. Нужно лишь постараться.
Видеть человека с пищевым расстройством — в том числе понимать, что за этим стоит гораздо больше, чем просто килограммы или число эпизодов переедания. Пытаясь заглянуть за фасад расстройства и понять его, можно глубже осознать причины, почему человек прячется за едой.
Никто по собственной воле не обзаводится пищевым расстройством, и никому не нравится им страдать, хотя так и может казаться на первый взгляд. Да, человек может быть очень привязан к своему расстройству: больного так же сложно от него отвлечь, как влюбленного от объекта любви или скорбящего от его скорби. Близких, которые пытаются помочь, такое сопротивление может очень раздражать. Есть основания полагать, что все, кто страдают пищевыми расстройствами, с удовольствием бы от них избавились, если бы только знали как.
Сопротивление переменам и сопротивление помощи — особенно на начальных стадиях — один из симптомов заболевания, как и симптом воспаления легких — затрудненное дыхание.
Близким нужно постараться это понять, разглядев за этими проявлениями страх, а не злой умысел и вредность.
Пищевое расстройство стягивает на себя всё внимание, уводя на второй план остальные части личности. Важно сохранять в фокусе ее здоровые части. Если человек с анорексией врет о том, что он съел, это еще не значит, что он патологический лжец. На него во многом можно полагаться, за исключением вопросов, связанных с едой.
Очень сложно любить безусловно. Мы должны показывать своим близким, что любим их за то, кто они есть, а не за то, что они делают. То есть мы демонстрируем, что будем любить их в любом случае, а не только при условии, что они будут хорошо себя вести или правильно питаться.
Без профессиональной помощи не обойтись. Задача близких — активно мотивировать больного к тому, чтобы он обратился к врачу, в диспансер или иное учреждение.
Однако бывает, что помощи еще нужно дождаться. А иногда необходимая помощь и вовсе не приходит. Бывает и так, что помощь оказывается неэффективной. Помните, что ваша роль здесь в любом случае самая важная. Специалисты же после рабочего дня уходят в свои семьи.
К сожалению, иногда для того, чтобы получить адекватную помощь, вам придется проявлять настойчивость, даже назойливость и устраивать сцены. Такова жизнь. Не бойтесь надоедать!
Многим родителям детей, а особенно подростков с пищевыми расстройствами непросто отличить голос болезни от естественного стремления ребенка бросать вызов ценностям и нарушать нормы.
Иногда возникает замкнутый круг: родители настолько погружаются в подсчет калорий или поиск способа немного отдохнуть, что забывают выставлять те границы, какие они обычно естественным образом выставляют.
Постарайтесь подумать, какие границы вы бы выставили, если бы в вашей семье не было пищевого расстройства, и не бойтесь сделать это. Важно не забывать о том, что нормальные требования и ответственность никто не отменял. Если ребенок в семейном конфликте использует угрозу перестать есть как оружие, это называется шантаж и голодная забастовка, и это вовсе не обязательно то же самое, что пищевое расстройство. Хотя и очень похоже. Если отказ от еды применяется как средство давления на вас, важно это четко озвучить.
Мы, родители, понимаем, что определенный протестный настрой и вызов нашим ценностям — вполне здоровые, нормальные проявления. Иногда есть основания говорить о том, что пищевое расстройство становится выражением того гнева и протеста, которые ребенок не смог выразить другими способами.
В Лондоне психолог Рэйчел Брайант-Во и психиатр Брайан Ласк в течение нескольких лет работали с детьми и подростками с очень серьезными пищевыми расстройствами. При госпитализации они часто предупреждали родителей, что, хотя прогноз и хороший, они должны быть готовы к тому, что, выздоровев, их сын или дочь будут вести себя более агрессивно.
Следующая иллюстрация взята из их книги: Eating disorders. A Parents’ Guide. London, 1999. Penguin.
Найти правильный подход
Насколько оно серьезно? Чтобы это узнать, нужно искать информацию и задавать вопросы.
При подозрении на пищевое расстройство стоит завести об этом разговор. Не нужно прятать эту тему под ковер.
Лучше, если вы напрямую попросите человека подтвердить или опровергнуть ваши подозрения, чем если он будет чувствовать себя незамеченным. Продумайте заранее, что будете говорить. Ваш подход не должен быть основан на обвинениях. Вряд ли сработает фраза: «Думаю, у тебя пищевое расстройство». Некоторые почти инстинктивно ответят «нет». Лучше начните говорить о своем беспокойстве, а затем свяжите его с конкретными наблюдениями:
Может быть, очень соблазнительно притворяться, что ничего не происходит, и надеяться, что всё пройдет само собой. Рассчитывать на это не стоит. В краткосрочной перспективе многие будут рады, если родители и близкие не заметят их пищевые нарушения. Но в долгосрочной перспективе это может отравить отношения, создавая у человека чувство, что его не видят.
На ранних этапах это вполне ожидаемо. Стыд и страх приводят к отрицанию, кроме того, человек вообще не воспринимает свое поведение как проблему. Но стоит затронуть эту тему, как мысли пойдут в определенном направлении. Можно вновь заговорить об этом через несколько дней или недель. Вы можете заранее предупредить человека, что собираетесь снова поговорить с ним, например, в следующие выходные, и попросить его обдумать эту тему до этого срока.
Вопросы дают пространство для ответа, а утверждения замкнуты на себе. Попробуйте быть тем, кто дает такое пространство. Спрашивайте, не нужна ли помощь. Предлагайте альтернативные варианты. Получив ответ, переспрашивайте: «Ты точно уверен(а), что это то, что тебе нужно?»
Постарайтесь выбирать подходящие моменты для разговора. Когда присутствует большое напряжение, есть риск взрыва. Нужно сохранять спокойствие и говорить с человеком, а не о нем. Вряд ли угрозы, принуждение и гнев дадут какой-либо результат. Снизьте количество критических замечаний. Можно вполне ясно выражать свое мнение, при этом не создавая впечатления, что вы ругаетесь. Конечно, не всегда легко сдержаться. Особенно при анорексии, когда человек находится на грани жизни и смерти, гнев часто служит выражением страха.
Если вы обсуждаете конкретные договоренности, например правила и цели питания, убедитесь, что присутствует абсолютная ясность относительно того, о чем вы договорились.
Родителям особенно важно прийти к консенсусу о подходах к решению проблемы и схеме действий. Когда мать делает одно, а отец действует в совершенно ином направлении, это не только неэффективно, но и опасно.
Совершите совместное усилие и договоритесь о четких, измеримых положительных изменениях в питании или схеме «переедание/очищение», которых хотите добиться. Кроме того, определите конкретные роли других лиц в достижении этих целей.
Питание и тело — это лишь полдела. «Остальное» — это поиск подходящих формулировок для того, чтобы говорить о тех чувствах, которые за ними стоят.
Постарайтесь прийти к консенсусу относительно того, кого еще нужно проинформировать и привлечь в качестве помощников. Как правило, открытое обсуждение психических проблем — хороший мотив. Однако открытость прежде всего должна проявляться тогда, когда вы знаете, что ваша искренность будет воспринята серьезно.
Некоторые люди с пищевыми расстройствами обожглись на том, что они рассказали о своей болезни слишком многим. Даже после выздоровления многие продолжают воспринимать их как «того булимика/булимичку» или «того анорексика/анорексичку». Стоит им однажды проявить какую-то слабость в отношении еды (когда они не в форме, их тошнит или просто не хочется есть), как тут же начнутся подозрения: а не рецидив ли это?
В особенности если вы имеете дело с подростками, страдающими пищевыми расстройствами, необходимо обратиться не только к медицинским работникам, но и к школьным учителям, школьным психологам-консультантам, учителям физкультуры и тренерам. Конкретно можно обсуждать с ними, например, вопрос сопровождения во время обеда в школе, альтернативную схему тренировок и т. п.
Демонстрируйте солидарность, соблюдая здоровый режим питания. Человеку, страдающему перееданием, будет лучше, если холодильник не наполнен соблазнительной едой. Сладости, которые вы собираетесь съесть на выходных, не стоит закупать уже в четверг.
Но не перебарщивайте с опекой. Нужно соблюдать баланс между проявлениями заботы и чрезмерной отдачей вплоть до самоотвержения.
Есть много описаний случаев, когда люди с пищевыми расстройствами начинали контролировать, что едят другие.
Такого рода контроль разрушителен для всех. Хорошо известна склонность анорексиков кормить других. Этому может быть несколько объяснений. Кормя других, анорексик символически избавляется от груза вины за всю ту боль, которую причиняет семье. Или более очевидный мотив: человек ощущает удовлетворение, получая конкретные подтверждения того, что другие едят значительно больше. Многие матери прибавляют в весе из-за того, что идут на поводу у своего ребенка-анорексика и едят более крупные порции.
Когда весь класс потеет, потому что истощенный анорексик мерзнет и из-за этого помещение не проветривается, мы имеем дело не просто с больным человеком, но с больной ситуацией, которая усугубляет болезнь.
Для профилактики пищевых расстройств нужно, среди прочего, придерживаться строгого правила: родители никогда не должны заставлять своих детей худеть. Похудение у детей и подростков должно исходить не из косметических, а исключительно из медицинских соображений. И в таком случае оно должно происходить под наблюдением врача. Если же родители сажают детей на диету или выражают желание, чтобы ребенок похудел, то тем самым они транслируют послание, что ребенок недостаточно хорош такой, какой он есть.
Это совершенно не означает, что не нужно бороться с нездоровыми пищевыми привычками и стимулировать физическую активность.
Слова обладают силой, которая может использоваться как во благо, так и во зло. Мы живем в эпоху крайне поверхностного отношения к телу. Всё выводится на поверхность: внутренние чувства находят выражение во внешности, телесности. Комментарии, которые на первый взгляд могут показаться невинными, могут глубоко ранить. А больнее всего бывает, если они исходят от самых близких людей.
Родители, партнеры и друзья тоже имеют тела. И бывают ими очень озабочены. Необходимо продумать, какое отношение к телу вы сами транслируете. Очень многие невыносимо часто говорят о теле и похудении. Это особенно касается женщин. Так транслируются опасные послания о том, что тело — одна из самых важных вещей в этом мире.
Проблема вполне ощутимая и реальная — настолько, что многие матери, даже имеющие детей с серьезным пищевым расстройством, сами продолжают худеть. Еще одна проблема заключается в том, что многие отцы ведут разговоры о здоровье и тренировках в нездоровом, навязчивом ключе.
Желательно не только соблюдать самодисциплину, но и проявлять деликатность. Порошки для похудения, скорее всего, лучше прятать и запирать в сейф с оружием: ведь и то и другое одинаково опасно. Возможно, лучше держать рот на замке и не рассказывать при ребенке о собственных амбициозных проектах по улучшению своего тела. Цель состоит в том, чтобы транслировать восприятие тела как инструмента для получения удовольствия, радости и игры.
Можно быть амбициозным не только за себя, но и за других. Как родители, так и партнеры могут проецировать собственные амбиции на чужие достижения. Это может касаться учебы в школе, но в еще большей степени — спортивных занятий. Спорт, танец, балет и модельные профессии связаны как с престижем, так и с рисками. Будьте осторожны и не давите на детей. Многие из тех, кто страдают пищевыми расстройствами, идут на поводу скорее у чужих, чем у своих желаний.
Деньги могут стать большой проблемой, особенно когда дело касается булимии и переедания. Неважно, дочь у вас или сын, тема финансовой поддержки так или иначе возникнет.
Совершенно естественно финансировать лечение, когда у них нет собственных доходов. А вот в тех случаях, когда они зарабатывают сами, оплата лечения родителями может стать палкой о двух концах. Денежный вопрос может легко отравить отношения. Больной будет ощущать дополнительное давление: ему или ей необходимо отплатить родителям с помощью выздоровления. Взрослым лучше всего отвечать за собственный бюджет самим, и нет никаких оснований для того, чтобы их злоупотребление едой оплачивалось кем-то еще.
Сожителям и супружеским парам имеет смысл установить четкие правила относительно общих расходов.
Надежда дает силы. Важно поддерживать в человеке надежду и оптимизм — тем более что для этого есть все основания. Почти всем становится лучше, когда они получают помощь. И большинство выздоравливают!",2022-01-29T12:38:31+03:00
22,https://knife.media/club/virology-comics/,Как организм борется с вирусами? Объясняем с помощью комиксов,,2022-01-22T08:24:28+03:00
23,https://knife.media/quiz/no-filter-quiz/,"Тест: угадаете, где фото с фильтром, а где без?",,2022-01-31T19:04:40+03:00
24,https://knife.media/broadcasting/,"Музыка, нокаут и сигнал «Титаника». Как уличный торговец газетами создал в Америке массовое радиовещание","В 1906 году нью-йоркский подросток-иммигрант Давид Сарнов пришел работать посыльным в «Маркони и Ко» — самый главный радиостартап той эпохи. Через 5 лет он организовал первую медицинскую консультацию по радио, а через 15 — подсадил Америку на радиовещание. А еще он очень любил рассказывать о себе самые разные басни. Разбираемся в его биографии, рождении радиовещания и отделяем зерна от плевел вместе с автором канала «история экономики» Александром Ивановым.
Стэнфордский университет будущий изобретатель радиовещания Чарльз Херрольд так и не окончил — проучившись три года, он вынужден был по причине слабого здоровья оставить вуз. Зато за время учебы юноша успел вдохновиться идеями Гульельмо Маркони и понял, что мир ожидает бум радио, а раз так, то будет и спрос на специалистов в этой области, и в своем родном Сан-Хосе он открыл колледж радиосвязи.
Так, собственно, родилась первая в мире радиостанция, ведущая регулярные трансляции для неограниченного круга слушателей.
Это радио не приносило своему создателю ни славы, ни денег, оно было истинным hobby для настоящего джентльмена (а Херрольд, автор множества изобретений, который много лет спустя закончил свою жизнь в нищете и забвении, работая уборщиком в доках Сан-Франциско, без сомнения, был настоящим джентльменом), которое не слишком-то обращало на себя чье-то внимание — в конце концов, с приемными устройствами дело обстояло тогда совсем никак и слушателей у этой радиостанции было меньше, чем пальцев на руке.
Для такого способа распространения передач Херрольд придумал даже специальное слово — «бродкаст», которое тогда означало только «разбрасывание семян в землю». Лет десять этот образ никому не говорил ничего, ничего больше, кроме как сельскохозяйственные работы, не означал и получил распространение в заложенном Херрольдом значении уже в 1920-е. Заметим, что бродкаст — один из англицизмов, так и не прижившихся на нашей почве, попытка его перевода (с современным значением) как «широковещательный канал» выглядит несколько громоздко и тоже не прижилась.
Но что взять с фантастов и фантазеров? Поиск следов хоть каких-то дискуссий в обществе на тему будущего радиосвязи не приводит ровно ни к чему — известно только, что в 1915 году в Нью-Йорке младший менеджер компании «Маркони и Ко» пишет президенту компании письмо о том, что будущее — за радиотрансляциями, их ждет коммерческий успех, а приемные устройства (он называет их «мьюзик бокс» и приводит ссылку на подходящий патент) будут востребованы в миллионах экземпляров.
Звали этого младшего менеджера Давид Сарнов (David Sarnoff), и к этому 24-летнему пареньку из глухой белорусской деревни, карьерные дела которого как раз шли в гору, в целом прислушивались, вот только время, по мнению президента компании, было выбрано неудачно — шла Первая мировая, и «Маркони» был завален военными заказами. Во всяком случае, официальный ответ на официальное письмо был дан.
К счастью для радиовещания, Сарнов был именно тем человеком, который понимал, где лежат деньги, и доводил дела до конца.
Его биографию часто приводят как пример человека, который «сделал себя сам», и как образец «американской мечты». Во всяком случае, история его жизни и в самом деле достаточно любопытна, чтобы ознакомиться с ней хотя бы вкратце.
Давид Сарнов родился в местечке Узляны (около 40 км от Минска), его отец был маляром, семья жила впроголодь, и отец решил попытать счастья в Нью-Йорке, куда отправился сначала один, чтобы заработать денег на билет для семьи. Необходимые для покупки самых дешевых билетов 144 доллара он копил долгие 4 года (Давид эти 4 года провел в Борисове, в хедере, изучая Тору), а когда семья прибыла в Нью-Йорк, то выяснилось, что здоровье главы семьи окончательно подорвано. Так, в возрасте 9 лет Давид отправляется искать работу, а самым простым и очевидным заработком оказалась продажа газет. Надо сказать, что, на счастье семьи Сарновых, мальчишка оказался трудолюбивым и предприимчивым — спустя пару лет у него уже своя «газетная биржа»: он занимает место в очереди за утренними газетами с вечера, скупает такую часть тиража, на которую только хватает денег и перепродает газеты тем, кто приходит позже, — его наценка минимальна, а перепродаваемые тиражи — большие, и это дает больший заработок, чем приставание к прохожим с целью впарить им свежую газету, да и времени на бизнес тратится меньше. А время мальчишке из самых низов нужно для получения хотя бы самого минимального образования.
К 14 годам у него уже свой газетный киоск, но Сарнов не зацикливается на этом скромном успехе. Он прилежный ученик бесплатных программ «Образовательного альянса» (больше получить хотя бы зачатки образования негде — учеба стоит денег), где больше всего уделяет внимание английскому и естественным наукам.
В то время уже много говорят о радио и телеграфе, и Сарнов оказывается в компании, которая находится на пике самых передовых достижений: в 1906 году он становится сотрудником «Маркони и Ко». В компанию он приходит посыльным — это, собственно, максимум из того, что он мог получить со своим образовательным багажом и связями.
Здесь Сарнов завоевывает доверие и внимание самого Маркони, который чуть ли не лично учит его пользоваться телеграфным ключом и дает поручения — сначала попроще, а потом — всё более сложные.
Сарнов и сам неплохо работает на собственный имидж — в 1911 году его имя впервые попадает в газеты в связи с дистанционно установленным диагнозом (инфицирование зуба) одному из членов экипажа рыболовного судна врачом с берега. Не совсем ясна роль Сарнова (вроде бы он устанавливал оборудование на судне и на берегу), но с газетчиками общался только он. Нашим современникам, возможно, сложно понять, в чем тут сенсационность, но в 1911 году подобное было из разряда фантастики.
Аналогичный опыт год спустя сделал его знаменитым — в 1912 году именно он (это по озвученной им легенде, конечно же) поймал сигнал бедствия с «Титаника», а затем в течение трех суток общался с кораблями, участвовавшими в спасении людей.
Так вышло, что именно Сарнов стал для прессы главным источником информации, и хотя злые языки говорили, что сам он тогда не умел работать на ключе и был просто менеджером группы телеграфистов из трех человек, это оказалось неважным, во всяком случае для той же прессы.
Неизвестно, услышал ли Сарнов идею об оснащении кораблей радиостанциями от умных людей и развил ее или пришел к этой мысли сам, но именно его имя «приклеилось» к закону о том, что любой корабль, на котором размещено более 50 пассажиров, должен быть в обязательном порядке оснащен рацией.
После выхода этого закона дела Сарнова внутри корпорации «Маркони» сделали очередной скачок: в компании решили назначить 21-летнего юношу главой группы менеджеров, занятых оснащением судов. Заметим, что справился он с этой задачей очень уверенно.
Одним словом, когда Сарнов впервые обратился к руководству с темой организации бродкаста, он уже был в корпорации «Маркони» фигурой заметной и авторитетной и состоял в должности главного инспектора компании (повышение он получил, оснастив радио железную дорогу — и станции, и локомотивы), но и отказ прозвучал вполне мотивированно — и Сарнов, как он позже говорил, «поступил как солдат»: всё свое время и силы он тратил тогда на выполнение военных заказов, но не переставал думать о бродкасте.
Годы вынужденного простоя Сарнов посвятил «наращиванию мускулов» в теме радиотрансляций, которая, как теперь становится понятно, не оставляла его ни на минуту. Он узнал о скромной радиостанции в Сан-Хосе и в дальнейшем применял слово «бродкаст», показавшееся ему очень удачным.
Но главное — он много общался с изобретателями, среди которых и его приятель Альфред Голдсмит, человек, воплотивший мечту Сарнова о «музыкальном ящике» в жизнь. Свое творение Голдсмит назвал радиолой. Однако в производство в дальнейшем пойдет не радиола приятеля нашего героя, а разработка Эдвина Армстронга, отличавшаяся компактностью, отсутствием внешней антенны, более качественным приемом сигнала и воспроизведением звука — как говорится, ничего личного, только бизнес.
Под тем же лозунгом — «ничего личного» — происходит поглощение компании «Маркони» группой инвесторов, среди которых «Дженерал Электрик». Говорят, сделку активно лоббировал сам Сарнов, рассказывая инвесторам, что стоит создать компанию, аккумулирующую патенты в области радио, благо сама тема радио находилась на пике роста. При этом Сарнов полагал, что поскольку бывший благодетель Маркони не принял его идею бродкаста, то стоит попробовать сделать то же самое в новых условиях.
Так была создана корпорация RCA (Radio Corporation of America), в которой Сарнов получил должность менеджера коммерческого отдела и где он очень быстро продвинулся по службе, реализовав то, на что никак не мог получить одобрения, так как в новой структуре его идея бродкаста тоже не вызывала понимания.
Базовая идея радио, активно развиваемая во всем мире, заключалась всё-таки в передаче информации по принципу «точка — точка», возможности радио как средства массовой информации никто в мире не рассматривал всерьез, людям, принимающим решения, казалась крайне смешной мысль о том, что кто-то, кто бы то ни было, сможет разговаривать с размытой и непонятной аудиторией, состоящей из случайных лиц. Кстати, кажется, сам Сарнов тоже поначалу сомневался в таких перспективах, но он полагал, что музыка — вот то, что объединит многих, отсюда и идея «мьюзик бокса». Его оппоненты и в самом деле к идее трансляции музыки относились более сдержанно, во всяком случае, приступов остроумия она не вызывала — Сарнов апеллировал к широкой популярности граммофонов и патефонов и пластинок с записями.
Так или иначе, но Сарнов, опираясь больше на собственный авторитет и служебные возможности, чем на мнение своего начальства, пробил покупку патента Армстронга на «музыкальный ящик» (Армстронг стал миллионером, к неудовольствию друга Сарнова Голдсмита) и построил первую радиостудию, откуда шло музыкальное вещание.
Дело, однако, двигалось не слишком активно: в течение 1919 года в 120-миллионной Америке было куплено всего 5 тысяч устройств Армстронга. Сарнов, конечно, ожидал, что потребитель, в отличие от инвесторов, проголосует за радио кошельком, но этого не случилось — в стране нашлось не так уж много меломанов, которые предпочли радио пластинке на своем патефоне. Идея с музыкальным бродкастингом нуждалась в расширении.
Всё изменило событие, о котором писали все газеты Америки и которого ждал каждый американец: на 2 июня 1921 года был запланирован боксерский поединок между тяжеловесами — кумиром американцев Джеком Демпси и французом Жоржем Карпентье. Сарнов почувствовал, что его детище может себя проявить, RCA трудилось, оборудовав место для комментатора на стадионе в Нью-Джерси и развесив столько громкоговорителей-«колоколов», сколько смогла.
В 1924 году не меньше 2,5 млн американских семей уже имели радиоприемник, в 1927-м число проданных радиол превысит 10 млн, а доходы RCA от продажи приемных устройств составили в 1924 году 80 млн долларов и надолго стали самой большой из доходных статей компании — больше, чем эксплуатация трансконтинентальных линий связи, выполнение военных заказов и передающих и принимающих устройств типа «точка — точка», на которых всего несколько лет назад предполагалось строить коммерческое благополучие компании.
Идея о том, что недорогой массовый продукт выгоднее, чем дорогой и уникальный, в очередной раз восторжествовала.
Летом 1921 года одна из крошечных радиостанций в Нью-Йорке, принадлежавшая соучредителю RCA, компании AT&T, впервые попробовала разместить в эфире рекламу. Рекламодатель, один из магазинов, заплатил за объявление четверть доллара — цена больше походила на стоимость проигранного пари, чем на бизнес, но очень быстро размещение рекламы стало прибыльным занятием. Выяснилось, что на этом можно делать деньги, зарабатывать точно так же, как зарабатывают газеты, и с того самого момента количество радиостанций в Америке росло невероятно: к концу 1921 года, того самого, когда страна была сражена репортажем о бое тяжеловесов, в Америке работает уже 30 радиостанций, а через два года — более 500.
Кстати, Сарнов, как человек, делающий свою биографию сам (или сам ее надиктовывающий), позже расскажет, что он лично поставил тот самый первый эксперимент с рекламой на малоизвестной радиостанции — так сказать, протестировал потенциал идеи на стороне.
Успех идеи Сарнова сказался и на его бизнес-карьере — он быстро стал вице-президентом RCA, но головокружительные высоты, на которые судьба вознесла продавца газет из бедного еврейского квартала, не остановили его и не заставили почивать на лаврах.
Первым делом он «исправляет» то, что принято называть «ошибкой Маркони», — легендарный итальянец в свое время доказывал, что радиосигнал способен без проблем преодолевать преграды в виде толщи воды или грунта и, отражаясь от облаков, распространяться беспрепятственно по всему земному шару (заметим, эта его убежденность отлично помогала ему в самом начале века «рекрутировать» сторонников радио), но к 1920-м годам стало совершенно ясно, что это не так, а значит, радиосигнал из студии RCA в Нью-Йорке будет доступен довольно ограниченному кругу слушателей. Сарнов берется за очень сложное решение — организацию сети радиостанций по всей стране — и успешно разбирается и с этой проблемой. Для рекламодателей он устанавливает самый высокий ценник, это логично, ведь аудитория RCA — вся страна.
Еще одним шагом вперед стало появление радиоприемников в автомобилях: Сарнов вовремя заметил резко возросшую популярность машин и быстро нашел для себя новый рынок.
В 1926 году именно Сарнов создал компанию NBC — специально для производства контента. Радиоспектакли, прямые включения из оперных залов (и даже свой оркестр радио), репортажи, новостные передачи, тематические обзоры и, конечно же, рекламные ролики — всё это рождалось под чутким руководством Сарнова в NBC, компании, которая прекрасно чувствует себя по сей день.
Успех бродкастинга в США быстро отозвался во всем остальном мире: в большинстве стран Европы свои радиостанции и регулярные радиопередачи появились уже к концу 1921 года, а в течение следующих лет число радиостанций выросло до нескольких сотен.
Конечно, радиопередачи пришли и в СССР — их рассматривали, и не без основания, как мощнейший пропагандистский инструмент.
Интересно, как оценивал уровень счастья, достигнутый посредством радио, Сарнов? Мы об этом, конечно, ничего не знаем, но, судя по тому, с каким азартом и вовлеченностью он погрузился в создание следующего своего детища — телевидения, ему казалось, что для достижения счастья нужно было всё-таки нечто большее.
Правда, совсем не факт, что Давид Сарнов мыслил именно категорией счастья всего человечества, может быть, это и приносило ему удачу во всех начинаниях.",2022-01-31T16:34:23+03:00
25,https://knife.media/fraud-in-science/,Десять тысяч нечестных ученых. Почему российская модель финансирования науки провоцирует массовое жульничество: интервью с Анной Кулешовой,"Одной из негативных, но основополагающих черт современной российской науки являются разные формы жульничества — обход формальных процедур и институтов. Институциональная теория описывает такие феномены, как господство неформальных институтов над формальными. Подобное становится возможным, когда трансакционные издержки — усилия и ресурсы, затрачиваемые на коммуникацию, — ниже в сером правовом сегменте, чем в белом. Неформальные практики и институты носят неслучайный характер: зачастую они формируют устойчивую систему, практически не отличающуюся в своей предсказуемости от публичных институтов. Об этом с социологом, председателем Совета по этике научных публикаций Ассоциации научных редакторов и издателей Анной Кулешовой побеседовал философ, руководитель отдела культурно-просветительских проектов и программ ЦУНб им Н. А. Некрасова Александр Вилейкис.
В академической среде существует два основных направления для жульничества: поддельные диссертации и статьи в мусорных журналах с недобросовестными заимствованиями, мусорные статьи (в них нет недобросовестных заимствований, но нет и приращения научного знания, они пишутся ради отчетностей и создают колоссальный информационный шум) и журналы-хищники (публикующие всё подряд под видом научных статей).
Причина первого кроется в необходимости диплома для достижения карьерных успехов. Начиная с бакалаврских ВКР и магистерских дипломов, предложениями о подделке которых пестрят разнообразные сайты, и заканчивая диссертациями с высокой степенью некорректных заимствований и плагиата либо написанными на заказ. По оценке самих скриптеров, в России не менее 20 тыс. человек заняты в этом бизнесе.
Если первые ступени высшего образования носят настолько массовый характер, что за подлинностью и качеством студенческих дипломов едва ли кто-то следит за стенами университета, кроме того, изрядное количество профессорско-преподавательского состава не в состоянии оценить качество студенческих работ, поскольку сами недобросовестными путями пришли к получению своих должностей (более 10 тыс. ученых в России, по данным Диссернета, имеют нарушения академической честности), то рынок диссертаций намного уже, но обладает при этом большей значимостью. С советских времен сложилась традиция, что для занятия руководящего поста необходимо звание кандидата наук. 
Применение первой стратегии делает данный вид жульничества заметным: достаточно использовать разные программы, нацеленные на поиск плагиата, и становится видна степень подлинности текста. Когда речь идет о более изощренных методах жульничества (например, заказ текста диссертации у специалиста, готового провести самостоятельное исследование, а не просто скомпилировать несколько готовых текстов), работа стоит намного дороже, а вероятность убедительно доказать подделку, кажется, стремится к нулю, если бы не ряд инструментов, которыми пользуются Совет по этике научных публикаций, Комиссия РАН по противодействию фальсификации научных исследований и Диссернет. Большинство предпочитает не использовать изощренные средства и обращается к дешевым и простым методам, поэтому цифровые технологии по поиску плагиата справляются с выявлением жульничества.
Вторая форма жульничества — публикации в мусорных журналах. Существует обширная база изданий, которые входят на небольшой период (обычно год или два) в базы цитирования Scopus и Web of Science и за плату (в среднем от 200 до 1000 долларов за статью) готовы опубликовать материал любого качества. Данные издания существуют, поскольку количества информации в базах цитирования необъятно, а процедуры отслеживания качества изданий несовершенны. Хороший журнал может стать хищником, факт мусорности непременно станет известным, его исключат из базы цитирования, но за период нахождения в ней недобросовестные авторы успеют отчитаться публикациями и получить гранты.
Большинство жульнических публикаций существуют из-за необходимости отчитываться публикациями за исследовательские гранты, выполнение проектов федерального финансирования науки и университетских KPI. Практически каждый из этих показателей измеряется численно, поэтому публикации в мусорных журналах являются эффективным средством для отдельных сотрудников и институций в решении проблемы повышения показателей.
Существует несколько организаций, которые стремятся сократить разные формы жульничества в российской академической среде. Среди них Совет по этике научных публикаций, Диссернет, Комиссия РАН по противодействию фальсификации научных исследований. Мы поговорили с Анной Кулешовой, председателем Совета по этике научных публикаций Ассоциации научных редакторов и издателей, членом комиссии РАН по противодействию фальсификации исследований, о работе подобных инициатив.
Что такое академическое жульничество? 
 — Что вы в целом считаете нарушением публикационной этики или, говоря шире, жульничеством в академической среде? 
— Всё просто: любое введение в заблуждение читателя, грантодателя, работодателя является нарушением научной этики. Например, читатель может быть введен в заблуждение относительно авторства текста в случае плагиата или скриптуры; экспертности (если диссертация украдена, значит, у человека нет оснований называться кандидатом или доктором наук); данных (фабрикации, подделки испытаний, незаявленный конфликт интересов). Ключевой момент заключается в следующем — об исследованиях мы узнаем через научные статьи, с опорой на данные, опубликованные в них, принимаются решения (например, о том, что лекарство эффективно и заслуживает того, чтобы быть включенным в официальные медицинские протоколы).
Нарушения редко случаются сами по себе, они «зачем-то» нужны. Политикам формально степени не нужны, но их наличие обусловлено модой, представлениями о престиже. В ряде профессий проще получить руководящие посты при наличии ученой степени, некоторые должности и вовсе недостижимы без них, например если речь идет об университетских ректорах.
Подложные ученые степени и публикации — элемент коррупции. Строго говоря, если человек вместо диссертации положил пустые листы бумаги (или списанный текст), а ему за это дали ученую степень, а затем и должность ректора / заведующего отделением, — это служебный подлог. Статья 292 УК РФ.
Если человек украл статью, выдал ее за свою и получил деньги от государства по гранту или в качестве надбавки за публикации, — это мошенничество. Статья 159 УК РФ.
Если ректор поощряет публикации сотрудников в изданиях-хищниках, чтобы отчитываться ими перед министерством и получать финансирование от государства, — это снова мошенничество. Статья 159 УК РФ, часть 3. При этом роли у ректора и исследователей могут быть разными. Точное юридическое определение могут дать юристы. Однако с точки зрения common sense, если предположить, что ректор не в курсе происходящего и его вводят в заблуждение, это мошенничество со стороны исследователей и максимум халатность со стороны ректора. Если же ректор поощряет, а то и вынуждает исследователей идти на подобные шаги, то это «совершенное группой лиц по предварительному сговору» и ректор уже играет роль организатора.
Если университет закупает авторство (сотрудники университета статьи сами не пишут, их фамилии приписываются к чужим текстам) на деньги государства, это нецелевой расход бюджетных средств. Статья 285.1 УК РФ.
Подобные делопроизводства крайне редки в современной России.
Еще один показательный момент — даже если по суду доказывается факт плагиата, например в монографии, то книги с недобросовестными заимствованиями будут отозваны из библиотек, но нерадивый сотрудник останется на своей должности и продолжит учить студентов.
Обратите внимание на важный момент: когда появляется много недобросовестных экспертов, перестают работать механизмы саморегуляции. Это происходит по простой причине — большинством становятся недобросовестные участники, и они обретают власть исключения полноценных экспертов из процедуры принятия решений. Последствия этого катастрофические: так раковая опухоль убивает здоровый организм. И тогда возникает риск, что любые решения, которые опираются на сообщества таких «экспертов», будут лишь способствовать дальнейшему вытеснению полноценных специалистов. Это особенно остро видно, когда такие псевдоэксперты попадают в грантовые комиссии. Как в них отбираются специалисты? Как правило, решения принимаются с опорой на формальные показатели — наличие ученой степени, публикаций по теме. Содержательная и репутационная оценки реже имеют место. Это означает, что фактически кто угодно может получить власть принятия решений и распределения материальных ресурсов, ведь симулировать формальные показатели более-менее просто.
— Насколько современный механизм работы грантовых комиссий эффективен в целом? Когда в современной ситуации видно, что одна РАН получает заявок примерно столько же, сколько все университеты вместе взятые, а естественные науки в последних конкурсах РНФ получали примерно в 8–10 раз больше одобренных заявок, чем социогуманитарные. 
— Ключевая проблема — в России нет институтов и организаций, страдающих от нарушений научной этики.
Университетам важна отчетность. Правдолюбивым преподавателям, пытающимся бороться за право работать полноценно и качественно, указывают на их место, принуждая к тем или иным нарушениям. Разговор короткий — не будет статей, не будет финансирования университета. Популярная формулировка: окурки пойдете собирать, если голос еще подавать будете. Отечественные ректоры с профессорами общаются в таких выражениях.
Наукометрическим базам этика безынтересна. Это бизнес. Какие-то моменты исправляют, но они точно не страдают и не переживают из-за изданий-хищников, попавших к ним. В конце концов, на коротких дистанциях это неплохой заработок.
Надо понимать, что международные наукометрические базы не подчиняются министерству, но при этом обе стороны удивительным образом солидарны в некоторой толерантности к изданиям-хищникам. На первый взгляд это кажется удивительным, однако, если предположить, что заявляемые стремления не обязательно совпадают с реальными, — всё становится на свои места. К сожалению, общемировой тренд по формализации и переводу в числовые показатели всего, до чего могут дотянуться менеджеры, не в последнюю очередь обусловлен недостатком компетенций этих самых менеджеров и их неспособностью оценивать работу ученых с содержательной точки зрения. И наукометрия стала спасательным кругом, позволяющим им выполнять свою «работу», не беря на себя никакой ответственности и не утруждая себя погружением в порученную им сферу. А издания-хищники как раз способствуют «взлету» показателей, которые формально определяют результаты деятельности не только университетов, но и самого министерства. Так зачем вести реальную борьбу с теми, кто помогает?
Издатели думают о развитии и связях, дружбе с нужными людьми. С этикой здесь как с пчелами, которые против меда. Есть редкие редакторы, принципиально делающие свой журнал качественным; но их единицы. И насколько принципов и моральной стойкости хватит в условиях давления и обстоятельств, сказать трудно. Еще труднее предсказать, как долго они останутся на своих позициях и не будут заменены сговорчивыми и эффективными.
Понятно, что всё это произошло не на ровном месте, часть проблем тянется с советского периода. Но есть относительно недавние решения, имевшие серьезные последствия. Следите за руками. Несколько лет назад возникла идея продемонстрировать миру, что в России есть наука. Появились «майские указы» президента, с них началась публикационная гонка: наша страна должна была быть представлена научными статьями во всех доступных журналах, в международных базах научной информации. Случился первый уровень симуляции, так как в них не была поставлена задача должным образом поднять науку, ставка была сделана на количественные показатели. Указы оказались превращены в симуляцию, на местах их трактовали так — задача сделать вид, что у нас есть наука, продемонстрировав большой объем научных статей. Ученые, простые сотрудники университетов, начали симулировать публикационную активность. Массово стали появляться статьи в журналах-хищниках, собственные, отечественного производства, журналы-хищники, мусорные статьи.
Грантовые комиссии, повторюсь, тратят не свои деньги, а государственные, что позволяет не заботиться об эффективности. Например, принимая отчеты по публикациям, грантодатели не проверяют их на плагиат, полагая, что это сделают журналы, но у журналов в большинстве случаев нет ни денег, ни ресурсов. Могут ли эксперты грантовых комиссий отличить приличный журнал от непристойного? К сожалению, далеко не всегда. Попадают ли в грантовые комиссии недобросовестные эксперты? Увы, да.
— Можете рассказать, почему, по-вашему, вообще возникает мотивация к использованию нечестных методов в науке? 
— Нередко мы имеем дело с провокацией на преступления. Большинство преподавателей университетов не стали бы воровать тексты или вписывать свое авторство в работы студентов и аспирантов, если бы система не требовала от них публикаций, которые они написать не в состоянии.
Многие университеты не закупали бы статьи в изданиях-хищниках, если бы ими не надо было отчитываться перед министерством. Если произошло вырождение и мы наблюдаем интеллектуальную пустыню вместо вуза, откуда там могут появиться полноценные научные исследования и тексты? Как можно с них требовать увеличения публикационных показателей? Что они могут увеличить? Хорошие научные тексты появляются не после дождя и не потому, что их приказали написать. Более того, имеет место и консервация неуспеха — если тот или иной журнал не попал в «белые» списки, в нем нельзя публиковаться сильным авторам, как он может стать лучше? Сильный журнал — это сильные авторы. Круг замкнулся.
Опять же, чтобы защитить текст от фабрикаций и фальсификаций, важно, чтобы редакторы журналов работали с материалами по международным стандартам, а не пытались «угодить уважаемым людям», игнорируя процедуру рецензирования, не имея должных навыков. О том, насколько печально обстоят дела в редакциях, мы узнали в ходе слушаний в Комиссии РАН по противодействию фальсификации научных исследований. По их итогам могу сказать, что очень высока вероятность, что к текстам относились бы иначе, если бы редакторская работа считалась чем-то полноценным, а не дополнительной нагрузкой к вузовским обязанностям, если бы от них не только требовали, но и просвещали хоть иногда. Если бы были нормальные зарплаты, чтобы на должность научного редактора приходили молодые специалисты. А пока мы из раза в раз получаем обращения в Совет по этике научных публикаций, из которых следует, например, что научная редактура в журналах понимается как проверка системой «Антиплагиат». Более того, в журналах сидят такие «эксперты», которые не в состоянии этой системой адекватно пользоваться, поэтому они заставляют переписывать своими словами тексты законов и т. п., лишь бы получить высокий процент оригинальности любой ценой.
— Изменяются ли способы жульничества за последние годы? Есть ли связь между развитием обмана в академии и федеральными программами финансирования науки, например «Опорные университеты» или «5–100»?
— Сегодня мы видим журналы-клоны, раньше их почти не было, имели дело только с изданиями-хищниками, а не с теми, кто выдает себя за приличные журналы. Появился невероятный по масштабу поток мусорных публикаций — статей, не несущих приращения научного знания, создающихся для отчетностей. Появились тексты, написанные машинами (то есть в некотором смысле мы теряем «ламповое» прошлое, когда человек крал у человека, теперь машина неплохо генерирует псевдонаучную ерунду, а люди ее потом читают и цитируют).
Но самое главное — мы потеряли институт репутации. «Отрицательный отбор», о котором я говорила ранее, деморализует и студентов, и преподавателей университетов, и ученых. Ведь не на пустом месте за рубежом возникла практика отстранения от должностей чиновников и профессоров с доказанными случаями плагиата. Каково это — знать, когда тобой руководит некомпетентный человек? Каково выполнять его распоряжения, выслушивать претензии?
Чтобы лучше понимать масштаб бедствия: в России, по разным оценкам, от 20 до 40 тысяч скриптеров и несколько десятков тысяч сотрудников университетов, включая ректоров, с доказанной академической бесчестностью. Что получается?
Федеральные программы нацелены на позитивные достижения, нельзя сказать, что они однозначно бесполезны или вредны. Вредна ситуация, в которой мы наблюдаем дефицит полноценных экспертов в сфере принятия решений. Возьмем для примера последний нашумевший кейс, о котором ранее я уже говорила. Ректор Донского государственного технического университета (того самого вуза, у которого показатель цитируемости в последнем рейтинге Times Higher Education опережает Кембридж) получил премию Минобрнауки «Ректор года — 2021». Здравый смысл подсказывает, что показатели цитируемости были накручены. По логике, за такое надо наказывать, а не поощрять. Кто вообще доплачивает за мошенничество? И это не единичный кейс, к сожалению.
— Становятся ли методы академического жульничества более сложными в последние годы?
— Становится больше мусорных статей, не несущих никакой смысловой нагрузки, они создают колоссальный информационный шум.
В ответ на противодействие жульничеству в российской академии выросло количество ученых степеней по «закрытым» специальностям, публикаций в «закрытых» журналах. То есть к ним просто нет открытого доступа, значит, нельзя проверить тексты на предмет нарушений академической честности.
Участились случаи давления на профессорско-преподавательский состав. Раньше «гострайтеры», писавшие для заведующих кафедрами, ректоров и иных сотрудников, хотя бы получали приличные условия труда, а сейчас выбор простой: не хочешь жульничать — потеряешь работу.
Экспертиза: настоящая и мнимая
— С помощью чего представители разных дисциплин могут различить жульническую и нормальную науку? Как отличается социогуманитарный сектор от естественно-научного? 
— Для этого необходимо определить, чем отличается жульническая наука от нормальной? Это достаточно непросто, поскольку в рамках нормальной науки существует множество тупиковых направлений, ошибочных теорий, непроверенных гипотез. То есть научное знание не всегда должно соответствовать «истине». Более того, «верные» в определенный момент теории и гипотезы могут со временем устаревать, становиться «ошибочными», заменяться новыми. При этом мы четко понимаем, что научная статья несет приращение научного знания.
Отсюда первый важный вывод. Значит, различия между жульнической и нормальной наукой не в «истинности» утверждений или теории автора.
Второй важный момент: сама наука разделяется на несколько крупных разделов. Если упрощать, то ученые бывают: «пионерами» — выдвигают новые теории, положения, делают открытия (это в равной степени относится и к техническим, и к гуманитарным наукам); «систематизаторами» и «доработчиками» — те, кто отрабатывают детали, собирают материал, проводят категоризацию, выстраивают новые ответвления. Например, Карл Линней не совершил открытия в обычном смысле, однако проведенная им систематизация живого мира была бесценным вкладом в науку.
Наконец, «передатчиками опыта» — авторами, которые обобщают накопленные знания и передают его — «преподаватели» от науки. Это, например, популяризаторы науки высокого уровня, скажем, знаменитые Фейнмановские лекции по физике являются полноценной научной работой, крайне важной для продвижения науки.
Почему важно рассматривать эти категории? Потому что в каждой из них свои жульничества, которые немного отличаются.
С систематизаторами и преподавателями всё достаточно просто — их работы не несут «новизны», можно достаточно легко разобраться, насколько они хороши. Понятно, что систематизаторы лучше, чем шире их охват, чем более подробно они рассматривают уже существующие теории, факты, насколько им удается сохранять нейтральную, объективную позицию. Потому что их задача, даже если и выделить какую-то теорию из всех существующих, сделать это очень объективно и на базе серьезного широкого и глубокого анализа. «Преподаватели» — тут еще проще: проверка временем и только.
Что касается «пионерных» изобретений, теорий, новаторских идей — здесь в долгосрочном плане достаточно легко отличить нормальную науку от жульничества, обычно достаточно года-двух — и становится ясно, что это было: мыльный пузырь или действительно новое и ценное. Однако есть достаточно важные признаки нормы: во-первых, обычно новая теория выдвигается человеком, который глубоко знает и понимает «старые», существующие теории, хорошо в них разбирается и достаточно долго был в них погружен. Поэтому всегда желательно посмотреть, откуда появилась новая теория, чем занимался автор, насколько он профессионал уже к моменту появления исследования. Если более ранние его работы систематизировали уже имеющийся опыт, прорабатывали более глубоко какие-то направления, были вполне академичны, то велика вероятность, что действительно возникли новые идеи, которые он излагает.
Также важно посмотреть, насколько эта новая теория, работа соотносится с общей политической обстановкой. Так, если на «научном рынке» возникает бурление, связанное с получением сиюминутной выгоды, и автор, который работал по другой тематике, вдруг кидается в «хайповую» область — это вызывает подозрение. Более того, сегодня существует отработанный метод: некая группа или ученый объявляют о сенсационном открытии, получают грант, и потом всё затихает. Делается это только для получения выгоды, и это достаточно легко проследить, если задаться такой целью. По крайней мере такие моменты должны вызывать если не подозрение, то желание проверить ситуацию.
Еще один момент: почти всегда «новые» веяния назревают волной, и даже над новаторскими идеями и теориями всегда работает несколько групп ученых в разных странах и с разных углов зрения. Это легко проверить — если появляется какая-то новаторская работа, всегда важно посмотреть, разрабатывает ли кто-нибудь ту же тему? Насколько она уникальна на данной научной поляне? При этом отрицательная реакция научного сообщества ни о чем не говорит, более того, действительно новаторские вещи зачастую вызывают отторжение у общей научной массы.
Обязателен просмотр истории автора статьи, теории, идеи, если он давно занимается проблемой, его статья является «одной из» в большом количестве предыдущих работ, то почти наверняка всё в порядке.
С другой стороны, такой подход не универсален, всегда есть риск пройти мимо подлинного новатора.
Но если автор всю жизнь занимался, предположим, средневековой литературой и вдруг выдал статью по гендерной тематике? Возможно, есть повод насторожиться. Во-первых, потому что гендер можно назвать модной темой, по ней щедро дают гранты, а во-вторых, с чего вдруг такой поворот? Нужна проверка.
Что входит в стандартную проверку (которая, конечно, не дает 100% результата, но позволяет отсечь достаточно большую часть глупостей)?
Многое скажут о работе сроки от «открытия» до публикации. Порядочные ученые достаточно долго и серьезно проверяют свои результаты. Одним из ярких примеров является работа антропологов и генетиков, когда собственно открытие и последующая статья могут быть разделены более чем десятилетием. Ученые десять лет перепроверяли результаты большой командой. Но это едва ли возможно в нынешней ситуации, когда система требует выдавать статьи, пусть даже они будут бессодержательными, такой подход сегодня ставит под вопрос возможность существования полноценного научного коллектива.
Многое зависит от того, на чем построена статья или цикл статей. Если базисом является опыт, эксперимент, опрос — то в первую очередь стоит посмотреть, насколько раскрыта и понятна методика, насколько повторяемые результаты. И обязательно проанализировать — кто-нибудь уже получал похожие результаты? Исследовал эту задачу или проблему? Потому что, повторюсь, действительно «новаторские» статьи достаточно редки, а значит, над одной и той же задачей всегда трудятся разнообразные коллективы, их можно и найти, и сравнить их работы.
Еще одной хорошей проверкой на практике является список литературы и авторов. Поискать обобщающую работу по данной тематике несложно, также несложно понять, какие авторы занимаются проблемой, насколько данная статья учитывает это. Такая проверка занимает некоторое время, но дает хорошие результаты. В идеальном мире идеальных научных журналов эту задачу решают рецензенты.
Помимо всего сказанного, важной характеристикой научной статьи, книги, лекции является ряд параметров, отличающих профессиональные работы от работ случайных людей. В первую очередь это крепкая структура: рассмотрение проблемы, обзор существующих вариантов, анализ, выводы — причем выводы, базирующиеся на анализе, а не на фантазиях автора или сторонних соображениях, оценочных суждениях.
Затем — логика рассуждения: автор должен руководствоваться формальной логикой, и для проверки нужно самому неплохо ее знать. Это очень важный момент.
Но всё это не так важно — важен здравый смысл и погружение в тему. Если вы не разбираетесь в чем-то и хотите отличить правду от жульничества — займитесь темой серьезно. Через пару лет вы будете легко отличать хорошие работы. Но что делать грантодателям в ситуации дефицита экспертов и слома репутационных механизмов? Полагаться на формальные признаки? Пытаться сформулировать показатели, которые легко посчитать, даже не будучи специалистом? На данный момент выбран именно этот путь, вот только количественные показатели очень просто симулировать. И чем беспринципнее и наглее человек/институт, тем проще ему это сделать. Но главная идея ведь в том, чтобы имитировать справедливость через контроль, при этом не требуя от контролеров быть грамотными. Система обеспечивает и защищает интересы контролеров, а не ученых. И это неизбежно будет иметь негативные последствия.
Сегодня некоторые коллеги стали предлагать выдавать гранты случайным образом. Как показывает практика, случайное может оказаться более этичным, чем содержание штата контролеров.
— Что происходит после доказательства жульничества публикации? 
— Совет по этике научных публикаций, Диссернет, Комиссия РАН по противодействию фальсификации научных исследований ищут ошибки не ради ошибок. Это способ помочь системе выявить уязвимые и больные места. И многое упирается в то, как система реагирует. Если она не отвергает подобные вещи, если она по той или иной причине толерантна к разного рода нарушениям, боюсь, она обречена.
Сейчас мы видим тренд на политизацию этики научных публикаций. Ретракция статей с фабрикацией данных, защита интересов авторов, журналов — буквально всё оказалось политизировано. Часто слышны подобные комментарии: вы отзываете мою статью, потому что я депутат; вы разоблачили плагиат в диссертации за то, что я замминистра; вы ненавидите полицию, поэтому стали проверять меня на нарушения академической честности; вы хотите расшатать конституционный строй, вот и выявляете плагиат в работах политиков.
Как можно переломить эту ситуацию?
Можно, например, объявить амнистию. Пусть все плагиаторы сохранят свои должности, но откажутся от ученых степеней, тогда работа, нацеленная на улучшение ситуации в сфере научной этики, будет всего лишь работой, нацеленной на улучшение ситуации в сфере научной этики.
И этим сможет заниматься каждый порядочный и умный человек. Бесстрашие и отвага больше требоваться не будут.
Институциональные условия жульничества в науке
— Возможно ли решить проблему нечестной науки на институциональном уровне, а не только борясь со следствиями? Какие меры стоит принять на глобальном уровне для противодействия жульничеству в академии? В российском, в международном контексте? 
— Автор книги «Коррупция и государство» Сьюзан Роуз-Аккерман обратила внимание на важный момент — «коррупция может выступать в качестве противовеса излишней бюрократизации, позволяющего ускорить процессы принятия управленческих решений и способствующего более эффективному хозяйствованию». Это ведь и о причинах в том числе многих нарушений этики научных публикаций. Люди, поставленные в условия, когда почти невозможно пробить специально создаваемые бюрократией препоны, «срезают углы». Почему это важно? Потому что создаются условия, в которых коррупция / нарушения публикационной этики играют как бы положительную роль.
Что мы видим в странах с низким уровнем коррупции и низким уровнем нарушений в области академической честности? Там есть нацеленность на повышение экономического благосостояния, достижение социального равенства, борьбу с бедностью и восприятие честности как нормы поведения.
То есть ответ достаточно простой: нужна политическая воля. Пока «наверху» нормализуют и поддерживают разного рода нарушения академической честности, изменить ситуацию сложно. Но это не означает, что надо опускать руки и ничего не делать в ожидании лучших времен.
— Как избежать обратной ситуации, когда организация по борьбе с нечестной наукой сама становится последней инстанцией, отличающей хорошее от плохого? 
— Это отдельная тема — и она требует отдельного разговора. Обратите внимание, как организован Совет по этике научных публикаций: в нем собраны представители Диссернета, «Антиплагиата», Elsevier, РИНЦ и др. С одной стороны, это конкурирующие структуры, во всяком случае они внимательно относятся к ошибкам друг друга, а с другой — они в состоянии влиять на ситуацию (например, РИНЦ вносит информацию об отозванных статьях в профили авторов, так что грантодатели и работодатели могут узнать не только тот факт, что человек написал 50 статей, но и тот, что 10 из них украл, а 17 продублировал), при этом Совет не потребляет ресурсную базу, не зависит от внешнего финансирования, и это делает почти невозможным давление на него.",2022-01-31T15:55:16+03:00
26,https://knife.media/9-shity-advices/,"Совет свой себе посоветуй: 9 фраз, которые не стоит говорить другу с психическим расстройством (и вообще никому)","Каждый человек, рискнувший пожаловаться на психические проблемы знакомым или рассказать о них публично, обязательно получает тонну дурацких советов. Маша Пушкина, клинический психолог и ведущая телеграм-канала «Байки Пушкиной», собрала 9 фраз, которые лучше не говорить вообще никому — даже себе: многие настолько привыкли к пинкам из внешнего мира, что по привычке продолжают пинать и самих себя. Чем именно плохи фразы типа «Просто успокойся», «Думай о хорошем» или «Перестань быть жертвой» — и какой может быть осмысленная альтернатива?
«Просто развейся и смени обстановку»
Почему плохо. Наверное, нет человека с хронической депрессией, тревогой или другими трудностями, который бы не пытался лечить их сменой обстановки: путешествиями, новыми впечатлениями или даже новыми отношениями.
А может и усилиться из-за перерасхода сил и внешнего давления: ужасно оказаться единственным человеком в компании, которому хочется не ходить на пляж и вечеринки, а тихо исчезнуть.
«Займись делом, чтобы не было времени на самокопания»
Почему плохо. Люди с тревожными расстройствами очень часто поступают именно так: загружают себя делами или развлечениями 24/7, чтобы ни одного часа не оставаться наедине с невыносимыми страхами. Кто-то проводит всю жизнь в этом побеге от тревоги.
Самая опасная версия этого совета — внушать женщине в депрессии, что ей для счастья не хватает ребеночка. Когда к нежеланию просыпаться, ненависти к себе и отсутствию сил добавляется беспомощный младенец, о котором необходимо заботиться каждую минуту, ситуация может стать тупиковой.
«Не принимай всё так близко к сердцу» 
Почему плохо. Обостренная чувствительность вашей подруги и резкая реакция на вроде бы рядовые события — это не случайность. Это ее особенность, с которой она живет, скорее всего, с детства, и, конечно, она не может ее выключать по своему усмотрению. Говоря «Не драматизируй», вы в очередной раз указываете на то, что ее эмоции ненормальны и что показывать их стыдно.
«Перестань быть жертвой»
Почему плохо. Вы обвиняете жертву в том, что она жертва. Психическое расстройство действительно может сделать человека более ранимым, беспомощным и зависимым, чем окружающие. Но это точно не та ситуация, из которой можно выйти одним волевым усилием. Чтобы осознать позицию жертвы и выбраться из нее, нужны месяцы психотерапии. А еще — немалые внешние ресурсы, на которые можно опереться.
«Успокойся!» или «Возьми себя в руки»
Почему плохо. Если ваша подруга уже в истерике, сказать «Успокойся» — отличный способ вывести ее из себя еще больше. Особенно если вы же и надавили на какую-то ее больную мозоль.
При расстройстве личности (в частности, при пограничном расстройстве) вызвать бурю эмоций может случайная фраза, в которой человек почувствует оттенок пренебрежения или критики.
Возможен и худший сценарий, когда это не просто истерика, а проявление симптомов заболевания: паническая атака, маниакальный эпизод или даже психотический приступ. В таком случае взывать к самоконтролю тем более бесполезно.
«Больше цени себя. Полюби себя»
Почему плохо. Люди с низкой самооценкой стали такими, потому что в их детстве и юности их не ценили и не берегли самые близкие. «Полюби себя» для них — пустые слова, поскольку в их личном опыте просто не было такого самоощущения. Зато травмированным людям хорошо знакомы токсичная вина и невыносимый стыд, в которые они проваливаются при любом стрессе.
«Думай о хорошем»
Почему плохо. Чрезмерная позитивность в неприятных ситуациях — это, по сути, нежелание признавать проблему, попытка спрятать голову в песок. А когда позитивный взгляд навязывают человеку, переживающему психические трудности, это звучит как неуклюжая попытка отмахнуться от него и его «неправильных» переживаний.
Если бы существовала возможность переключить этот канал нажатием какой-то кнопочки, конечно же, страдающий давно бы сам это сделал.
«Сколько можно вспоминать о плохом? Пора оставить это в прошлом»
Почему плохо. Душевные травмы, которые, казалось, были успешно погребены в прошлом, имеют неприятное свойство всплывать в самый неподходящий момент, спустя хоть 10, хоть 30 лет. У психики свои представления о времени, и то, что случилось 20 лет назад, может оказаться более реальным и болезненным, чем недавние переживания.
Например, часто взрослые люди вспоминают о пережитом в детстве насилии, когда у них появляются собственные дети. У многих людей именно сильные травмы запускают развитие психических расстройств — например, комплексного ПТСР или ПРЛ.
«Зачем тебе терапия? Ты же нормальный!»
Почему плохо. Возможно, вы хотите таким образом приободрить друга, ведь со стороны он неплохо выглядит по сравнению с «настоящими психами», которых рисует ваше воображение. Но это не поддержка, а саботаж.
Это решение всегда дается тяжело. Особенно в обществе, где психиатрия окружена страшными мифами, а признание в том, что тебе нужна помощь, считается слабостью и стигматизирует.
Что не так с советами
Многим трудно переварить эти правила общения, ведь в нашей культуре широко принято давать советы по любым поводам. Но, с точки зрения психологии, советы как таковые — не самая лучшая форма поддержки человека в трудном состоянии.
Прежде всего, их не стоит раздавать без запроса. Если вас прямо попросили порекомендовать что-то конкретное (например, психотерапевта, упражнения, диету) — отлично. Но если вас об этом не спрашивали, лучше держать свое знание при себе. Советующий без запроса ставит себя в позицию сверху, как человек, который «знает лучше», что нужно другому. Это не помощь, а самоутверждение за чужой счет.
Альтернатива советам
Более корректных вариантов поддержки много, вот несколько основных.
И более того, дает возможность занять позицию сверху, поучая и наставляя неразумного друга. А вот чтобы сделать что-то действительно поддерживающее, нужно напрячься: подумать, что чувствует человек рядом с вами, в чем он/она сейчас нуждается.
Если вы не готовы так сильно впрягаться, это тоже нормально. В таком случае лучше следовать правилу, принятому в группах взаимопомощи: поддержи или пройди мимо.",2022-01-10T14:50:25+03:00
27,https://knife.media/vr-morality/,"Не кради голду, не прелюбодействуй с аватарами: как сделать виртуальные миры этичными и безопасными","Элементарные нормы морали нарушаются и в реальном мире, а в виртуальном этому способствует большой арсенал технических возможностей. Теперь, когда в VR готовятся перейти не только игры, но и соцсети, антисоциальное поведение виртуальных персонажей может стать большой проблемой. Эксперты озабочены следующими проблемами VR-законодательства: кто будет следить за порядком и принимать решения, какая архитектура метавселенной способствует уважительному, а какая — антисоциальному поведению, и как не перенести в VR привычные для физического мира типы дискриминации? Обо всем этом рассказывает автор журнала Wired.
Шел 2016 год. Джордан Беламайр с нетерпением ждала возможности поиграть в новую VR-игру QuiVr. Она надела шлем виртуальной реальности и в мгновение ока перенеслась в заснеженные предгорья. Вооружившись луком, Беламайр вступила в битву с несметными полчищами чудовищ.
Но ее восторг очень скоро сменился разочарованием. Когда она выбрала многопользовательский режим, другой игрок в виртуальном пространстве начал трогать ее аватар в интимных местах. Несмотря на требования Беламайр, игрок не прекратил свои действия. В итоге она вынуждена была снять шлем и выйти из игры.
Мы с коллегами изучили комментарии к рассказу Беламайр о «первом в ее жизни облапывании в виртуальной реальности» и обнаружили, что между пользователями нет консенсуса относительно неподобающего поведения в виртуальном пространстве. Многие были возмущены поведением другого игрока и поддержали Беламайр, когда она сказала, что происходящее казалось ей реальным. Но другие не проявили должного сочувствия. Никакого физического контакта не было, утверждали они, и в любой момент можно было выйти из игры.
Когда Facebook объявил о планах создать метавселенную и переместить работу и общение в виртуальную реальность, необходимость разобраться с нарушениями в этом пространстве стала еще более насущной. Исследователи и разработчики виртуальных миров всё чаще выбирают проактивные методы управления, которые позволяют не только реагировать на нарушения, но и предотвращать их.
При этом речь не идет о разработках правил с чистого листа. Чтобы научить пользователей ответственному поведению в VR-пространстве, мы можем воспользоваться опытом онлайн-игр, известных своими крупными и временами токсичными сообществами.
Законы и моральные правила реального мира — по крайней мере, в их нынешнем виде — плохо подходят для искоренения зла в цифровом пространстве. Мое собственное исследование, посвященное этике и многопользовательским играм, показало, что игроки зачастую сопротивляются «внешнему вмешательству» в виртуальные дела. Есть и сугубо практические трудности: в изменчивых, глобализированных онлайн-сообществах трудно найти виновных и определить юрисдикцию.
Как отметили исследователи, разработчики и критики на Конференции разработчиков компьютерных игр — 2021, для борьбы с сексуальными домогательствами в виртуальном пространстве необходимы структурные реформы как в реальном, так и в цифровом мире. Если законы реального мира неэффективны, мы должны обратиться к технологическим средствам для управления VR-сообществами.
В краткосрочной перспективе подобные меры довольно эффективны, но у них есть свои недостатки. Будучи реактивными, эти методы не предотвращают нарушения и не обеспечивают поддержку пользователям, которые подвергаются притеснениям. Автоматизация помогает справляться с огромными объемами информации, но также приводит к ложноположительным и ложноотрицательным результатам, а также порождает опасения по поводу дискриминации, приватности и слежки.
Некоторые многопользовательские игры экспериментируют с демократическим самоуправлением. Компания Riot Games внедрила систему Tribunal, позволяющую игрокам в League of Legends оценивать жалобы на других игроков и выбирать для них наказания. Из-за недостаточной эффективности проект через несколько лет был закрыт, но схожая система, Overwatch, до сих пор действует в играх от Valve CS:GO и Dota 2.
В недавней статье, написанной исследователями Oculus VR, утверждается, что и Facebook задумывается над предоставлением пользователям права модерации через VR-приложения — компания видит в этом методе решение проблем вертикального управления.
Ценность таких систем в том, что они позволяют виртуальным гражданам принимать участие в управлении своими сообществами. Однако безупречно ли с моральной точки зрения привлечение членов сообщества к бесплатному выполнению трудоемкой и эмоционально затратной работы? К тому же, если возникнут сообщества, где токсичность будет нормой, не очень понятно, кому придется с этим разбираться.
Решить данную проблему может комьюнити-менеджер. Комьюнити-менеджер — это человек, нанятый гейминговой или VR-компанией, чтобы способствовать более проактивному и демократическому принятию решений и следить за порядком. Он напоминает игрокам о правилах поведения, предупреждает и блокирует пользователей, а также докладывает о проблемах команде разработчиков. Комьюнити-менеджеры могут появиться и в метавселенной, но только если мы поймем, как правильно их использовать.
Использование комьюнити-менеджеров в VR-пространстве позволяет придать управлению человеческое лицо. Способствуя чувству принадлежности к группе, поощряя ответственность и человечность, комьюнити-менеджеры — по крайней мере, в теории — помогают минимизировать нарушения, обусловленные анонимностью и автоматизацией.
К сожалению, сегодня комьюнити-менеджеры недостаточно ценятся, а их труд плохо оплачивается. Они часто сталкиваются с угрозами расправы и оскорблениями со стороны пользователей, которым они помогают. Чтобы комьюнити-менеджеры могли принимать участие в управлении метавселенной, они должны лучше вознаграждаться за свою работу. От переутомленного и неосведомленного комьюнити-менеджера больше вреда, чем пользы.
Недавно Fair Play Alliance, коалиция разработчиков игр, занимающаяся созданием здоровых гейминговых сообществ, опубликовала собственную инструкцию по реагированию на нарушения в играх. Там изложены рекомендации по управлению сообществами и разработке системы жалоб и наказаний. В сочетании с адекватной зарплатой, подготовкой и психологической поддержкой, эти принципы помогут сделать труд комьюнити-менеджеров намного более эффективным.
VR-пространства создаются людьми. Следовательно, они поддаются управлению. Около десяти лет назад Ник Йи, социолог и сооснователь компании Quantic Foundry, занимающейся исследованием игр, сказал, что правила и дизайн многопользовательских игр — их «социальная архитектура» — обуславливают взаимодействия между игроками в виртуальном мире. Раз мы можем создавать виртуальные миры, поощряющие враждебность, то можем создать и миры, поощряющие дружелюбие.
Иногда помогают даже мелочи. Йи отметил, что в многопользовательской игре EverQuest умершие игроки теряют все свои трофеи и вынуждены отправляться обратно к месту своей смерти, чтобы их вернуть. По словам Йи, данная деталь способствует альтруизму среди игроков, побуждая их просить друг друга о помощи.
В неигровых VR-пространствах того же эффекта можно достичь, поощряя пользователей помогать друг другу с виртуальными задачами вроде адаптации нового участника, модификации пространства и приобретения званий.
Отчасти мы уже видим, как уникальные возможности, предоставляемые виртуальной реальностью, используются на благо пользователей.
Само собой, некоторые проактивные дизайнерские решения, отлично зарекомендовавшие себя в играх, могут не подходить для других, более серьезных VR-пространств. Например, похвалы другим игрокам за хорошую командную работу в играх вроде Overwatch помогают снизить токсичность, но хвалить коллег в рабочей VR-среде — это детский сад (и слишком уж напоминает MeowMeowBeenz).
Однако нетрадиционные подходы в сфере VR всё же стоит изучить. Что если приговаривать провинившихся аватаров к виртуальным общественным работам или прохождению виртуальных образовательных программ?
Идея об исправлении поведения в виртуальном пространстве посредством наказаний из реального мира кажется абсурдом, но она не нова. Игровая платформа Steam публично отстраняет читеров. А в 2015 году президент Daybreak Game Company призвал читеров публично покаяться за свои действия в обмен на отмену бана в игре H1Z1.
Говоря об управлении VR-пространством, нельзя обойти вниманием вопрос о том, кто вероятнее всего окажется в нем маргинализирован. Наши предрассудки нередко коварным образом проникают в технологии, порождая миры, враждебные к определенным группам. Из-за требований, сопряженных с VR, люди с определенными физическими недостатками (например, нарушениями зрения) столкнутся с трудностями. Аватар — это средство участия и передвижения по виртуальному пространству, но исследования игр показывают, что аватары часто дискриминируют людей с другим цветом кожи. И, наконец, как показывает опыт Беламайр, жертвами нарушений в виртуальном пространстве часто становятся женщины.
Люди, лишенные доступа к виртуальному пространству, также нередко отсутствуют в командах исследователей и разработчиков. Вот почему так важно с самого начала всячески поощрять разнообразие. К счастью, всё чаще привлекается внимание к инклюзивности в играх. Например, организация The AbleGamers Charity сотрудничает с разработчиками, чтобы сделать игры более доступными для инвалидов.
Очень важно, чтобы все мы разделили ответственность за создание разнообразных VR-сообществ. Сбалансированный подход к ограничениям и наказаниям будет играть очень важную роль, равно как и законы реального мира. Мы не должны слишком полагаться на автоматизированную модерацию, блокировку и баны, которые являются лишь малой частью процесса построения здоровых виртуальных миров.
С глаз долой, из сердца вон — плохой принцип для виртуального пространства. Как показывает практика, мы способны на большее. Качество нашей виртуально-реальной жизни зависит только от нас.",2021-11-29T14:34:37+03:00
28,https://knife.media/emodji-language/,Код красный 🚩: как эмодзи помогают и мешают нам общаться,"⦵, *✧, ❍ — это не набор случайных символов, а названия песен из последнего альбома Coldplay. Мало того, что у подобных названий явные проблемы с индексацией, так еще и слушателям сложно назвать конкретный трек, если вместо слов одни эмодзи. Кажется, что разрастающийся перечень символов юникода только усложняет наше общение: «Нож» попытался выяснить, так ли это на самом деле.
В 2015 году произошло удивительное событие: издатели Оксфордского словаря выбрали символ 😂 словом года. На своем сайте они объяснили, что пиктограмма передает настроение года (эх, было время!) и отражает резкий рост популярности эмодзи во всём мире в 2015-м. Некоторые восприняли подобный жест как угрозу традиционным текстам и снова заговорили об упадке грамотности. Но приходится признать, что в интернет-общении грамотность занимает далеко не первое место, а привычные нам практики письма переживают значительную трансформацию. Эмодзи оказываются всё более популярными, позволяя людям с разным культурным опытом общаться и взаимодействовать друг с другом без языковых барьеров. Здесь стоит вспомнить блиссимволику, которая в свое время не получила широкого распространения, но стала предвестницей языка эмодзи.
Зачем мы используем эмодзи в переписке? В книге «Семиотика эмодзи» лингвист Марсель Данези рассказывает о своем исследовании электронных сообщений. Он проанализировал переписку около 300 человек и выявил некоторые функции, которые эмодзи выполняют в коммуницации. Оказалось, что их используют в качестве эквивалента светской беседы. Можно назвать их своего рода социальной смазкой, которая помогает установить контакт и поддерживает дальнейшее общение между собеседниками.
Таким образом, основная роль эмодзи — поддерживать дружеское общение. Именно поэтому их задействуют в основном в неформальной переписке. Уместность эмодзи также зависит от возраста собеседника.
Они как будто пытаются быть на одной волне с внуками, но зачастую это выглядит неуместно — как если бы ваша бабушка присылала вам мемы пятилетней давности.
От общего к частному 
Словарь эмодзи постоянно пополняется всевозможными символами, среди которых знаки зодиака, спортивный инвентарь или новые выражения лица. У такой инклюзивности есть обратная сторона: всё это значительно снижает универсальность кода.
Хотя культурное разнообразие стало неотъемлемой частью нашей жизни и отражается в эмодзи, далеко не все готовы поддерживать добавление всё новых символов. Похоже, многие хотят общаться как можно более однозначно и эффективно. Новые культурно чувствительные знаки рассматриваются как опции в высококонтекстуализированных сообщениях и не воспринимаются как универсальные. Другая проблема, хоть и не настолько значительная, заключается в том, что вид символов отличается на разных платформах. Не стоит забывать об еще одном моменте: с увеличением количества знаков растет потенциал двусмысленности эмодзи. Ведь цель кода эмодзи заключается в том, чтобы помочь людям избежать неоднозначности. Например, идея использовать желтый цвет для «выражений лица» — это явная попытка устранить какие бы то ни было этнические и расовые намеки в сообщениях. Предполагается, что люди любой национальности или расы будут их использовать без политической и социальной окраски.
Однако здесь теория расходится с практикой, и встает вопрос о культурном кодировании — интерпретации одних и тех же форм в конкретных культурных аспектах.
Во многих из этих регионов он является эквивалентом жеста «средний палец». Список таких культурно закодированных эмодзи очень обширен, и одни и те же формы символов обладают разными значениями в зависимости от контекста.
Различается и частотность использования символов. В 2015 году компания SwiftKey провела исследование, в котором проанализировала тенденции использования эмодзи в разных странах. Выяснилось, что австралийцы неровно дышат к символам наркотиков, алкоголя, фастфуда и праздников. Французы использовали эмодзи сердца в четыре раза чаще, чем остальные пиктограммы, а носители арабского языка всем прочим символам предпочитали цветы, в особенности розы. Русскоговорящие пользователи проявили необычайную романтичность и в три раза чаще остальных эмодзи вставляли в переписку символы поцелуев.
Индивидуальное и коллективное 
Мы живем в эпоху так называемой цифровой деревни, когда любой контент легко переводится или изначально понятен вообще без слов. Эмодзи позволили значительно продвинуться в сторону универсальности информации. В цифровом обществе ведущим становится коллективное сознание, которое противопоставляется типу сознания печатной эпохи — индивидуалистическому. Во втором случае ценится обособленность, независимость мышления и мнение, отличное от точки зрения авторитетов. Индивидуалистическое сознание — это продукт того, что специалисты называют эффектом алфавита: большая экономичность алфавитного письма требует более высокого уровня абстракции, что, в свою очередь, влияет на сознание грамотных пользователей, которые видят себя отличными от других. Вполне возможно, что письменность способствует отделению от племени и осознанию себя как автономной единицы. До распространения письменности знание и тем более грамотность были привилегиями избранных. Распространение грамотности существенно снизило влияние избранных, поскольку письменные тексты можно было читать самостоятельно и интерпретировать их содержание по-своему.
В «цифровой деревне» черты и ценности, которые были характерны для индивидуалистического сознания, ослабевают — на замену им приходит то, что свойственно сознанию общественному. В эпоху печати поощрялось индивидуальное чтение и соблюдение языковых норм, а их нарушение рассматривалось как социально неприемлемое. Но в эпоху интернета ситуация изменилась.
Более того, от индивидуального чтения и интерпретации мы перешли к коллективному редактированию и дополнению информации. Можно сказать, что интернет-культура построена на достижениях общественного сознания. Успех социальных сетей заключается в том, что они позволяют пользователям выражать свою индивидуальность, но при этом соединяют их в единое целое. Даже небольшая вариативность реакций в фейсбуке дает людям возможность обозначить вроде бы собственное мнение, которое тем не менее предопределено коллективным договором.
Интернет превратился в огромную ноосферу, в которой люди могут как общаться друг с другом, так и выставлять себя на всеобщее обозрение. Примером того, как общественное сознание взаимодействует с прежним индивидуализмом, является «Википедия», которая объединяет ресурсы сети с коллективным разумом ее бесчисленных авторов. В такой форме взаимодействия авторство теряет свое значение, а люди чувствуют свою важность благодаря тому, что их идеи объединены в энциклопедии с идеями других.
Поп-язык 
Итак, феномен эмодзи возник в момент интернет-глобализации и быстро превратился если не в полноценный язык, то в поп-язык. Поп-язык существует на протяжении всей современной истории, он формируется из цитат из сериалов, песен, книг и новостей. Это неформальный код, который позволяет людям «говорить о том, о чём говорят», он возникает из тенденций в популярной культуре, а не из конкретных правил внутри определенных языковых групп.
Термин «поп-язык» придумала журналистка Лесли Сэван в 2005 году для обозначения языка, который формируется при участии общества и СМИ и используется для описания популярных культурных явлений. Он стал особенно заметен после мировых премьер фильмов и сериалов — пользователи часто выбирают одни и те же выражения или эмодзи, комментируя очередную серию.
Эмодзи стал языком новой глобальной поп-культуры. В каком-то смысле он имеет терапевтический эффект, уменьшая стресс от общения. Это язык-помощник: забавные изображения придают сказанному легкость и визуально подкрепляют его семантическую структуру. Эмодзи стали одновременно и формой общения, и развлечением, в которых отразились ценности, страхи и тенденции современного общества.
Возможно, язык эмодзи является некой ступенью эволюции общения, которое мы хотим сделать максимально эффективным. Большая часть естественных языков движется в сторону упрощения и понятности. В наших дискуссиях о языковых нормах часто предполагается, что существует идеал, к которому необходимо стремиться. Правильная орфография и пунктуация воспринимаются как предписания, высеченные на каменных скрижалях; нарушить их — значит попрать негласные заповеди цивилизованного поведения. Но сейчас формируется понимание двух видов грамотности: для неформальных цифровых коммуникаций и для традиционных целей образования и науки. Пользователи очень четко различают языковые ситуации и не смешивают стили академического эссе и дружеской переписки.
Эмодзи — это развлечение. В отличие от других искусственных языков это текучая, органическая форма языка — символы интерпретируются и применяются по разному в конкретных культурах. По сути, эмодзи усиливают или уточняют смысл и контекст переписки, заменяя собой интонацию, жесты и мимику.
Таким образом, использование эмодзи никак не мешает другим, более формальным видам письма.
Нельзя сказать, что язык эмодзи такой уж новаторский. До его появления визуальные тексты создавали дадаисты, футуристы и отдельные поэты, формируя из слов особые графические фигуры. Эмодзи — это мультяшная форма письма, которая развлекает нас и помогает снять стресс в ситуации общения. Станет ли эмодзи универсальным языком? Сложно ответить на этот вопрос однозначно. В «глобальной деревне» тенденции стремительно появляются и исчезают.
Из-за развития голосовых помощников привычка печатать может уйти в прошлое, а с ней и феномен эмодзи. Вполне вероятно, появится новая форма языковой игры — звуковая символика.",2021-11-08T15:19:37+03:00
29,https://knife.media/humiliating-in-couples/,"Как вести себя с парой, если партнеры публично высмеивают друг друга","Вам знакомы пары, которые, оказавшись на вечеринке или в компании, постоянно шутят друг с другом — причем несмешно и унизительно, придираются к словам партнера, перебивают и превращают любой разговор с приятелями в собственный спор? Есть несколько причин, побуждающих выносить свои ссоры на публику. Можно ли помочь таким людям и как быть, если ваши друзья ведут себя подобным образом? Рассказывает журнал Vice.
Когда я впервые увидела шоу, в котором Джон Стэймос показывает свой дом, я не обратила внимания ни на его кирпичную печь для пиццы, ни на его страсть к диснеевским персонажам; я следила лишь за тем, как он и его жена Кейтлин, которая младше его на 22 года, разговаривают друг с другом. Как он, пародируя ее, говорит: «Я считаю, нам следует пожениться в течение пары недель». Как она описывает его спальню до ее появления. Как он язвительно шутит, а она закатывает глаза и вымученно улыбается. Быть может, им кажется, что они просто подтрунивают друг над другом, но со стороны это выглядит так, будто она терпеть его не может.
Обсуждая это шоу со своими приятелями, я поняла, что почти каждый из них хоть раз в жизни сталкивался с подобной парой, где партнеры постоянно отпускают в адрес друг друга довольно нелюбезные (и несмешные) шутки, а также придираются, перебивают и перечат один другому. Мой друг рассказал мне о своем знакомом, жена которого регулярно травит его на людях. Однако в большинстве случаев партнеры отпускают язвительные реплики поочередно. Судя по всему, для них это вполне приемлемо. Но не для окружающих.
Я решила поговорить с экспертами, чтобы понять, почему некоторые люди так себя ведут, насколько всё плохо в их отношениях и как реагировать на друзей, которые заставляют нас быть свидетелями их конфликтов с партнерами.
Почему люди так себя ведут?
Психотерапевт и автор книги «Дневник душевного здоровья для мужчин: нестандартные подсказки, практики и упражнения для обретения жизненного благополучия» Райан Хаус рассказал, что у такого поведения может быть несколько причин.
Партнеры устраивают перед окружающими своеобразное шоу. Иногда безобидное подшучивание должно продемонстрировать окружающим, что партнеры любят друг друга и их отношения крепки. Кроме того, по словам Хауса, это помогает парам преодолеть тревогу, которую они испытывают в обществе. «Партнеры негласно сговариваются играть стереотипные роли, потому что это легче, чем показывать свое настоящее лицо», — говорит он.
Партнеры хотят вовлечь окружающих в свой спор. Если один из партнеров поднимает тему, которая является для пары источником разногласий, это может значить, что он пытается выиграть спор, склонив на свою сторону третьих лиц.
Иногда приятно подискутировать с друзьями. Но не стоит обсуждать при других людях вопросы, которые чуть было не привели к расставанию. Если вам как третьей стороне неприятно быть вовлеченным в такой спор, просто прислушайтесь к своей интуиции и не принимайте в нем участия.
Партнеры не умеют говорить о своих чувствах наедине. Такие люди зачастую имеют пассивно-агрессивный тип характера. «Вместо того чтобы обсудить проблему вдвоем, они предпочитают поливать друг друга грязью в присутствии других людей», — говорит Хаус.
Семейный терапевт из Нью-Йорка Трэвис Аткинсон отмечает, что алкоголь помогает некоторым людям более откровенно говорить о том, что у них на уме. «Иногда человек долгое время держит обиду в себе, а затем приходит на какую-то встречу, немного выпивает, теряет контроль над собой, и весь негатив начинает непроизвольно выплывать наружу», — объясняет Аткинсон.
Человек, унижающий своего партнера, просто не уверен в себе. Аткинсон и Хаус сошлись во мнении, что неуверенность в себе — одна из главных причин подобного поведения. «Показывая, что они знают нелицеприятные вещи о своем партнере, такие люди возбуждают в себе чувство превосходства, — считает Хаус. — Они говорят что-то вроде: „У него волосатая спина“, или „У него воняют ноги“». Склонность перебивать и ко всему придираться часто имеет ту же причину.
Как и Хаус, Аткинсон утверждает, что привычка придираться и докапываться до мелочей происходит от неуверенности в себе, но добавляет, что если человек ведет себя так постоянно, это может свидетельствовать о его высокой критичности. «Когда некто считает, что во всем прав и может критиковать не только своего партнера, это другое дело, — объясняет он. — Такой человек требует, чтобы всё было идеально. В противном случае он отчитывает и даже наказывает других людей».
Кроме того, пары не всегда осознают, что ведут себя таким образом, или не понимают, как они выглядят со стороны. После сериалов вроде «Секса в большом городе» и бесконечных статей о том, как Райан Рейнольдс и Блейк Лайвли троллят друг друга, некоторые люди просто забывают, что это может быть неприятно.
Люди, которые так себя ведут, и правда считают, что это мило и смешно? 
Мне кажется, что подобное поведение стремится выдать низость за юмор. Но чтобы получить мнение со стороны, я решила поговорить с моим другом Джошем Гонделманом, профессиональным комиком, автором и старшим продюсером шоу Desus & Mero. Гонделман известен тем, что очень любит свою жену; у него даже есть (очень смешной) стендап о том, насколько прекрасна Мэрис.
Гонделман рассказал мне, что не раз сталкивался с парами, где партнеры постоянно втаптывают друг друга в грязь. «Мне некомфортно присутствовать при подобном. Когда кто-то из партнеров дурачится, и оба считают это милым и смешным, я тоже могу посмеяться. Но когда один веселится за счет другого, наблюдать это крайне неприятно!» — говорит он.
Что касается ценности комедии, основанной на унижении партнера, то Гонделман слишком вежлив, чтобы критиковать выступления других людей. Однако он согласился объяснить, почему сам избегает подобного юмора: «Прежде всего, я действительно восхищаюсь своей женой. Я каждый вечер возвращаюсь к ней после выступлений. С какой стати я стану унижать ее перед людьми, которых больше никогда в жизни не встречу? Кроме того, в последние годы добрый юмор встречается всё реже, и уже поэтому он звучит более свежо».
Другими словами, можно шутить над своим партнером и одновременно любить его, быть высокого мнения о нем. При этом совершенно необязательно стараться переплюнуть всех в остроумии.
Идут ли на пользу отношениям постоянные попытки одного партнера унизить другого?
«Ответ на этот вопрос однозначно отрицательный, — говорит Аткинсон и ссылается на исследование Джона Готтмана, посвященное неуважению партнеров друг к другу. — Когда один из партнеров чувствует, что его постоянно критикуют, это с высокой вероятностью указывает на приближающуюся разлуку или развод».
Беседуя с Аткинсоном, я вспомнила о рекомендуемом Джоном Готтманом «соотношении 5:1» — на каждые пять положительных знаков внимания может приходиться не более одного отрицательного. Если не уравновешивать критику комплиментами и проявлениями любви, отношения неизбежно пострадают.
Что делать, если в моих отношениях происходит то же самое?
По словам Хауса, для начала стоит прислушаться к окружающим. Если друзья раз за разом спрашивают, какая муха укусила вашего партнера, или заявляют, что им не нравится, как ваш партнер с вами обращается, не спешите отметать их замечания и настаивать, что всё отлично. «Если дела обстоят так уже очень давно, вы, скорее всего, скажете: «Такой уж он человек. Между нами всё хорошо, — рассуждает Хаус. — Но прими́те во внимание замечания друзей и задумайтесь. Если окружающие так видят ваши отношения, возможно, вам стоит что-то поменять?»
Даже если вы не слышите ничего подобного от своих друзей, это еще не значит, что поведение вашего партнера всех устраивает. Поэтому всё же стоит проанализировать ситуацию самостоятельно. Хаус рекомендует сравнить себя с другими парами и представить, как вы выглядите со стороны.
Гонделман советует спросить партнера, как ваше поведение отражается на его чувствах. «Очень полезно время от времени сравнивать свое представление о допустимом с представлением вашего партнера, так как они не всегда совпадают», — говорит он.
Если мой друг и его партнер так себя ведут, стоит ли мне указать им на это?
Все, с кем я говорила перед написанием этой статьи, в унисон заявили: молчать не нужно.
Когда ваш друг поливает своего партнера грязью и хочет, чтобы вы к нему присоединились, демонстративно откажитесь в этом участвовать. «Никогда заранее не знаешь, как человек отреагирует на нападки со стороны целой группы. Даже если кажется, что это всего лишь шутка, не принимайте в этом участия, ведь вы не знаете, как человек на самом деле себя чувствует», — говорит Хаус. Гонделман советует быть очень чутким по отношению к человеку, который подвергается унижениям. «Я, как правило, стараюсь поддержать такого человека или отвлечь его внимание», — делится он.
По словам Хауса, если градус беседы повышается, вам следует попытаться сменить тему. Если этого сделать не удается, вы не обязаны присутствовать при сцене.
Но Аткинсон и Хаус согласны, что стоит позже поговорить об этом с вашим другом с глазу на глаз. Вы можете сказать что-то вроде: «Между вами всё в порядке? Показалось, что ты была очень зла на Алекса» или: «Показалось, тебя очень задело то, что говорил о тебе Кайл». Хаус также советует предложить друзьям семейную терапию или рассказать им, что они выглядят несчастливыми в отношениях.
Аткинсон считает, что если агрессор — ваш близкий друг, вам следует попытаться помочь ему сохранить лицо. Вы можете сказать, например: «Возможно, ты этого не заметила, но со стороны твое поведение в отношении Тайлера выглядело чересчур резким. Он когда-нибудь говорил тебе об этом?»
Но если ничего не меняется к лучшему, и вы больше не хотите проводить время вместе с такой парой, просто перестаньте отвечать на их звонки. Если они продолжают настойчиво добиваться вашей компании, вы можете сказать что-то вроде: «Мы — бесконфликтная и миролюбивая пара, а от вас постоянно исходит агрессия, так что наши встречи не приносят нам удовольствия» или: «Нам нравится проводить с вами время, но с вами непросто, а мы хотим как следует расслабиться во время отпуска».
И помните: вы не обязаны играть второстепенную роль в чужом плохом спектакле.",2021-11-01T17:52:00+03:00
30,https://knife.media/why-brain-wants-to-live/,Почему мозгу нравится идея бессмертия? Рассуждения нейробиолога в ожидании смерти,"Когда вы узнаете, что вам осталось всего несколько лет, многие вещи предстают в совершенно новом свете — даже если вы уже немолодой человек. Нейробиолог Дэвид Линден рассказал с The Atlantic, как он готовится к смерти от рака сердца и какие идеи насчет работы мозга пришли к нему в это время.
Полгода назад я проходил плановую эхокардиограмму. Когда она показала крупное образование в районе сердца, радиолог сначала подумал, что это грыжа пищеводного отверстия — часть желудка, торчащая сквозь диафрагму и давящая на околосердечную сумку.
«Выпейте залпом банку диетического Dr. Pepper и сразу ложитесь обратно на стол на повторную эхокардиограмму, пока пузырьки в желудке не лопнули», — сказал он.
Я так и сделал. Однако повторное обследование не обнаружило пузырьков (они бы подтвердили изначальный диагноз). Проведенная несколькими неделями позже МРТ показала, что образование находится внутри околосердечной сумки и по размеру сопоставима с выпитой мной банкой газировки. Даже на этой стадии у меня не было симптомов. Я чувствовал себя прекрасно и мог заниматься спортом в полную силу.
Врачи сказали, что, скорее всего, у меня тератома — опухоль, которая редко бывает злокачественной. Прогноз был благоприятным. «Мы удалим этот комок из вашей груди, и вы будете как новенький», — сказал мой кардиолог.
Я был зол на весь мир. Рак сердца? Кто вообще болеет раком сердца? Это что, шутка? И эта болезнь отнимет меня у родных, друзей и коллег? Я не мог с этим смириться.
Я встретил Дину пять лет назад и мгновенно влюбился. Все эти годы она вдохновляла меня своей искренней любовью, добротой, красотой, оптимизмом и умом. Каждый мужчина мечтает о такой жене. Расставание с ней будет самым сложным во всей этой ситуации.
До того, как мне поставили этот ужасный диагноз, я был счастливейшим человеком на свете. Мои дети-близнецы, Джейкоб и Натали, двадцать пять лет наполняли мою жизнь радостью. Мне посчастливилось построить успешную научную карьеру, я был свободен в своих творческих поисках. Моя жизнь была прекрасна по всем параметрам, наполнена любовью, творчеством и приключениями.
Да, я стою на пороге смерти, но я по-прежнему ученый. И ожидание смерти помогло мне многое узнать о человеческом уме.
Хотя большинство людей отлично знают это, я с удивлением открыл для себя, что человек легко может пребывать в двух противоположных состояниях одновременно. Я одновременно зол из-за того, что умираю от рака, и благодарен за всё, что подарила мне жизнь.
Здесь я подхожу к моему второму открытию: не существует объективного опыта. Наш мозг не способен измерить абсолютную ценность чего-либо. Наше восприятие всегда окрашено ожиданиями, сравнениями и конкретными обстоятельствами.
В беседе с близким другом полчаса пролетают незаметно, но такой же временной промежуток кажется вечностью, когда мы стоим в очереди. Полученная надбавка кажется справедливой наградой, пока мы не узнаем, что наш коллега получил вдвое больше. Прикосновение со стороны любимого человека во время занятия любовью приятно, но такое же прикосновение во время ссоры воспринимается как нарушение личных границ.
Если бы год назад, когда мне было пятьдесят девять лет, кто-то сказал мне, что мне осталось жить всего пять лет, я был бы опустошен и чувствовал бы себя обманутым судьбой. Сегодня возможность прожить еще пять лет показалась бы мне благословением. За пять лет я смог бы провести много счастливых дней с близкими мне людьми, проделать много важной работы, попутешествовать и насладиться жизнью.
Мое последнее открытие более тонкое, но и более значимое. Хоть я и могу подготовиться к смерти в практическом смысле — привести в порядок свои финансы, составить завещание, написать рекомендательные письма для практикантов — я не могу представить себе свою смерть и мир, в котором не будет меня. Уверен, что я в этом не одинок и это одно из свойств человеческого ума.
За те сорок три года, пока я занимаюсь нейробиологией, в этой дисциплине многое изменилось. Меня учили, что раздражители воздействуют на органы чувств, эти сигналы передаются в мозг, обрабатываются там, после чего перенаправляются по нервам в мышцы, которые сокращаются или расслабляются — так мы двигаемся и говорим.
Сегодня мы знаем, что мозг не просто реагирует на внешние раздражители, но и активно прогнозирует ближайшее будущее. Попадет ли летящий бейсбольный мяч мне в голову? Скоро ли я проголодаюсь? Кто этот идущий навстречу мне человек — друг или враг? Процесс прогнозирования происходит подсознательно и не может быть отключен усилием воли.
Эта особенность мозга лежит в основе верований людей по всему миру. Почти во всех религиях есть представление о жизни после смерти или о реинкарнации. Почему? По той же причине, по которой мы неспособны осмыслить собственную смерть — наш мозг запрограммирован на то, что всегда будет следующее мгновение. Как следствие, мы невольно верим в бессмертие ума.
В исламе, сикхизме, христианстве, даосизме, индуизме и даже буддизме есть концепция либо жизни после смерти, либо реинкарнации. Единственное исключение — иудаизм.
В основе религии лежит сделка: если вы будете следовать определенным правилам при жизни, то будете вознаграждены после смерти — либо более благоприятной реинкарнацией, либо воссоединением с божественным источником. Что стало бы с мировыми религиями, если бы наш мозг не был запрограммирован верить в бессмертие души? И как бы это отразилось на разных культурах, которые сформировались под влиянием религий и религиозных конфликтов?
Трудно сказать, чем является вера в загробную жизнь: особенностью или дефектом человеческого ума. Если это всё же дефект, то я не стал бы судить его слишком строго. Было бы удивительно и странно возродиться ламантином или ленточным червем. И было бы прекрасно снова увидеть Дину и моих детей.",2022-01-31T14:55:30+03:00
31,https://knife.media/depressive-evolution/,"Трагическое предание об эволюции: люди, олени и другие чудовища","Профанная версия предания об эволюции, которая передается из поколения в поколение на уроках естествознания, позитивно ориентирована. Она повествует об эволюции как об истории с хорошим концом — природа гармонична и правильна, виды совершенствуются, некоторые из них вымирают, но в основном жизнь и гармония торжествуют над смертью и разрушением. Из-за излишне позитивного настроя это предание не способно увидеть бессмысленную, монструозную и трагикомическую сущность природы. О ней — в новом эссе философа, негативного психоаналитика и преподавательницы Школы перспективных исследований ТюмГУ Жюли Реше.
Ближе всего к ощущению трагизма, объединяющего человеческое и нечеловеческое существования, подошел норвежский философ Петер Вессель Цапффе. Из его теории следует, что в своем трагизме люди существенно не отличаются от любых других эволюционных образований, каждое из которых можно рассматривать как ошибку природы или особую конфигурацию ее деструктивных сил. Разница между типами существ заключается не в их большей или меньшей адаптированности, а в том, каким именно типом ошибки природы они являются. Однако разность этих типов никогда не бывает достаточно радикальной, чтобы свести на нет их общность в качестве оплошности природы.
По мнению Цапффе, тип ошибки природы, определяющий человека, то есть его специфическую дезадаптацию, — чрезмерно развитое сознание. Гиперразвитость сознания делает его непригодным для жизни. В интерпретации Цапффе человек — это «брешь в единстве жизни, биологический парадокс, чудовищность, абсурд; губительная природа хватила через край», случай, когда «жизнь промахнулась мимо цели и взорвала саму себя». Гиперразвитость сознания невыносима, она вызывает тревожность и является причиной того, что люди остро осознают и чувствуют «братство в страдании меж всем живым».
Возможно несколько вариантов интерпретации взглядов Цапффе. Более традиционный взгляд — считать, что Цапффе предполагает, что абсурдность, определяющая людей, уводит их от нормальности и естественности природы. Это подразумевает, что остальная природа, в отличие от человека, более нормальна. Ошибка природы, то есть определяющая человека дезадаптация, отделяет его от других более адаптированных животных. Такой вывод можно сделать из следующей фразы Цапффе:
Здесь действительно предполагается, что животные, в отличие от людей, лишены чрезмерного сознания, а вместе с ним и чрезмерных страданий, другими словами, они — нормальные, адекватно страдающие животные. В этом случае различие между животным и человеком — это, соответственно, различие между нормальным и ненормальным. Получается, что люди исключительны в своей ненормальности.
Однако альтернативное прочтение Цапффе дает основания полагать, что тот ужасный абсурд, который нашел воплощение в человеке, не уводит его от природы, а, напротив, включает его в природу самым непосредственным образом, поскольку природа в своем основании является абсурдной поломкой самой себя. Конфигурация деструктивных сил природы, определяющая человека, может отличаться от конфигурации, определяющей других животных, но ни одна из этих конфигураций не уникальна в том смысле, что она не является порождением деструктивных сил природы. Каждое существо трагично, но по-своему. Это потому, что природа трагична сама по себе, ее креативность ограничена вариативностью трагических абсурдных существ. Гиперразвитое сознание человека не отделяет его от природы, а воплощает природу в ее сущностном трагизме.
Мы можем найти у Цапффе подтверждение того, что люди не являются исключением в их непригодности для жизни. По его словам, «трагедия вида, ставшего непригодным для жизни путем переразвития одной способности, не ограничивается человеком. Так, считается, что некоторые олени в палеонтологические времена стали жертвой приобретения слишком тяжелых рогов. Мутации слепы, они случаются вне связи с интересами окружающей среды». Здесь Цапффе уравнивает гиперразвитость человеческого депрессивного сознания и оленьих рогов тем фактом, что они оба смертельны: 
Чрезмерно тяжелые оленьи рога в принципе не отличаются от чрезмерно тяжелого человеческого сознания, нет существенной иерархии мутаций — они слепы и потенциально летальны. По сути, нет иерархической разницы между тем, что именно в итоге приводит к смерти — ведь конечный результат один и тот же. В истории эволюции каждого из видов всегда есть что-то, что рано или поздно приводит к его исчезновению. Процесс вымирания — это не просто неизбежный процесс, а определяющий процесс эволюции. Эволюция не нацелена ни на сохранение жизни, ни на сохранение видов, ни на отбор наиболее приспособленных. Известно, что 99,9% всех видов, когда-либо живших на Земле, вымерли, и крайне наивно предполагать, что какой-то из видов в будущем избежит этой участи.
Даже альтернативное прочтение Цапффе сохраняет возможность предположения, что есть животные, которые не являются дезадаптированными, и что в ходе эволюции человечества была стадия, когда острота человеческого сознания еще не превратилась в трагедию и не мешала ему жить.
Он также, по-видимому, предполагает, что люди — самый несчастный, самый страдающий и трагический вид. Вводя иерархию страданий, он воссоздает библейскую идею человека как венца творения — одновременно превосходящего животных и уступающего им из-за своей греховности. Человек у Цапффе всё еще на вершине иерархии живых существ — одновременно и в нижней ее части (как самый большой лузер), и в верхней (из-за того, что в принципе в нем есть что-то «самое»).
В интерпретации Цапффе люди некрогенны, ими движет в первую очередь желание умереть, они хотят избавиться от самих себя, каждый «чувствует надвигающееся безумие и желает найти смерть». Цапффе не согласен с общепринятой точкой зрения, согласно которой оптимистическое мышление, отсутствие эмоциональных страданий и желание жить являются естественным и здоровым состоянием человеческой психики. Напротив, он считает, что именно тогда, когда мы в депрессии, мы наиболее совпадаем с нашим естественным состоянием и наиболее глубоко чувствуем природу:
Возможно, дело не просто в том, что человеческое сознание отличается депрессивностью и этим представляет собой исключение по отношению к остальной природе (это была бы обычная упрощенная интерпретация идей Цапффе). Сама природа страдает. Человеческое существование невыносимо как раз в результате совпадения с этим страданием, люди предпочитают смерть именно потому, что чувствуют «единство страдания всего живого». Человеческое влечение к смерти — это не разрыв с природой, а радикальное включение в ее внутренний разрыв, конституирующий природу. Природа сама по себе абсурдна и депрессивна. Депрессивный реализм Цапффе можно по праву рассматривать как пример антропоцентрического мышления, поскольку депрессия — это субъективная человеческая реакция. Однако эта реакция является адекватной реакцией на действительность, отражающей трагизм природы.
Понимание Цапффе эволюции (по крайней мере, человека и оленей) депрессивно. Оно радикально отличается от общепринятого оптимистического понимания эволюции. В соответствии с последним эволюция представляется нацеленной ​​на адаптацию и сохранение жизни, а трагические аспекты существования если и принимаются во внимание, то как вторичные и подлежащие преодолению.
Депрессивный дух альтернативного прочтения Цапффе может послужить основанием для создания отличного от расхожего предания об эволюции, которое на этот раз не избегало, а включало бы инициацию в тайны смерти и страдания всего живого. Это предание было бы совместимо с некоторыми постдарвиновскими теориями.
Традиционная дарвинистская перспектива частично признает важную роль деструктивных хаотических процессов в эволюции, но делает акцент на позитивных процессах генерации и упорядочивания. Она рассматривает хаотические силы как второстепенные по отношению к упорядочивающим. Две основные составляющие теории эволюции Дарвина: вариативность и отбор. Вариативность соответствует хаотическому процессу, а отбор — упорядочивающей и стабилизирующей силе. Патрик Фортерре признает «историческую ориентацию большинства эволюционистов на отбор, а не на вариации», и упрекает конвенциональный дарвинизм в том, что он сводит теорию Дарвина к отбору, в то время как вариации считает менее важными. Как указывает Фортерре, такая приоритизация существует вопреки тому, что сам Дарвин делал акцент на вариациях. Эволюционисты долгое время находились под влиянием традиционных взглядов, которые концентрировались на сути вещей и напоминали идеализм Платона. Они стремились найти идеальные прототипы видов, по отношению к которым вариации организмов и популяций считались бы отклонениями. Это соответствует мнению о некоторых видах как о более приспособленных к выживанию (ближе к идеальному прототипу), а о некоторых как о менее приспособленных (неадекватные отклонения от природного идеала).
Сам Дарвин не был полностью лишен понимания отбора как некой сверхсилы, которая планомерно движется к прогрессу. Тем не менее, по мнению Фортерре, наиболее важное открытие Дарвина подрывает эту мысль. Согласно этому открытию, отбор — всего лишь последствие, а не предвестник и цель вариативности. В то время как для дарвинистских эволюционистов именно «отбор (вместо вариации) стал Deus ex machina, рассортировывающей из хаоса случайных мутаций лишь те, которые имеют смысл для организма». Столкнувшись с хаосом и с порядком, они отводят последнему определяющую роль и тем самым сводят наследие Дарвина обратно к традиционному мышлению, в то время как «великая заслуга Дарвина заключалась в том, что он перевернул эту перспективу с ног на голову».
Эволюционистская перспектива, будучи ориентированной на отбор, подразумевает фантазию о том, что возможен идеальный прототип полностью адаптированного организма. В соответствии же с перспективой, ориентированной на вариативность, эволюция скорее должна быть интерпретирована как хаотическая вариация, когда то, что считается адаптацией, — это просто определенное временное состояние вариации. Адаптация как таковая не является целью и никогда не наступает, не бывает полностью благоприятных результатов отбора. Эволюция не история со счастливым концом, а вариации на тему плохих концов.
Мутации общепринято считать основным источником генетической вариативности. Как в повседневном, так и в научном языках слова «мутация» и «мутанты» несут в себе отрицательный оттенок, воспринимаются как нечто связанное со злыми, больными, чудовищными и разрушительными силами. Мутанты воспринимаются как чудовища, дьявольское отродье. Это темная сила, которая, как кажется, должна быть побеждена высшими божественными/здоровыми силами. Трагизм эволюции в том, что этого никогда не происходит.
Конвенциональная эволюционистская перспектива предполагает, что мутационные вариации представляют собой исходный материал, с которым потом взаимодействуют упорядочивающие и стабилизирующие силы эволюции (такие как естественный отбор). Мутировавшие гены присутствуют у всех видов, даже относительно небольшое количество мутаций дает значительный потенциал для генетической вариативности. Дарвинистская концепция, делающая акцент на отборе, предполагает, что благодаря его работе полезные мутации сохраняются и накапливаются в форме адаптаций, в то время как носители вредных мутаций имеют более низкий шанс на выживание. Дескать, благодаря этому сохраняются и накапливаются только благоприятные мутации, и таким образом каждый вид развивается в направлении своей наибольшей адаптированности. С этой точки зрения эволюция представляет собой процесс положительного отбора, который способствует выгодным вариациям и ведет к повышению приспособленности и жизнеспособности. Из этой перспективы цель эволюции — устранить недостатки и поддержать адаптацию. Говоря о дезадаптации, ее рассматривают только как этап, который необходимо преодолеть, а не как суть самой истории эволюции. В то время как трагическое предание об эволюции повествует исключительно о неприспособленности и нежизнеспособности в противоположность адаптации и прогрессу.
Более прогрессивная перспектива относительно мутаций заключается в том, что они не являются адаптационными и не связаны с выгодой. С этой точки зрения Цапффе был прав, мутации действительно слепы.
В эволюции не бывает немонстров, то есть здоровых, всецело адаптированных особей. Более того, Ричард Гольдшмидт утверждал, что помимо постепенных микроэволюционных изменений, вызванных мутациями, существуют также и крупномасштабные изменения, вызванные макромутациями. Согласно Гольдшмидту, постепенным накоплением небольших мутаций может быть объяснена только внутривидовая вариация (микроэволюция), ее недостаточно, чтобы объяснить происхождение новых видов. Он предположил, что макромутации могут быть ведущим механизмом эволюционной вариативности. На основании этого тезиса он сформулировал гипотезу обнадеживающего монстра, утверждающую, что значительные генетические различия между видами требуют крупномасштабных генетических мутаций, которые время от времени возникают в виде обнадеживающих монстров, то есть сильно мутировавших существ, появление которых нарушает последовательное движение эволюции. В книге «Материальная основа эволюции» (1940) Гольдшмидт писал:
Гипотеза обнадеживающего монстра Гольдшмидта предполагает скачки в эволюции, утверждая, что эволюция движется не постепенными адаптационными мутациями, а катастрофическими, нарушающими стабильность разрывами в континууме развития. Дарвинисты были склонны считать, что Гольдшмидт не в себе, поскольку его гипотеза противоречила их предположению о постепенности развития. Они обосновывали отбраковывание гипотезы Гольдшмидта слишком большой вероятностью того, что крупные мутации летальны. Согласившись с тем, что монстры почти всегда безнадежны и большинство макромутаций являются смертельными, в ответ Гольдшмидт скромно заявил, что очень небольшое их количество всё же могло бы выжить. Репутация Гольдшмидта была более чем реабилитирована, когда в статье «Возвращение обнадеживающих монстров» Стивен Джей Гулд, по сути, согласился с гипотезой обнадеживающего монстра, утверждая, что «макроэволюция осуществляется через редкий успех... обнадеживающих монстров, а не через непрерывные мелкие изменения внутри популяции».
Гипотеза Гольдшмидта стала отправной точкой в создании теории прерывистого равновесия Гулда. Согласно ей, в природе не существует адаптационной непрерывности. Такая непрерывность — скорее утешительная иллюзия и субъективная ретроактивная интерпретация, которые наш разум навязывает природе (так же, как и содержанию нашей жизни), превращая их в связные позитивные нарративы. Теория Гулда противостоит дарвиновскому лейтмотиву постепенности и прогресса. Она раскрывает центральную роль разрушительных эволюционных сил. В то время как дарвинисты сосредотачивались на положительных адаптационных изменениях, Гулд сместил акцент на негативные трагические изменения. Согласно логике Гулда, движущей силой эволюции является энтропия, стремление к хаосу. Такое переопределение Гулдом эволюции как энтропийной предполагает, что эволюция не прогресс и возрастающая приспособляемость. По Гулду, жизнь на планете — это «обильно ветвящийся куст, постоянно подстригаемый мрачной косой вымирания, а не лестница предсказуемого прогресса».
Ключевая роль вариативности в эволюции и логика гипотезы обнадеживающего монстра предполагают, что всё живое, существующее сегодня, существовавшее в прошлом и то, что будет существовать в будущем, является не чем иным, как версией мутировавших монстров, случайно выживших, но обреченных на смерть. Разница между видами заключается не столько в том, адаптированы они или дезадаптированы, ни даже в том, есть ли у определенного монстра надежда или он обречен, скорее все они обречены, но каждый на свой лад.
Чтобы лучше понять эволюцию, следует сместить акцент с отбора и улучшения на деструктивные силы. Эволюция не адаптивна, а скорее разрушительна. Она движима перебоями на разных уровнях, а не механизмами адаптации, управляемыми отбором. Человеческие и нечеловеческие организмы не только частично чудовищны, и дело не в том, что их чудовищность должна непрерывно преодолеваться механизмами адаптации, — скорее они непреодолимо и конститутивно чудовищны. Организмы не поддаются адаптации и постепенному накоплению улучшений. Такая точка зрения упускает из виду самое важное — деструктивный элемент хаоса, определяющий эволюцию.
Греческое слово τέρᾰς (teras) означает «чудовище, урод, уродство», но также «чудо» и «волшебство». Слово terata всё еще используется в качестве медицинского термина для обозначения сильно деформированного плода, у которого почти нет шансов на выживание. Слово τέρᾰς связано с глагольным протоиндоевропейским корнем kwer- «создавать, формировать». В русском языке слово «чудовище» также сохраняет коннотации со словами «чудо» и «очарование». Антонио Негри и Майкл Хардт используют концепцию монстров для определения творческих революционных сил, ответственных за создание новизны. Они определяют образ монстра как отрицательный образ дисгармонии и чрезмерной творческой силы. Хотя монстры являются продуктом существующего порядка, они не совпадают с ним, ведь они слишком странные и уродливые, чтобы их можно было признать соответствующими этому порядку. Тем не менее «монстры реальны», можно добавить, что они не только реальны, но и являются единственной реальностью.
Учитывая его этимологию, термин «монструозность» идеально подходит для описания работы эволюции, поскольку он предполагает, что формирующая сила эволюции заключается в магической разрушительной, а не упорядочивающей силе. Образ монстра олицетворяет тератогенную хаотическую разрушительную силу, это девиантное существо, которое только временно живо, хотя ему суждено умереть. Чудовищность — определяющая сила природы.
Чудовищность, понимаемая как вечная динамика болезни, свойственна не только природе, но и всем существующим явлениям как в нечеловеческой, так и в человеческой реальности, не существует ни прототипа здоровой психики, ни прототипа здоровых отношений, ни здорового социального порядка. В то время как консервативные теоретики склонны видеть здоровье и гармонию в прошлом, теоретики левого направления видят здоровье в будущем, а депрессивные реалисты не видят его совсем.",2022-01-30T08:46:00+03:00
32,https://knife.media/what-is-web-three-point-zero/,Дивный новый интернет. Что такое веб 3.0 и станет ли он территорией свободы и равенства,"Технология блокчейна cделает интернет децентрализованным, свободным и гибким — а значит, вернет сети демократичность, утраченную в эпоху Web 2.0. Так думают оптимисты. Пессимисты уверены, что корпорации и эту идею смогут обернуть себе на пользу и станут еще богаче за счет обеднения всех остальных. Кто прав и что такое Web 3.0? Рассказывает журнал Gizmodo.
За последние несколько месяцев в интернете участились случаи упоминания Web 3.0. Вы, наверное, спрашиваете себя, что это такое и чем третье поколение сети отличается от двух предыдущих. Так вот, по мнению ее приверженцев, Web 3.0 — это революция; по мнению скептиков — мыльный пузырь.
Люди так много спорят о Web 3.0, криптовалюте и NFT отчасти потому, что все эти технологии находятся на ранней стадии развития. Проект Web 3.0 все еще не реализован, поэтому на данный момент речь идет скорее о возможностях, чем о каком-то реальном продукте.
Если вы не очень молоды, то, возможно, помните, как выглядел Web 1.0 — это было время статичных страниц. Некоторые сайты содержали новости, другие — просто однажды залитый туда текст. Изображения встречались редко, а видео не было вообще.
В начале XXI века на смену Web 1.0 пришел Web 2.0 — более динамический и гибкий интернет. Страницы стали более интерактивными и больше похожими на приложения (например, Gmail). Многие начали заводить аккаунты в соцсетях и блоги с собственным контентом. Так как скорость интернет-соединения теперь позволяла загружать большие изображения и видео, люди начали выкладывать их в огромных количествах.
Такой принцип организации виртуального пространства стал возможен благодаря технологии блокчейна, позволяющей создавать публичные и проверяемые реестры данных, доступ к которым может получить кто угодно и откуда угодно. В Web 3.0 вся онлайн-активность, от шоппинга до общения в соцсетях, будет осуществляться при помощи одних и тех же процессов, отличающихся как большей приватностью, так и большей прозрачностью.
В определенном смысле, Web 3.0 — это сочетание двух предыдущих эпох: динамических технологий современного интернета и децентрализованности, свойственной начальному этапу развития сети, когда она еще не была завоевана многомиллиардными корпорациями. Web 3.0 возвращает власть пользователям — по крайней мере, таков замысел.
В Web 3.0 каждый пользователь получит токены, которые можно будет использовать для оплаты услуг или для голосования за то, куда будет развиваться вся инфраструктура.
Невзаимозаменяемые токены, или NFT, — важная часть Web 3.0. Они позволяют передавать право на владение цифровым активом. Связующее звено между криптовалютой, NFT и Web 3.0 — это блокчейн.
Если добавить сюда искусственный интеллект и машинное обучение для фильтрования данных и обнаружения угроз безопасности, мы получим все что нужно для создания новой цифровой технологии. На данный момент наибольший интерес вызывает блокчейн Ethereum, который поддерживает криптовалюту и NFT и позволяет как осуществлять платежи, так и создавать приложения.
Непосвященных приводят в замешательство идеи и механизмы Web 3.0. Но это вполне нормально. В 1990-х годах многие также не понимали сути интернета. Ажиотаж вокруг Web 3.0 нарастает, и никто не хочет отставать — даже если не понимает, к чему все идет.
Однако не все верят в Web 3.0.
Скептики предрекают, что большинство пользователей не выиграют от Web 3.0, в то время как богатые пользователи станут еще богаче. И действительно, те, кто разбогател в Web 2.0, уже строят планы на Web 3.0.
С другой стороны, многие известные эксперты с оптимизмом смотрят на перспективы Web 3.0.
Трудно спрогнозировать, как будут разворачиваться события в ближайшие годы. Не все технологии Web 3.0 на данный момент функционируют гладко, но есть надежда, что некоторые проблемы Web 2.0 будут устранены в следующем поколении интернета. Это достаточный повод, чтобы обратить внимание на Web 3.0 — даже если новая эпоха интернета принесет с собой собственные трудности.",2022-01-29T09:59:15+03:00
33,https://knife.media/third-cinema/,«Кинематограф освобождения» против неоколониализма и Голливуда. Как латиноамериканские режиссеры 1960-х снимали радикальное кино,"В 1967 году лидер французской «новой волны» Жан-Люк Годар сделал неожиданный поворот: вместо обычного, хотя и насыщенного социальными аллюзиями кино он на волне мировых левых и антиколониальных протестов стал снимать прямолинейные политические фильмы. Режиссер Мишель Хазанавичус, снявший фильм «Молодой Годар», увидел в этом трагедию. А многие другие — один из важнейших этапов в творчестве мастера. Но Годар был не одинок, за несколько лет до него радикальное кино, направленное против проамериканских правых диктатур, расцвело в Бразилии и Аргентине. Константин Чаплий рассказывает о его короткой, но яркой истории.
Эстетика голода
Движение Cinema Novo зародилось в 1960-м. В 1954 году бразильский диктатор Варгас застрелился во время направленного против него, но неудавшегося военного переворота, а выбранный им в 1950-х курс на политическую и культурную либерализацию был продолжен его преемниками. В то же время обанкротилась и крупнейшая продюсерская компания Vera Cruz, заполнявшая национальный рынок шаблонной продукцией голливудского образца. Возникший культурный вакуум заполнили молодые режиссеры, заряженные духом свободы и непримиримости по отношению к социальной реальности. Это были Нелсон Перейра душ Сантуш, Руй Герра и, пожалуй, наиболее радикальный и влиятельный Глаубер Роша. На примере последнего мы проследим изменения, происходящие с бразильским кино в эпоху политических противоречий.
Человек, способный совладать с собой, способен совладать с любой стихией. Но когда он один выступает против стихии, его самоуверенность оказывается наивной и приводит к трагедии. В фильме «Буря» (1962) Глаубера Роша морская стихия, мощная сила, неподвластная человеку, но лишь богам и их прямым потомкам на земле, противостоит простым рыбакам, орудующим рваными сетями и ржавыми гарпунами. Их предки были рабами, которых отправили из Африки в Бразилию. И хотя рабство формально в прошлом, рыбаки до сих пор трудятся в рабских условиях. Африканское прошлое проявляется также в ритмичных танцах и мифологических верованиях. Как гласят титры в начале фильма, «народ живет под властью трагического мистицизма». Миф служит прикрытием властным отношениям, которые угнетают рыбаков и которые якобы невозможно преодолеть. А за завесой причудливых и по-настоящему зачаровывающих легенд оказываются банальная нищета и эксплуатация.
Один из героев фильма, Фирмино, давно отказался от рыбацкой жизни и работает нелегально в городе. Он изворотлив и подл, но в то же время весел, его речь и движения наполнены жизнелюбием. Он привлекает и отталкивает. Но главное его качество ‒ острая чувствительность к любому проявлению несправедливости, а что еще важнее ‒ способность видеть, что или кто несет за нее ответственность.
Но он вынужден подчиняться старшему рыбаку, на стороне которого авторитет и власть мифа. Материальность голода здесь выступает против мифологии подчинения. «Желудок должен сильно болеть, и когда у него большая рана, все кричат хором», ‒ скажет Фирмино и запустит череду драматических событий, изменивших отношение Аруана к действительности. Он больше не будет с ней смиряться, он решает с ней бороться, противопоставить свою правду власти и деньгам.
Фильм заканчивается моментом осознания Аруана. О том, что произойдет дальше, зритель может догадаться самостоятельно.
Этот фильм, как и многие другие, был снят в «эстетике голода». Так называется статья-манифест, написанная Глаубером Роша в 1965 году. И хотя фильм вышел раньше, он во многом предвосхищает идеи, заложенные в манифест. «Эстетика голода» говорит больше о социально-политических противоречиях Латинской Америки, чем собственно о кино. Это принципиально для режиссеров Cinema Novo: они смещают акцент с искусства как объекта, обладающего абсолютной ценностью, на рассмотрение искусства как области человеческой деятельности, сильно зависимой от других, и в первую очередь от политики. Поэтому неудивительно, что в главном манифесте движения речь идет о голоде, насилии и неоколониализме, а не о монтажных приемах и культурных отсылках.
Причем сопротивлению насильственному:
Земля, обреченная на страдания
Второй этап развития движения Cinema Novo (1964–1969) приходится на годы реакции в бразильском обществе. 1 апреля 1964 года военные свергли демократически избранного президента Жуана Гуларта, представляющего левые силы. После двух десятилетий демократизации и социальных реформ в стране установилась военная диктатура. Общество погружалось в апатию. Оптимизм режиссеров Cinema Novo, характерный для первого этапа, начал испаряться, а вместе с ним и возможности создания радикального кино. Однако процесс всеобщего угасания происходил постепенно.
Фильм «Земля страдания» (устоявшийся перевод ‒ «Земля в трансе», 1967) Глаубера Роша является аллегорией событий, происходивших в Бразилии в это время. Место действия ‒ вымышленная страна, иронично названная Эльдорадо. В центре сюжета оказывается революционный интеллигент Пауль Мартинс, который, мечась между разными политическими силами, пытается бороться с Порфирием Диасом, консервативным президентом и по совместительству его бывшим другом. Неуверенность Мартинса, его бесконечный поток саморефлексии отражается и на форме фильма ‒ головокружительный монтаж разрывает повествовательные нарративы пленки и простые истины линейной истории. Политическая турбулентность затягивает зрителя в свой смертоносный ураган так, что после просмотра самому можно потерять почву под ногами.
Эстетически «Земля страдания» ближе к фильму «На серебряной планете» польского режиссера Анджея Жулавски, известного своей неоднозначностью, гротескной актерской игрой и радикальной формой, чем к более ранним фильмам того же Глаубера Роша.
Фильм-действие
Пока в Бразилии тьма только начинала сгущаться, в Аргентине политическое противостояние уже разгоралось вовсю. Масштабные забастовки рабочих по всей стране часто перерастали в прямое столкновение с властью. Ужасающая бедность соседствовала с непримиримым духом сопротивления, витальность бунта противостояла безжизненности угнетения. В этой атмосфере рождается фильм-действие, фильм-манифест, фильм-событие ‒ «Час печей» (1968, Фернандо Соланас, Октавио Хетино ‒ движение Cine Liberación). Своим названием фильм обязан преданию о том, как первые европейцы-колонизаторы, отправившиеся покорять Латинскую Америку, увидели залитый огнем горизонт. Это был огонь печей, раскинутых по всему юго-восточному побережью, ‒ в них местные индейцы готовили себе пищу. Возможно, колонизаторы смотрели на свое будущее, на огонь, в котором суждено сгореть их властным амбициям.
Общая продолжительность фильма ‒ 4 часа 20 минут. Он поделен на три части: «Неоколониализм и насилие», «Закон освобождения», «Насилие и освобождение». Фильм построен как коллаж из архивных хроник и документальных сцен, снятых самими режиссерами; нарративные эпизоды чередуются с абстрактными рассуждениями; фильм лавирует между жанрами, вернее, они его просто не интересуют ‒ «для чего» важнее «как». Первая часть ‒ своеобразное введение в тему неоколониализма и того насилия, которое он порождает в обществе. Со стороны кажется, что картина выполнена в стиле грубой агитки: чтобы показать всем, кто «плохой», а кто «хороший». На деле, в реальности аргентинских крестьян и рабочих, фильм выглядит скорее как долгожданная попытка обнаружить истинных виновников народных бед. Итак, кто же находится по ту сторону баррикад? Ответ: сменяющие друг друга диктаторские и псевдолиберальные режимы, поддерживаемые США, которые, по мнению режиссеров, используют соседей по континенту в качестве придатка своей империи, выкачивая из них ресурсы.
Вторая часть фильма ‒ «Закон освобождения» ‒ гораздо более экспериментальная по форме и более дискуссионная по содержанию, чем первая. Но эксперимент в фильмах Cine Liberación значит не то же, что для элитарной киноиндустрии: эксперимент призван вызвать дискуссию, спор, сомнение в рядах зрителя и перевести их из состояния пассивного созерцания к активному действию. Черный экран и белые титры в самом центре повествования служат именно этой цели (совсем как в фильмах Ги Дебора).
Во второй части рассматриваются причины нынешнего положения дел в Аргентине. Мы узнаем, кто такой Хуан Перон, как его свергли в 1955-м и что началось после. Перон во многом напоминал Варгаса: он также проводил последовательную социальную политику и стремился к национальной независимости, также пытался «примирить» различные слои населения и также создавал культ вождя. Перону пришлось эмигрировать, а в это же время в Аргентине его имя стало символом борьбы против угнетения. Перонисты устраивали забастовки, проводили шествия и митинги за улучшение условий труда и жизни, но положительного результата это не дало. Герои фильма (профсоюзные активисты) приходят к выводу о необходимости захвата власти рабочими и организации народного рабочего правительства. Вторая часть заканчивается обращением к зрителю, который сам должен сделать вывод о том, как быть с фактами, представленными в фильме, а главное ‒ как дальше действовать.
О действии ‒ третья часть с говорящим названием «Насилие и освобождение». Метод: монтаж ‒ нелинейный, ход рассуждений ‒ последовательный. Мы видели профсоюзных активистов, говорящих о необходимости взятия власти в стране рабочими. А за этим последовало насилие с обеих сторон — беспрецедентное в истории Аргентины. Фильм заканчивается не призывом к насилию, а призывом к дискуссии, к обсуждению тех идей и фактов, которые были в нем представлены. В «Часе печей» много говорится о действии, о необходимости действовать, создавать, изобретать, о недостаточности одних рассуждений и теорий.
Фильм был снят в 1968 году. В 1969-м в стране начались миллионные забастовки, которые не прекращались вплоть до возвращения Перона в 1973 году. А потом вновь возобновились в 1974-м после его смерти и установления режима правых перонистов. Но это были уже не забастовки, а партизанская война, уравнявшая всех жителей страны перед лицом смерти.
Дракон зла против всех и никого
В 1968 году бразильская диктатура вводит полноценную цензуру в стране. Но сопротивления в стране не случилось. Фильмы, которые снимались в это время, маскировались китчевой эстетикой тропикализма, прикрывая едва заметное политическое содержание. Тропикализм как бы переваривал иностранные культурные продукты и смешивал их с бразильской культурой. Пестрые краски и национальные сюжеты в гротескных рамках зачастую приводили к появлению нарочитой невнятности и сумбурности. Один из последних фильмов Глаубера Роша на родине ‒ «Дракон зла против святого воителя» (1969) ‒ следует этому подходу.
Режиссер переворачивает известную в Бразилии историю про Лампиау, благородного бандита-кангасейро. Если в реальности Лампиау был выходцем из кангасейро и часто выступал на их стороне, грабя богатых и убивая полицейских, то в фильме он предстает в роли наемника по имени Антонио дас Мортес, прислуживающего государственной власти и, напротив, знаменитого подавлением крестьянских восстаний кангасейро. Однако Мортес меняется по ходу фильма ‒ то ли от общения с крестьянами и понимания своей родовой связи с ними, то ли от их магических ритуалов. В итоге Мортес, хоть и помогает кангасейро справиться с ненавистным владыкой, не занимает ничью сторону, оставаясь холодным ангелом смерти. Его дар, его же участь ‒ способность лишать жизни. В фильме нет однозначного вывода, как нужно действовать или на чьей стороне правда (как в «Буре»), нет в нем и явного политического контекста (как в «Земле в трансе»).
Обращаясь к образу Мортеса, обреченного на бесконечную борьбу и поиск врагов, Роша переводит содержание фильма в экзистенциальную сферу, а не политическую, как раньше. Смута наступила не только в государственной политике, но и в умах радикальных художников.
Заключение
Главный текст всего «кинематографа освобождения» был написан Соланасом и Хетино и назывался «К Третьему кинематографу». Задача, которую ставили перед собой режиссеры в этом манифесте, заключалась в создании множества очагов сопротивления культуры, альтернативной неоколониальной. Новая культура в их понимании атаковала существующий капиталистический неоколониальный режим и провозглашала ценности свободы и равенства. Освободительное кино Бразилии и Аргентины вполне следовало этим задачам, но методы производства кино различались в зависимости от особенностей политической ситуации в их стране. Аргентинские Cine Liberación уходят в подполье, снимают и показывают кино незаконно, напрямую выступают против государственного насилия и превозносят насилие народа. В Бразилии Cinema Novo адаптируются под государственную политику в отношении кинопроизводства, всё более и более усложняя аллегории, ускользая от цензуры и стремясь обнаружить пространство для свободного высказывания там, где сама возможность открытого высказывания уже под запретом. Это не значит, что одни из них были правы, а другие — нет. Каждое из этих движений всего лишь действовало в соответствии с собственными возможностями в сложившейся социальной ситуации.",2022-01-28T17:10:31+03:00
34,https://knife.media/concept-albums/,От Pink Floyd и «Сектора Газа» до культа Тамангуля: ультимативный гид по самым концептуальным альбомам в истории музыки,"Дэвид Боуи, Роджер Уотерс и другие англичане, сводящие друг друга с ума; Фрэнк Заппа и Кинг Диамант, не способные сойти с ума повторно; русская симфо-рок-группа с симфо-рок-оперой по мотивам «Ведьмака» — вот лишь немногие герои уникального гида по самым важным концептуальным альбомам в истории мировой музыки, который подготовил для читателей «Ножа» солярный просветитель Лорд Тритогенон, одержимый демонами Света и Добра.
Текст, который вы сейчас прочитаете, не совсем обычный. Мысли, изложенные в нем, родились при прослушивании аудиокассеты проекта Thamanghul, озаглавленной «Тамангул(ь)». Но для начала включите хотя бы на несколько минут цифровую копию этой записи.
Грязный сырой звук шумового блэк-метала с первых секунд хватает даже самого опытного слушателя за волосы и проникает в его разум силовой атакой, невольно напоминающей о смежных опытах радикалов вроде The Haters или The New Blockaders. Легенда гласит, что эту запись лейблу NEN Records передал неизвестный, представившийся Володей. Тот, в свою очередь, получил ее от некоего Санитара, друга Грибника (главного героя этого произведения, ставшего жертвой потусторонней сущности по имени Тамангуль). Музыка с этого альбома, по версии издателей, представляет собой диктофонную запись звуков демонического мицелия, явившегося собирателю белых грибов, когда он остановился с ночевкой в лесу. Никто не знает, где именно разворачивались эти мистические события, однако наиболее убедительная и рациональная версия гласит, что автором этой музыки был владелец лесопилки «Тамангул» Александр Гаськов, в чьи легкие вместе с опилками попал вредоносный мицелий. Гаськов, по мнению авторов этой гипотезы, лишился рассудка и ушел в лес неподалеку от Тайшета (по другой версии, в мицелиевом бреду он дошел до поселка Нижняя Пойма, что в Красноярском крае). Любые попытки реконструировать хронику этого эксцесса, впрочем, обречены на провал, и правду мы, вероятно, никогда не узнаем.
Теперь рассмотрим структуру этого концептуального произведения музыкально-нарративного искусства. Можно предположить, что его создатели ориентировались на международный проект SCP Foundation, участники которого уже почти пятнадцать лет создают архив с описаниями присутствия в нашей вселенной чужеродных и тем пугающих объектов, существ и явлений. Но по содержанию «Тамангуль» прежде всего отсылает к мифам Лавкрафта, причем с явным преклонением не столько перед литературным первоисточником, сколько перед его философскими интерпретациями, предложенными Юджином Такером, Грэмом Харманом и Ником Ландом.
Гротескная симфония Тамангуля только ждет своего интерпретатора, который сможет окунуться в нее с головой и не вынырнуть, чтобы возвестить нам о том, что он узрел. Ладно, так и быть, попытаемся найти подходящий инструментарий для понимания этого явления, корни которого питаются самой глубиной глубин веков.
1960-е: возведение монумента
Велик соблазн возвести историю концептуальных альбомов к ветхозаветным временам, а первым представителем этого жанра назвать Псалтирь пророка и царя Давида. Однако мы все-таки обратимся сразу к послевоенной истории музыкальной индустрии, когда развитие звукозаписи и распространение проигрывателей сделали наиболее популярным носителем долгоиграющие пластинки. Если в 1940-е годы было выпущено чуть больше тысячи LP-релизов, то уже в 1960-е эта цифра достигла 370 тысяч. Неакадемические музыканты наконец-то получили возможность рассказать историю, как это делали «настоящие» композиторы прошлого, пусть и в пределах сорока, пятидесяти, максимум — шестидесяти минут.
Трудно точно определить, каков был первый альбом, к которому можно безоговорочно применить эпитет «концептуальный». Во многих источниках первооткрывателями жанра называют The Beach Boys, выпустивших в мае 1966 года эпохальную пластинку Pet Sounds. Концепция этого альбома больше всего напоминает роман взросления: вместе с его героем мы проходим путь от юношеского оптимизма к разочарованию в мире, людях и себе, а вторая сторона пластинки является зеркальным отражением тем и мотивов первой.
Pet Sounds была не той пластинкой, которую ждали от The Beach Boys: вместо легкомысленного серф-рока группа неожиданно выдала классику барокко-поп с элементами прогрессива и психоделии. Продавался он немного хуже, чем «пляжные» альбомы ансамбля, однако относительно невысокие рейтинги в чартах (лишь десятое место в американском «Билборде») с лихвой компенсировало то влияние, которое Pet Sounds оказал на музыкальный мейнстрим того времени. Главным промоутером пластинки стал Пол Маккартни, под ее воздействием пересмотревший взгляд на то, чем должны заниматься The Beatles. Впоследствии эхо главной вещи The Beach Boys еще прозвучит в музыке Queen, Pink Floyd, Элтона Джона и других фюреров мегаломанской гиперсцены Великобритании.
Тем временем не менее интересные вещи происходили на другом, куда более субверсивном полюсе поп-музыки. Параллельно с Pet Sounds свой концептуальный альбом записывают Фрэнк Заппа и его коллектив The Mothers of Invention. Если пластинка The Beach Boys была чрезвычайно серьезным лирическим высказыванием, то Заппа выдал ровно противоположное: его Freak Out! получился совершенно издевательским, нарочито вульгарным и небрежно записанным. Сама концепция тоже была по-хорошему проста — на этом альбоме Заппа высказал все, что он думает по поводу массовой культуры и американского образа жизни. Как и Pet Sounds альбом Freak Out! можно условно разбить на две равновеликие части. На первой пластинке собраны злобные пародии на доживавший свой век бабблгам-поп (Go Cry On Somebody Else’s Shoulder), гаражный рок (Motherly Love) и на тех же The Beach Boys (Wowie Zowie). Во второй же половине Freak Out! Заппа снимает клоунскую маску и прямо-таки вваливает потоки ненависти по самым разным социальным и политическим вопросам. Апогеем «серьезной» части альбома стала мощная телега (иного слова не подобрать) Trouble Every Day, посвященная беспорядкам в Уоттсе, которые начались как протест против полицейского насилия и жертвами которых стали тридцать четыре гражданина.
Наконец, третьим претендентом на титул первооткрывателя concept альбомов часто называют двойник Роберта Циммермана Blonde On Blonde, но лично мы склонны считать это вероломной провокацией со стороны фанатов нобелиата, уверенных, будто он придумал вообще всю музыку и поэзию в мире [хотя это объяснило бы, почему мир так прекрасен. — Прим. ТМНГЛ].
Как уже было сказано выше, главным агитатором за новый подход к конструированию альбомов стал Пол Маккартни. В первый день лета 1967 года в магазинах появляется поистине эпохальная пластинка — не нуждающаяся в особом представлении Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band. Именно она определила дальнейшие пути развития жанра, поскольку в основе его лежало то, к чему без всяких натяжек можно применить слово «концепт». В этом альбоме нет прямо рассказанной истории, но именно это делает пластинку The Beatles прорывной. Музыканты лишь очертили общие сюжетные границы: они больше не суперзвезды рока, отныне они оркестр некоего сержанта Пеппера. Что за клуб одиноких сердец? В армии какой страны служит сержант Пеппер? Слушателю придется самому ответить на эти вопросы, сочинив собственную, для каждого уникальную историю.
В помощь ему — знаменитая обложка-коллаж, на которой можно разглядеть самых разных персонажей истории и современности: Джеймса Джойса и Уильяма Сьюарда Берроуза, композитора Карлхайнца Штокхаузена, нападающего «Ливерпуля» Альберта Стаббинса, Карла Маркса, оккультного сатаниста Алистера Кроули и еще несколько десятков выдающихся личностей. И без того широкое пространство для конспирологии дополняла обратная сторона конверта, на которой Пол Маккартни повернулся спиной к объективу фотографа. Это породило слухи о смерти самого притягательного из битлов, которые оказались даже более живучими, чем замечательная теория, согласно которой музыку для The Beatles писал философ Теодор Адорно.
Стоит отметить еще несколько знаковых пластинок ранней эпохи концептуальных альбомов. Это, например, Ogdens’ Nut Gone Flake модового коллектива The Small Faces, рассказывающий историю не совсем адекватного Счастливчика Стэна, мечтающего увидеть обратную сторону Луны. Первый тираж альбома распространялся в чрезвычайно уродливом круглом конверте, стилизованным под банку с табаком. К нему прилагалась упаковка бумаги для самокруток — более чем прозрачный намек на то, в какой обстановке музыканты рекомендуют слушать их творение.
Другой знаковый альбом того времени — пришвинистская пластинка The Kinks под названием The Kinks Are the Village Green Preservation Society — предлагает прогулку не в метафизические глубины расширенного сознания, а в мир простой английской деревни, переживающей упадок [как ни странно, аграрный поп-рок, проповедующий возвращение к корням, в наши дни звучит более свежо, чем многие психоделические творения того же времени. — Прим. ТМНГЛ.]. Ну а пока англичане сводили с ума себя и окружающих в свойственной им манере, все тот же Фрэнк Заппа ответил им альбомом We’re Only in It for the Money («Мы здесь только ради денег»), для понимания концепции которого достаточно взглянуть на обложку:
Публике, в массе своей обычно нервно реагирующей на нововведения, формат альбомов-историй пришелся по душе. Вероятно, причина такого принятия кроется в том, что идея записи концептуальных альбомов была вовсе не революционной, а реакционной — рок-музыку поместили в оболочку традиционного искусства, и было лишь вопросом времени, когда именно к приставке «рок» добавится гордое слово «опера».
Случилось это в декабре 1968 года стараниями гаражно-психоделической группы The Pretty Things, выпустившей пластинку S.F. Sorrow о приключениях депрессивно-суицидального англичанина по фамилии Печаль, который вместе с вудуистским повелителем смерти Бароном Субботой отправляется в запредельные пространства, чтобы там и остаться. Со временем альбом получил совершенно заслуженный культовый статус, но поначалу прошел незамеченным.
Чего не скажешь о рок-опере The Who «Томми». Хотя это и безусловная классика, все же на всякий случай напомним ее сюжет, поскольку он того заслуживает.
Считавшийся без вести пропавшим ветеран Первой мировой возвращается в родную Англию и застает жену с любовником, которого тут же убивает на глазах у своего сына Томми. От увиденного ребенок сразу становится слепоглухим, а мир начинает воспринимать как набор мелодий. Родители водят его по врачам и знахарям, пытаются лечить с помощью психоделических наркотиков, но все безрезультатно. Попутно Томми обнаруживает в себе дар игрока в пинбол («механический бильярд», если обратиться к терминологии советских переводчиков) и вскоре становится чемпионом мира. К нему начинают стекаться толпы желающих стать такими же мастерами, как он. Томми советует им практиковать игру в пинбол вслепую, чтобы постичь дзен, но людям этого не надо, и они оставляют своего гуру, который благодаря этому вновь обретает зрение и слух. Но они ему больше не нужны, потому что он достиг просветления.
И пластинка The Who, и ее последующая экранизация с участием Эрика Клэптона, Тины Тернер и Элтона Джона показали, насколько странными могут быть концептуальные альбомы. Но самое страшное было только впереди.
1970–1980-е: расцвет жанра и его же закат
В 1970-е кино (самое миметическое из видов искусств) и музыка (самое антимиметическое из видов искусств) окончательно скрепляют свой противоестественный союз. Нетрудно заметить, что рок- и поп-альбомы того времени становятся, так сказать, экраноориентированными: в них появляются совершенно четкие сюжетные линии, артисты начинают все больше думать над созданием персонажей, в которых они перевоплощаются, а профессиональные дизайнеры обложек становятся полноценными участниками творческого процесса. Многие из таких альбомов действительно были экранизированы, как, например, уже упоминавшиеся «Оркестр клуба одиноких сердец» и «Томми», а также «Квадрофения» The Who (1973, в 1979 году лег в основу одноименной драмы Фрэнка Роддэма), «Стена» Pink Floyd (1979, экранизирован Аланом Паркером в 1982 году) или Welcome to My Nightmare Элиса Купера (1975, концертный фильм по его мотивам вышел год спустя).
Но большинству подобных записей даже не нужно было уходить на экраны, чтобы зритель буквально увидел ушами рассказанные в них истории. Это практически все альбомы Дэвида Боуи того периода (в особенности The Rise and Fall of Ziggy Stardust And the Spiders from Mars), абсолютно классические вещи Pink Floyd, The Alan Parsons Project, Genesis, Gentle Giant, «Эмерсон, Лейк и Палмер» (альбом Tarkus), Kraftwerk (Autobahn, Radio-Aktivität, ангелический Trans-Europa Express, Die Mensch-Maschine). По нашу сторону железного занавеса первыми концептуалистами стали Давид Тухманангулов (долгоиграющая пластинка «Как прекрасен мир», 1972; «НЛО», 1982), «Песняры» («Гусляр», 1979; «Через всю войну», 1985) и другие замечательные композиторы и исполнители, которым по тем или иным причинам удалось избежать обвинений в буржуазном уклоне (которого в перечисленных нами случаях, разумеется, и не было).
Все изменилось с наступлением эпохи MTV (начало вещания — 1981 год) и VH1 (1985). Клиповый формат вновь сделал привлекательной синглоориентированную модель создания альбомов. На смену истории пришла микроистория, которую можно уложить в трех-четырехминутное видео. Продюсерам, а вместе с ними и публике больше не нужен был взгляд на темную сторону Луны, им снова были нужны шлягеры.
Наиболее чувствительные к переменам артисты вроде Дэвида Боуи совершенно безболезненно отказываются от концепции в пользу хитовости и успешно переживают этот период. А вот, скажем, Pink Floyd будто не заметили новую культурную парадигму и продолжили творить монументы. Неудивительно, что их пластинка 1983 года The Final Cut потерпела провал, который в итоге закончился уходом Роджера Уотерса из группы. В итоге Дэвид Гилмор пересобрал ансамбль и успешно реанимировал Pink Floyd бессюжетной пластинкой A Momentary Lapse of Reason (1987).
А вот Уотерс продолжил как ни в чем не бывало творить концепты. В том же 1987 году выходит Radio K.A.O.S. — нарративный альбом про инвалида-паралитика из Уэльса, который слышит все радиоволны, проходящие через его голову, и с помощью компьютера взламывает военные спутники, чтобы выдвинуть человечеству ультиматум: либо оно разоружается и воцаряется мир во всем мире, либо все будут немедленно уничтожены.
Хотя пластинка объективно ничем не отличается в худшую сторону от большинства продукции в стиле поп-рок, которой тогда был забит эфир, она так и осталась в истории скорее досадным недоразумением. Даже вполне актуальное и радиоформатное для того времени звучание «Радио Х.А.О.З.» не смогло оттенить старомодность и абсурдность (хотя после «Томми» вроде бы все дозволено) концепции Уотерса, а также его уже тогда изрядно надоевший, мягко говоря, морализаторский пафос.
За редкими исключениями вроде «Пурпурного дождя» певца Принса, «Дзен-аркады» гомосексуальных пионеров панк-хардкора и затем поп-панка Hüsker Dü или «Рисунков пациента О.Т.» Einstürzende Neubauten концептуальные альбомы уже не привлекали особого внимания и из передового отряда коммерческой музыки превратились в реликт эпохи брежневского застоя. Идея синтеза искусств в пределах звукозаписи отправилась на передержку к авангардистам, околомузыкальным художникам и, конечно же, пауэр-металлистам.
У нас [нас. — Прим. ТМНГЛ] нет времени останавливаться на упомянутых пластинках, о которых наш читатель и так прекрасно знает хотя бы по рассказам отцов, поэтому сразу перейдем к наиболее изысканным, на наш взгляд, альбомам 1970-х и 1980-х, которые принято относить к концептуальным.
Алкоголик-эротоман Серж Генсбур сбивает на машине несовершеннолетнюю велосипедистку. Вместо того чтобы помочь ей, вызвать врачей и составить протокол о ДТП, он любуется изгибами ее тела, а затем заманивает в ловушки бесстыжего сладострастия. В общем, все как всегда у Сержа Генсбура. Но интересен этот альбом, разумеется, не только фантазиями под Набокова, но и аранжировками гениального Жан-Клода Ваннье, подлинное величие которых уже в 1990-е переоткроют герои трип-хопа, ретроревайвла и прочей «умной» поп-музыки.
Первая часть трилогии Theusz Hamthaak, написанной самой невыносимой и потому прекрасной группой французского прогрессивного рока. Основатель «Магмы» Кристиан Вандер создал собственную вселенную, в центре которой находится планета Кобай, обитатели которой говорят и поют на кобайском языке, напоминающем все европейские языки разом. Понять, что происходит, практически невозможно, и если проводить какие-то аналогии, то ближе всего к псевдонарративам «Магмы» подбирается другой француз — Жан «Мебиус» Жиро, автор легендарного антикомикса «Герметический гараж». Вместе с «Магмой» они должны были работать над фильмом Алехандро Ходоровски «Дюна», но, как известно, из этой затеи так почти ничего и не вышло.
К сожалению, в полной мере оценить замысел этого альбома английской комик-труппы можно лишь заполучив оригинальное издание на пластинке. На конверте The Monty Python Matching Tie and Handkerchief не было трек-листа, но это лишь полбеды. Дело в том, что это один из немногих примеров пластинок, у которой не две, а три стороны. Делается этот трюк довольно просто: на одной из сторон (в данном случае на стороне B) на две параллельные дорожки наносятся две разные записи. На какую из дорожек опустится игла звукоснимателя, та и будет звучать. Проигрывая пластинку, слушатель рано или поздно наткнется на «скрытую» запись, которую прежде не слышал, и решит, что сошел с ума. Вот такая вот концепция.
Даже если бы на этой пластинке было записано 60 минут тишины, она все равно была бы великой хотя бы благодаря обложке с Экскалибуром, воткнутым в наковальню, и печатью с именем автора. На основе рыцарских романов Рик Уэйкман создал монументальное полотно, ставшее эталоном жанра средневекового прогрессивного рока. Кроме того, пластинка как минимум идеологически во многом определила становление самых разных направлений популярной и экстремальной музыки — от пауэр-метала до данженсинта.
Древнее предание гласит, что работу над «Мифами и легендами о короле Артуре и рыцарях Круглого стола» Уэйкман заканчивал после инфаркта, когда врачи запретили ему выступать на сцене и вообще лишний раз утруждать себя творческой активностью. В ответ он записал композицию The Last Battle и пошел домой. Мы в это, впрочем, не верим.
Из всех концептуальных альбомов классического периода The Residents трудно выбрать какой-то один, но мы решили остановиться все-таки на этой потрясающей вещи, в которой, как нам кажется, концепт и его звуковая реализация слились предельно органично.
Альбом Eskimo представляет собой псевдоэтнографическое исследование общества и культуры инуитов. В конверте пластинки можно найти развернутое пояснение к каждой из шести композиций. В этих небольших заметках «Резиденты» рассказывают, что инуиты едят моржей, страдают от полярной истерии, празднуют ежегодный фестиваль смерти и приносят детей в жертву духам севера. Разумеется, все изложенные здесь научные сведения — лишь набор стереотипов, поверхностный взгляд на иную культуру. Сейчас сказали бы, что Eskimo предлагает деколониальную стратегию субверсии экзотизации indigenous народов. Но тогда музыканты таких слов еще не знали и потому действовали от чистого сердца.
Все что делает Андрей Монастырский — концептуально. Не стал исключением его первый и последний музыкальный альбом «Фауна СССР». В него вошли двадцать композиций, посвященным животным (в первую очередь — людям), населявшим страну, в которой многие из нас родились. Из инструментов здесь только разбитое пианино и голос Андрея Викторовича, декламирующий стихи собственного сочинения. В итоге получается часовая сюита, передающая самые экстремальные психические состояния в диапазоне от всеразрушающей ненависти и отчаяния до религиозного смирения или даже скорее опустошения.
И так далее.
 
Хоррор-водевиль датского поэта, композитора и сатаниста-индвидуалиста Кима Петерсена. Для этого альбома он сочинил полноценное либретто, в котором очень заметно влияние готической и темной литературы, но в докрученном до металлических скоростей виде. Abigail — это история призрака мумии мертворожденного каннибала. Все вокальные партии исполняет сам Король Диамант, находившийся тогда в своей лучшей форме. В 2001 году он зачем-то выпустит продолжение под названием Abigail II: The Revenge, но ему будет далеко до боговдохновенного оригинала.
Если вы по каким-то причинам не слушали эту пластинку и не собираетесь, то хотя бы посмотрите клип на композицию Family Ghost. В принципе, все поймете.
1990-е — наши дни: эра постконцептуализма
Итак, в 1991 году наступило время дискет, мультимедийных компакт-дисков, локальных вооруженных конфликтов и бесповоротной атомизации общества, которое длится и по сей день.
Что же происходит в этот период в той сфере человеческой деятельности, которая нас сегодня так заинтересовала? Музыкальный «концептуализм» развивается по следующим приблизительным векторам.
1. Альбомы-компиляции остаются альбомами-компиляциями, но с еще более явной полистилистикой. Поп-исполнители и их продюсеры стараются охватить как можно более широкий спектр жанров, тем самым охватывая как можно более широкую аудиторию.
Характерные примеры: Мадонна — Erotica (трип-хоп, хаус, чистый поп, R&B, соул, постдиско); американский Майкл Джексон — Dangerous (фанк, хип-хоп, поп-рок, соул); Влад Сташевский — «Не верь мне, милая» (соул, тин-поп, евродэнс, русский шансон, смус-джаз).
2. Ортодоксальные рок-артисты не выдержали вызовов эпохи и продолжили сочинять традиционные concept albums с линейным повествованием.
Характерные примеры: W.A.S.P. — The Crimson Idol (история тинейджера, которого убил рок-н-ролл); Билли Идол — Cyberpunk (дистопическая экскурсия по миру будущего); «Эпидемия» — «Эльфийская рукопись» (сага о битвах и мечах), «Сектор газа» — «Кощей Бессмертный» (оперетта для вокала, драм-машины и модуля E-mu Proteus 1).
3. Технократы цифровой эпохи, подсевшие на еще не синтезированные наркотики, приступили к созданию мультижанровых проектов, объединяющих музыку, эстрадные номера, видеоматериалы, арт-буки, традиционные буки, граффити, интерактивные проекты и так далее. Одним из атаманов этого направления стал композитор и продюсер Трент Резнор, под чьим руководством были выпущены такие знаковые пластинки музыкального постконцептуализма как The Downward Spiral и Year Zero коллектива Nine Inch Nail, трилогия шок-рокера Мэрилина Мэнсона Antichrist Superstar, Mechanical Animals, Holy Wood, а также первый и последний полноформатный альбом дуэта 2wo. На околорезноровской орбите начинают с переменным успехом вращаться Дэвид Боуи (1.Outside), Smashing Pumpkins (​​Mellon Collie and the Infinite Sadness), Гари Нюман (Exile), R.E.M. (мультимедийная версия альбома Monster, издававшаяся на дискетах).
Заокеанские (великобританские) коллеги американских идеологов перепродюсирования пошли еще дальше, создавая пустотные концепты в духе развитого постмодернизма. Сюда можно отнести практически все творческие акты Radiohead, Massive Attack, UNKLE, а также некоторых исполнителей второй волны британского эзотерического вторжения: Coil (Love’s Secret Domain), Current 93 (Thunder Perfect Mind), Scorpion Wind (Heaven Sent). Их альбомы не были концептуальными, но стали таковыми благодаря коллективному творчеству интеллектуальных (в случае великобританских артистов) и оккультно-психотических (в случае артистов британских) поклонников.
4. Преимущественно некоммерческие композиторы и аудиохудожники начали нащупывать то направление, которое теперь можно назвать прототамангулизмом. Подобно некрещеным праведникам, они по большей остались в лимбе музыкальной индустрии, где томятся и по сей день в окружении немногочисленных, но в высшей степени преданных поклонников. Вот несколько характерных представителей этого одновременно вымирающего и возрождающегося жанра:
В 1990 году филд-рекордер John Watermann отправился в Калькутту и увез из этого славного индийского города не пищу для размышлений, не осколки просветления, не тома с премудростями кашмирского шиваизма, а бездну ужаса и отчаяния, которую носил в себе три года, пока не выплеснул ее в альбома «Газовая камера в Калькутте».
Это шипящее полотно было записано на заброшенной электростанции в австралийском Брисбене. Мы слышим гулы, посвистывания, скрежеты и прочие приметы любой уважающей себя заброшки. Вроде бы ничего особенного, но стоит взглянуть в буклет, и мы понимаем, что хотел сказать автор. А сказать он хотел то, что в индийской Калькутте стоит огромная газовая камера, в которую правительство и его жандармерия отправляют новорожденных младенцев, решая проблему перенаселения.
Разумеется, это клевета и поклеп. Но трепетная лань души John Watermann’а именно так изобразила ужас от увиденного в не самом благополучном месте мира в его не самые благополучные времена.
Действие первого и последнего альбома французской индустриальной бригады NKVD (не путать с одноименной французской индустрально-дэтметаллической группой NKVD и почти одноименной французской индустриально-блэкметаллической группой N. K. V. D.) разворачивается в 13078 году. Племя трехметровых межгалактических кочевников уже уничтожило пятьсот планет, включая родную, но на этом не останавливается. Единственная цель их существования — ликвидация всего живого во вселенной, и никто не уйдет от их кары. Любые переговоры бессмысленны, они слушают только своего Адмирала, а он в переговоры не вступает.
Яркий и красочный пример музыкального реди-мейда. Неистовый Бойд Райс собрал компиляцию ныне забытых исполнителей и исполнительниц бабблгам-попа 1950-х, накинул сверху субверсивную обложку и выпустил это на всех доступных носителях. Если бы не кавер-арт и сомнительная репутация компилятора, пластинка Music For Pussycats могла бы украсить фонотеку любого ретромана. Но старые незамысловатые шлягеры в новом обрамлении раскрыли свою истинную сущность, которая заключается в том, что все они были написаны в аду.
Альбомная версия рок-оперы, основанной на произведениях Анджея Сапковского о колдуне Ведьмаке. Впервые «Дорога без возврата» была представлена публике в 2009 году на сцене Областного Дома народного творчества (Ростов-на-Дону), но широкую известность она приобрела с выходом одноименной киноленты. Опера и снятый по ней фильм стали magnum opus мануального терапевта Евгения Пронина, работавшего над «Дорогой» с 1993 года. Неудивительно, что работа ростовских артистов оказалась куда ближе к литературному первоисточнику, чем наспех сделанная нетфликсовская поделка с голыми женщинами и цифровыми пауками.
«То, что мы делаем, можно назвать рок-оперой с долей условности. В „Дороге без возврата“ композиции выстроены совершенно иначе, чем в тех произведениях, к которым все привыкли. Непростой формат ориентирован даже не на сегодняшних, а на завтрашних зрителей», — сообщил однажды автор оперы.
И с ним невозможно не согласиться.
Мировая история погребальных ритуалов и того, что к ним приводит, в исполнении словацкого дуэта блэк-металлистов. Хотя научным исследованием этот двойной альбом не назовешь, у него есть явно выраженная исследовательская составляющая. Его авторы сравнивают свои записи с этнографией, а себя с антропологами, исследующими иную культуру. Но при этом они также противопоставляют свой подход научному, подчеркивая художественную направленность своего творения.
Обладатели двух компакт-дисков The History of Death & Burial Rituals отправляются в увлекательное путешествие, в ходе которого прикасаются к традициям умерщвлений и похорон Мадагаскара и Тибета, Китая и Древнего Египта, Индонезии и цивилизации майя. Особо хочется выделить звуковой очерк, в котором рассказывается о Mongrel Mob, новозеландской группировке байкеров-неонацистов, по большей части состоящей из этнических маори и потомков смешанных браков. Об этих представителях ультраправого крыла некрократии мы еще когда-нибудь поговорим подробно.
«Альбом структурирован как пьеса — или, если угодно, радиопостановка; монологи героев заполняют пространство между „песнями“ или же вклиниваются прямо в их мясо. В персонажах легко узнаются деятели в духе „Хроник российской Саньясы“ — незадачливые духовидцы, исследователи „изнанки бытия“, а сама пьеса оказывается высказыванием, саркастически заостренным против культа „смертельной серьезности“, печально распространенного не только в блэк-металлических кругах. Указанная саркастичность не сводит альбом к комикованию, но носит скорее рефлексивный характер: VTTA прекрасно осознают то, в каком субкультурном поле работают, проверяют на прочность его границы и предлагают достоверный (в силу той самой рефлексивности) отчет о проделанной работе — в виде макабрической истории о путешествии в мир „метафизического психоза“», — говорится в аннотации к этой пластинке (а вернее — кассете), при прослушивании которой почему-то хочется снова и снова повторять слово «шизопакля»!
Что бы оно ни значило.
Французский блэк-метал ортодоксальной направленности, написанный от лица коровы. Кто же нарратор этого повествования? Он родился в обличье скотинки или стал ею после нечестивого ритуала? Чего он жаждет? Человеческой плоти или сочной травушки-муравушки? Он осуществляет решительный и, возможно, последний бунт against the modern world или же следует за стадом в поисках своего нерожденного теленка? Больше вопросов, чем ответов.
Если верить анонимным издателям, альбом коллектива «нерω» под названием «надо» был выпущен в 1822 году на Императорского двора заводе грампластинок в честь десятилетия начала и окончания Отечественной войны. По их же заверениям, «запись представляет собой наиболее ранний протоиндустриальный опыт в истории музыки, предвосхитивший аналогичные практики Луиджи Руссоло и Арсения Авраамова».
Стилистически композиции на этом альбоме действительно напоминают шумовые эксперименты ранней индустриальной сцены и, наверное, именно так и звучали бы подобные творения, если бы в эпоху Александра II была возможна грамзапись. Эстетически же «нерω» (по всей видимости, читается как «Неро») заставляют вспомнить первые альбомы мартиал-индустриальной группы Nevod, также эксплуатирующей образы древнерусского тоталитаризма.
К сожалению, пока в открытом доступе выложены лишь отдельные композиции с этого альбома, а также его предположительный трек-лист:
Заключение
Мы собирались было поставить точку в нашем экстремально кратком путеводителе по классике концептуальных альбомов рока, электронной и акустической музыки, однако в этот момент нам поступило сообщение от пожелавшего сохранить анонимность отправителя. К не особо информативному письму была приложена таблица, которую мы приводим без изменений:
Если вы можете расшифровать это послание, поделитесь с нами своими догадками любыми доступными средствами.",2022-01-28T16:50:21+03:00